– Позвольте, – с достоинством молвил бородач, – вы мне не обещали, вы мне этим грозили.
– Что ж, я тебя не поцелую, – сказала Ивиш. – Я поцелую Ирму!
– Вы хотите меня поцеловать, моя маленькая Ивиш? – удивилась польщенная молодая женщина.
– Да, давай. – Ивиш властно потянула ее за руку.
Остальные изумленно расступились, кто-то сказал мягко и укоризненно: «Послушайте, Ивиш!» Красивый брюнет смотрел на нее с тонкой усмешкой; он ее подстерегал. Матье почувствовал себя униженным: для этого элегантного молодого человека Ивиш была только добычей, он ее раздевал опытным и чувственным взглядом, она была уже голой перед ним, он угадывал ее грудь, бедра, запах ее тела... Матье резко встряхнулся и на ватных ногах подошел к Ивиш: он заметил, что в первый раз постыдно желал ее через желание другого.
Ивиш сделала множество гримас, прежде чем поцеловать свою соседку. В конце концов она взяла ее голову двумя руками, поцеловала в губы и сильно оттолкнула.
– От тебя пахнет аптекой, – сказала она укоризненно.
Матье стал у их столика.
– Ивиш! – позвал он.
Она посмотрела на него, открыв рот, он не был уверен, узнает ли она его. Ивиш медленно подняла левую руку и показала ему ее.
– Это ты, – сказала она. – Посмотри.
Она уже сорвала повязку. Матье увидел красноватую липкую корочку с маленькими пузырьками желтого гноя.
– А ты свою повязку оставил, – разочарованно сказала Ивиш. – Ах да, ты же осторожный.
– Она ее сорвала, хотя мы пытались ее остановить, – извиняющимся тоном сказала женщина. – Она просто чертенок.
Ивиш резко встала и мрачно посмотрела на Матье.
– Уведите меня отсюда. Я унижаю себя.
Молодые люди переглянулись.
– Знаете, – сказал бородач, – мы ее не заставляли пить. Скорее мы пытались ей помешать.
– Это правда, – с отвращением сказала Ивиш. – Маменькины сынки, вот кто они такие.
– Кроме меня, Ивиш, – возразил красивый танцор, – кроме меня.
Он заговорщицки посмотрел на нее. Ивиш повернулась к нему и сказала:
– Да, кроме вот этого наглеца.
– Пойдемте, – мягко сказал Матье. Он взял ее за плечи и увлек за собой; он услышал за спиной ошеломленный ропот.
Посреди лестницы она стала тяжелее.
– Ивиш, – умоляюще сказал он. Она весело тряхнула волосами,
– Я хочу сесть здесь, – сказала она.
– Прошу вас, пойдемте.
Ивиш, давясь от смеха, подняла юбку выше колен.
– Я хочу сесть здесь.
Матье поднял ее за талию и понес. Когда они оказались на улице, он ее отпустил: Ивиш больше не отбивалась. Она сощурилась и с мрачным видом огляделась.
– Хотите вернуться к себе? – предложил Матье. – Нет! – во весь голос крикнула Ивиш.
– Хотите, отвезу вас к Борису?
– Его нет дома.
– Где же он?
– Черт его знает.
– Куда вы хотите поехать?
– Откуда я знаю? Вам решать, вы же меня увели. Матье немного подумал.
– Хорошо, – сказал он.
Он поддерживал ее до такси и сказал шоферу:
– Улица Югенс, 12.
– Я вас везу к себе, – сказал он. – Вы сможете прилечь на моем диване, а я заварю вам чай.
Ивиш не возражала. Она с трудом забралась в такси и рухнула на заднее сиденье.
– Вам плохо?
Она была мертвенно бледна.
– Я больна, – сказала Ивиш.
– Я попрошу его остановиться у аптеки, – предложил Матье.
– Нет! – выкрикнула она.
– Тогда вытянитесь и закройте глаза, – сказал Матье. – Мы скоро приедем.
Ивиш слабо застонала. Вдруг она позеленела и высунулась через окно наружу. Матье увидел, как ее узкая худая спина сотрясается от рвоты. Он протянул руку и вцепился в ручку дверцы: он боялся, что дверца откроется. Через некоторое время приступ прекратился. Матье быстро откинулся назад, взял трубку и сосредоточенно набил ее. Ивиш упала на сиденье, и Матье положил трубку в карман.
– Приехали, – сказал он.
Ивиш с трудом выпрямилась.
– Мне стыдно! – простонала она.
Матье вышел первым и протянул ей руки. Но она их оттолкнула и легко спрыгнула на мостовую. Он поспешно заплатил шоферу и повернулся к Ивиш. Она безразлично смотрела на него: кислый запах рвоты исходил у нее изо рта. Матье жадно вдохнул этот запах.
– Вам лучше?
– Я больше не пьяна, – мрачно сообщила Ивиш. – Но у меня башка трещит.
Матье осторожно повел ее по лестнице.
– Каждый шаг отдается в голове, – враждебно сказала она. На второй площадке она ненадолго остановилась, чтобы перевести дыхание. – Теперь я все вспомнила.
– Что именно?
– Все. Я разъезжала с этими подонками и выставляла себя напоказ. И я... я провалилась на экзамене.
– Пойдемте, – сказал Матье. – Остался только один этаж.
Они молча поднялись. Вдруг Ивиш спросила:
– Как вы меня нашли?
Матье наклонился, чтобы вставить ключ в скважину.
– Я вас долго искал, – объяснил он. – А потом встретил Ренату.
Ивиш бормотала за его спиной:
– Я все время надеялась, что вы придете.
– Прошу, – посторонясь, пригласил Матье. Она слегка задела его, проходя, и у него появилось желание обнять ее.
Ивиш сделала несколько неуверенных шагов, вошла в комнату и с мрачным видом огляделась.
– Это ваша квартира?
– Да, – сказал Матье. Он впервые принимал ее у себя. Матье посмотрел на свои зеленые кожаные кресла и на рабочий стол: он их видел глазами Ивиш, и ему стало за них стыдно. – Вот диван, – показал он, – прилягте.
Ивиш, не говоря ни слова, бросилась на диван.
– Хотите чаю?
– Мне холодно, – пожаловалась Ивиш. Матье принес плед и накрыл ей ноги. Ивиш закрыла глаза и положила голову на подушку. Она страдала, на лбу, у переносицы, прорезались три вертикальные морщины.
– Хотите чаю?
Она не ответила. Матье взял электрический чайник и пошел наполнить его из крана. В буфете он нашел высохшую половинку лимона, почти остекленевшую, но, если хорошо нажать, может, удастся извлечь из него слезинку-другую. Он положил его на поднос с двумя чашками и вернулся в комнату.
– Я поставил чайник, – сказал он.
Ивиш не ответила: она спала. Матье пододвинул к дивану стул и бесшумно сел. Три морщинки Ивиш исчезли, лоб был гладким и чистым, она улыбалась с закрытыми глазами. «Как она молода!» – подумал Матье. Всю свою надежду он вложил в этого ребенка. Она была такой слабой, такой легкой на этом диване: она никому не могла помочь; наоборот, нужно было ей как-то помочь жить. А Матье помочь не мог. Ивиш уедет в Лаон, там она одичает за зиму или две, а потом появится какой-нибудь субъект – молодой, конечно, – и уведет ее. «А я женюсь на Марсель». Матье встал и бесшумно пошел посмотреть, не кипит ли чайник, затем вернулся и сел рядом с Ивиш; он нежно глядел на это маленькое больное и оскверненное тело, которое оставалось во сне таким благородным; он подумал, что любит Ивиш, и был удивлен, что любовь его не ощущалась так, как ощущается особое волнение или какой-то другой радостный порыв: нет, это скорее было предвестие несчастья, неподвижный знак проклятия на линии горизонта. В чайнике закипела вода, и Ивиш открыла глаза.
– Я вам готовлю чай, – пояснил Матье. – Хотите?
– Чай? – недоуменно спросила Ивиш. – Но вы же не умеете готовить чай.
Она ладонями надвинула волосы на щеки и встала, протирая глаза.
– Дайте пачку, – распорядилась она, – я вам приготовлю чай по-русски. Но для этого нужен самовар.
– У меня только чайник, – сказал Матье, протягивая ей пачку.
– Э-э, еще и чай цейлонский! Тем хуже.
Она засуетилась вокруг чайника.
– А заварной?
– Минуту, – сказал Матье. И помчался в кухню.
– Благодарю.
По-прежнему мрачная Ивиш несколько оживилась. Она налила воду в заварной чайник и через несколько минут села.
– Пусть настоится, – решила она.
Наступило молчание, затем Ивиш снова заговорила:
– Мне не нравится ваша квартира.
– Я так и думал, – ответил Матье. – Но когда вы немного придете в себя, мы сможем выйти.
– А куда идти? – удивилась Ивиш. – Нет, мне приятно быть здесь. Все эти кафе мелькают перед глазами, там везде люди, это какой-то кошмар. Здесь некрасиво, но спокойно. Не могли бы вы задернуть шторы? Мы зажжем эту маленькую лампу.
Матье закрыл жалюзи и развязал шнуры. Тяжелые зеленые шторы медленно сомкнулись. Он зажег лампу на письменном столе.
– Ночь...– зачарованно проговорила Ивиш.
Она откинулась на подушки дивана.
– Как уютно, такое впечатление, что день кончился: я хотела бы, чтоб было темно, когда я выйду отсюда, я боюсь снова увидеть снаружи день.
– Вы останетесь, сколько захотите, – сказал Матье. – Ко мне никто не должен прийти. Даже если кто-то и придет, мы не откроем. Я совершенно свободен.
Это было неправдой: в одиннадцать часов его ждала Марсель. Он злобно подумал: «Ничего, подождет».
