не правда ли, необычайно приятный воздух – в нем такой живительный аромат, вы, мой сиятельный повелитель, должны чувствовать себя здесь совершенно как в вашем прелестном Неаполе». – «Кто вы такой, месье?» – грубо оборвал его принц. Но в то же самое мгновение Юлия сбросила его руку с плеча, дружески подошла к Крейслеру, пожала ему руку и сказала: «О, как чудесно, милый Крейслер, что вы снова здесь! Знаете ли, что я всем сердцем соскучилась по вас? И в самом деле, мама бранит меня за то, что я веду себя как плаксивое и невоспитанное дитя, когда вы хоть один-единственный день не бываете у нас. Я могла бы, право, захворать с досады, если бы поверила, что вы перестали обращать внимание на меня и на мое пение!» – «Ба, – вскричал принц, бросая на Юлию и на Крейслера ядовитые взгляды. – Ба, да это вы, мсье де Крёзель! Князь весьма благосклонно отзывался о вас!» – «Да благословит Господь вашу светлость, – сказал Крейслер, причем все его лицо странно завибрировало сотней складок и складочек. – Да благословит Господь вашу светлость за это, ибо хоть таким образом мне, быть может, удастся получить то, о чем я хотел умолять вас, всемилостивейший принц, а именно о благосклоннейшей протекции с вашей стороны! Я осмеливаюсь предполагать, что вы с первого же взгляда сразу же обратили на меня свое благосклонное внимание, а именно когда вы мимоходом изволили прозвать меня шутом, – и так как шуты на многое горазды, то, стало быть…» – «Вы презабавный, – прервал его принц, – вы презабавный субъект». – «О нет, никоим образом, – продолжал Крейслер, – правда, я люблю шутки, но только скверные, а скверные шутки – опять-таки не смешны! В настоящее время я охотно отправился бы в Неаполь и там, на набережной, записал бы кое-какие очаровательные рыбачьи и разбойничьи песенки – ad usum delphini [83]. Вы, дражайший принц, человек добродушный, ну что вам стоит, скажем, помочь мне кое-какими рекомендациями…» – «Вы, – вновь прервал его принц, – вы презабавный субъект, monsieur de Krosel, я люблю это, и впрямь мне это по душе, но теперь мне не хотелось бы задерживать вас, мешать вам совершать прогулку. Adieu!» – «О нет, ваша светлость, – воскликнул Крейслер, – я не могу упустить возможность показать вам себя в наилучшем свете. Вы хотели зайти в рыбачью хижину, там стоит маленькое фортепьяно, фрейлейн Юлия будет так добра, что согласится спеть со мной дуэт!» – «С величайшим удовольствием», – воскликнула Юлия и повисла на руке Крейслера. Принц стиснул зубы и гордо зашагал, опережая их. На ходу Юлия шепнула Крейслеру на ухо: «Крейслер, что это вдруг взбрело вам в голову?» – «О господи, – так же тихо ответил Крейслер, – о господи, и ты убаюкана дурманящими сновидениями, когда змий приближается, чтобы умертвить тебя своим ядом?» Юлия взглянула на него, глубоко изумленная. Только один-единственный раз до этого случая, в миг высочайшего музыкального воодушевления, Крейслер обратился к ней на «ты».
Когда дуэт был окончен, принц, который уже во время пения неоднократно восклицал: «Браво, брависсимо!» – разразился бурными восторгами. Он покрывал руки Юлии пламенными поцелуями, он клялся, что никогда пение так не потрясало все его существо, и просил Юлию разрешить ему запечатлеть поцелуй на тех воистину божественных устах, с которых сладчайшим нектаром стекали эти божественные звуки!
Юлия робко отстранилась. Крейслер подошел к принцу и сказал: «Поскольку мне, ваше сиятельство, вы не пожелали сказать ни одного похвального слова, которое я как композитор и недурной певец, думается мне, столь же заслужил, как и фрейлейн Юлия, то заметно, что я с моими слабыми музыкальными познаниями не произвожу на вас достаточно сильного впечатления. Но должен заметить, что я обладаю также и некоторым опытом по живописной части, и я буду иметь честь показать вам занятнейшую миниатюру, которая представляет некую персону, чья необыкновенная жизнь и поразительный финал известны мне в таких подробностях, что я могу их преобстоятельно изложить каждому, кто только пожелает меня выслушать». – «До чего же вы назойливы!» – пробормотал принц. Крейслер вытащил из кармана шкатулочку, извлек из нее миниатюрный портрет и поднес его к глазам принца. Принц взглянул, вся кровь отхлынула от его лица, глаза его остановились, губы задрожали и, бормоча сквозь зубы: «Maledetto!» [84] – он убежал прочь.
– Что все это значит? – спросила перепуганная насмерть Юлия. – Что все это значит, Крейслер, – скажите мне все!
– Совершенные пустяки, – ответил Крейслер, – развеселые проказы, заклинания бесов и всякая прочая чертовщина! Взгляните-ка, милая фрейлейн, как этот симпатичный принц бежит через мостик, делая самые крупные шаги, на которые только способны его сиятельные нижние конечности. О боже! – он полностью открещивается от своей сладчайшей идиллической натуры, ему даже не хочется хоть искоса взглянуть на озеро, он больше не жаждет кормить ручного лебедя – ах, ну что за милейший бес, бес, бес!
– Крейслер, – молвила Юлия, – самый тон вашей речи леденит мою душу, я предчувствую недоброе, – что у вас за счеты с принцем?
Капельмейстер отошел от окна, с глубоким волнением взглянул на Юлию, которая стояла перед ним, молитвенно сложа руки, как будто заклинала доброго духа, чтобы он снял с нее бремя ужаса, бремя, заставлявшее ее проливать слезы.
– Нет, – сказал Крейслер, – никакой враждебный диссонанс не должен нарушить то небесное благозвучие, которое живет в твоей душе, о кроткое дитя! Под разными личинами, прикрываясь капюшонами, шествуют духи ада по белу свету, но у них нет власти над тобой, и ты не должна узнать их, узнать их черные поступки и деяния! Успокойтесь, Юлия! Позвольте мне молчать, ведь теперь уже все прошло, все миновало!
В этот миг, чрезвычайно взволнованная, вошла Бенцон.
– Что случилось, – воскликнула она. – Принц, как безумный, промчался мимо, так и не заметив меня! А у самого замка ему навстречу шел адъютант, они о чем-то весьма шумно поговорили, потом принц, мне кажется, я это верно заметила, отдал адъютанту какие-то важные приказания, ибо, едва принц вступил на порог замка, адъютант с величайшей поспешностью бросился в павильон, в котором он живет. Садовник сказал мне, что ты стояла с принцем на мосту, и тут меня охватило, сама не ведаю почему, предчувствие чего-то ужасного, и я поспешила сюда, – скажите же, что стряслось?
Юлия рассказала все.
– Тайны, да? – резко спросила Бенцон, метнув на Крейслера пронизывающий взгляд.
– Дражайшая советница, – возразил Крейслер, – бывают мгновения – положения, более того, ситуации, когда, как я полагаю, человеку непременно следует держать язык за зубами, ибо ежели он распустит язык и раскроет рот, то из этого рта не выйдет на свет ничего,
