— Арнальдур, — сказала она. — Можно мне задать тебе один вопрос, хотя я и не виделась с тобой с тех пор, как была маленькой девочкой и ты рассказывал мне о своих мечтах и выдумках? Как по-твоему, мы, простые люди в поселке, должны и сейчас продолжать жить россказнями и выдумками? Я по отрицаю, многое здесь могло быть лучше, но если все хорошенько взвесить, то жизнь — прежде всего соленая рыба, а по пустые мечтания. И если фирма не сможет больше покупать рыбу и перерабатывать ее из-за того, что мы требуем повышения цены, то нам некуда будет девать ее. А что за этим последует? Рыба будет лежать, скапливаться, а мы не сможем расплатиться со своими долгами; потом продадут с аукциона за бесцепок нашу рыбу и лодки в придачу. А потом что? Фирма прекратит ловлю рыбы. Все лишатся работы, кредита. Одни сядут на шею прихода, другие разорятся. Нет, Арнальдур, я никогда не была склонна к бесплодным мечтаниям. Что касается меня, то я считаю, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Мои мысли и мои силы, может быть, мало чего стоят, но это единственное, что я имею. И пока они у меня есть, я не рассчитываю ни на людей, ни на бога. В своей жизни я видела много обмана. Когда-то здесь была Армия спасения. Она учила забывать тревоги и невзгоды, учила молиться и возлагать все надежды на всевышнего. Теперь появился ты с профсоюзом и революцией, и мы должны возлагать все свои надежды на профсоюз и революцию. Но кто поручится, что второе лучше первого? И кто поручится, что мы не попадем из огня в полымя. Я не очень разбираюсь в речах и книгах. Все, что там пишется, выглядит красиво для людей, у которых есть время корпеть над книгами. Нам же здесь единственное, что нужно, — это сносная цена на рыбу. В прошлом году мы обеспечили себя, договорившись с Йоханом Богесеном. Если нам и в будущем удастся иметь хороший рынок в Испании, то будет больше работы, зарплата повысится сама по себе, мелкие рыбаки станут сильнее и условия кредита будут лучше. Но если вы сейчас организуете профсоюз против Богесена и нас, мелких рыбаков, то все кончится забастовкой. Богесен ни за что не уступит до тех пор, пока не разорится. Я скажу почти его словами: на что мы рассчитываем жить летом? Вы не сомневаетесь, надеюсь, что Богесен не станет долго думать и выбросит обратно в море несколько тысяч пудов соленой рыбы. Трудно сломить фирму Богесена по-хорошему, а насилием еще труднее. Совместная работа хороша и необходима там, где ее можно применить. Ну, например, среди людей, несущих одно и то же бремя. Но коммунальный рыболовецкий флот — чепуха и книжные выдумки, которых мы здесь, в Осейри у Аксларфьорда, не можем себе позволить. Мы живем реальной жизнью, а не книжными выдумками. Нам нужно вести себя так, как позволяют нам наши знания и опыт рыболовства. И если береговые рабочие организуются и потребуют повышения заработной платы, то, конечно, фирма откажется брать на работу других рабочих, кроме нас, из союза рыбаков.
— Профсоюз рабочих просто-напросто запретит вам работать, — перебил ее Арнальдур, и его слова сопровождались бурным одобрением аудитории.
— Значит, весь твой социализм заключается в том, чтобы натравливать друг на друга людей? — вскричала Салка Валка.
Арнальдур ответил:
— Социализм здесь, как и повсюду в мире, прежде всего означает борьбу за политические и экономические интересы рабочего класса против сил, пытающихся эксплуатировать их.
— Насколько мне известно, мы все здесь рабочие, за исключением тебя, а ты вообще не здешний, а пришелец. До сих пор мы великолепно обходились друг без друга. Могу тебя заверить, что мы прекрасно обойдемся без тебя и в будущем. Так что можешь убираться отсюда, Арнальдур.
— Здесь, как и в других местах, где рабочий класс не совершил переворота, имеются только две категории людей: большинство — массы, создающие ценности, и меньшинство — маленькая группка, которая пользуется ценностями, добытыми массами. Третьей категории нет.
Тогда девушка ответила грубо, почти дерзко:
— Мы встречались с тобой прежде, Али из Кофа! Может статься, что ты, много поездивший и повидавший в свете, позабыл меня. Но я не забыла тебя. Я тебя прекрасно помню, будто виделась с тобой только вчера. Я узнаю все твои бредни. Они ничем не отличаются от той чепухи, которую ты мне поверял раньше здесь, на берегу, когда говорил о привидениях, духах и о чудесной стране за голубыми горами. Ты дурачил меня этой чушью, потому что считал меня глупее других. О, я достаточно наслушалась твоих россказней, Арнальдур. Поэтому я не упала перед тобой ниц сразу же, как ты появился здесь, болтая о красивых домах и о бифштексах. Нет, Али, тебе больше не удастся одурачить Салку Валку болтовней о том, что дороги будут здесь такими же гладкими, как твоя ладонь, и что мы создадим другой мир. Я могу тебе только ответить: мне не раз доводилось слушать проповеди в Армии спасения…
Члены союза рыбаков приветствовали ее речь криками «ура». Ей же хотелось бежать отсюда прочь. Она крепко задумалась, удалось ли ей в действительности хоть чуточку опровергнуть его аргументы о капитализме и пролетариате, не поддалась ли она наплыву личных чувств и не скатилась ли она в своих высказываниях до уровня школьного учителя и председателя приходского совета: возможно, правильней всего было бы убежать во двор и заплакать, как Бейнтейн из Крука. Арнальдур продолжал оставаться насмешливо-холодным и уверенным в себе, как и прежде. Он не удостоил ее даже ответом, а только еще раз попросил членов союза рыбаков покинуть зал.
— Вышвырнуть отсюда этот проклятый союз рыбаков, если они не хотят убираться подобру-поздорову! — крикнул кто-то из зала.
И вот тут началась классовая борьба. Другой голос прокричал:
— Долой бандитский профсоюз. Долой Кристофера Турфдаля!
Некоторое время противники кричали и орали друг на друга, полагая, вероятно, что победит тот, кто больше шумит. Но чем дольше это продолжалось, тем очевиднее становилось, что обеим группам приходится нелегко и от победы были далеки как одни, так и другие. Наконец в сражении наступил перелом — началось наступление по всем правилам военного искусства. Великий строитель церквей, или, как некоторые его называли, герой независимости при Йохане Богесене — именно он зашел посланцу Кристофера Турфдаля сзади, схватил его и быстро швырнул в том направлении, куда отправился Бейнтейн, приговаривая при этом:
— Хватит на сегодня! Хватит на сегодня!
В зале господствовало полнейшее смятение и беспорядок. Женщины, как обычно, принялись взывать к всевышнему и шарахались от мужчин. Одни опасались за свою жизнь, другие — за передники, в то время как мужчины обоих враждующих лагерей протискивались вперед, спеша на выручку к своим вожакам. Сейчас главная задача заключалась в том, чтобы как следует поколотить друг друга; политика была предана забвению. Началась серьезная потасовка. Ну и оживленное же было собрание! Посланец Кристофера Турфдаля оказался в надежных руках, руках, которые, без сомнения, пользовались моральной поддержкой всех благородных людей поселка. Еще немного — и он превратится в лепешку. Самоуверенная улыбка исчезла с его лица, он тщетно пытался вырваться из цепких объятий героя независимости. Он, бедняга, не рассчитывал, что здесь, в Осейри, живут потомки древних викингов, готовые, как и в золотой век, защищать независимость своей страны против иностранного владычества, подобно Эйнару Йоунссону из Тверы.
— Хэ-хэ… На сегодня довольно, молодчик! Здесь жив еще дух викингов и борцов за независимость, вспомни-ка Ингольва Арнарсона, как он боролся против рабства в старину и бросился с горы Хейма на островах Вестманна. Нет, довольно на сегодня. На причале ждет лодка. Она бесплатно доставит тебя туда, откуда ты прибыл. Мы здесь, в Осейри, независимые люди.
Древние саги с их героическими подвигами бушевали, как пламя, в крови лучших сынов местечка, когда они образовали защитную цепь вокруг героя Катринуса Эйрикссона, преграждая путь рабским душам и мешая им освободить своего вожака. Этот взрыв большевизма в Осейри многим обошелся довольно дорого. Оплеухи так и сыпались направо и налево. Клочья одежды летели во все стороны. Одному свернули скулу, другой недосчитался зуба, у многих сыпались искры из глаз. Толпа вместе с оратором, потерпевшим поражение, медленно, но верно двигалась к двери.
Но на пороге произошло нечто непредвиденное и неожиданное: Салка Валка, защитница частной инициативы, пробилась через толпу, и, прежде чем кто-либо успел сообразить, в чем дело, нанесла два сильных удара кулаком по носу Катринусу и по удару в каждый глаз, притом с такой силой, что церковный строитель тотчас выпустил своего пленника и наверняка упал бы на пол, не поддержи его союзники. Затем девушка грубо оттолкнула в сторону нескольких из своих товарищей по союзу рыбаков, расчистив таким образом дорогу для Арнальдура. Теперь он мог свободно соединиться со своими приверженцами.
