У человека-жидкости тоже есть душа, но она имеет, так сказать, меньшую плотность, а соответственно – большее количество тепловой энергии. Кроме того, у нее нет постоянной формы, она всегда чему-нибудь уподобляется, иначе говоря, она, как всякая жидкость, принимает форму того сосуда, в котором в данный момент находится. Если человек-жидкость имеется в небольшом количестве, то ему можно придать любую форму, в большом же количестве он сам приобретает ту форму, которая ему более подходит. Человек-жидкость – это средний класс общества. Вы сразу можете узнать его. Его выдает постоянное, непрекращающееся движение: он хватается то за одну службу, то за другую, а если встречает какое-нибудь свободное, вакантное место, то непременно заполнит его; сегодня он в одной провинции, завтра в другой, а послезавтра в столице. Но в конце концов, как это обычно случается с проточными водами, он встречает на своем пути море, вливается в него, попадает в упряжку, останавливается – и больше ему уже не течь. Сегодня он не больше ручейка, зато завтра может превратиться в полноводную большую реку. Равным образом сегодня он чиновник без оклада, завтра, глядишь, он уже стал делопроизводителем, а послезавтра чиновником для поручений. У него инстинктивная потребность к росту, но особенно высоко вознестись он не может; если же все-таки он и взлетает на какой-то момент, то непременно низвергнется в бездну.
После того как мы вкратце и в общих чертах охарактеризовали человека-твердь и человека-жидкость, можно перейти к основной цели нашей статьи – к описанию человека газообразного. Первые две разновидности буквально заполонили мир: кажется, что кроме них никого и ничего больше нет. Для существования третьей разновидности необходима высокая степень содержания тепловой энергии, а мир устроен так, что не везде есть подходящие для этого условия.
В этом-то и заключается наше несчастье. Как показывает современная физика, мы находимся сейчас в таких холодных условиях, которые никак не могут способствовать взлету мысли. Попытаюсь это доказать.
Человек-газ, достигнув необходимой степени расширения, способен подняться из любого места, где бы он ни находился, и занять, таким образом, соответствующее своему удельному весу положение; он достигает той высоты, которую допускает степень его конденсации, и затем повисает в верхних слоях атмосферы. Для него нет препятствий, а если бы они даже и встретились на его пути, то и в этом случае он вырвался бы, как, например, пар из котла. Поместите его в какую-нибудь деревушку – он сразу же покроет любое расстояние и опустится в столице, плуг он, разумеется, забросит; одной ногой встанет на человека-твердь, а другой – на человека-жидкость и, едва утвердившись на этом основании, воскликнет: «Я здесь главный, я никому не подчинюсь».
Таковы законы природы. Усвоив эти общие основы физики, читатели без труда распознают газообразного человека. У него высокий, гордый лоб, орлиный взор, он обладает неодолимой силой, движение его столь же стремительно, как выстрел пробки из бутылки с шампанским. Но единственный способ придать газообразному веществу какую-то форму – это заключить его в баллон. Самым подходящим названием для человека-газа является, по нашему мнению, термин человек – воздушный шар. Только заключив газообразное вещество в баллон, мы можем обнаружить его.
Наши читатели знакомы несомненно с историей создания воздухоплавательных аппаратов: от примитивного монгольфьера,[373] наполненного горячим воздухом, до последних опытов в создании управляемой летательно!! машины, которые были предприняты в Париже и закончились весьма неудачно. Всем известно, что газ газу рознь и что один газ может быть намного легче другого. Однако вряд ли все имеют точное представление о том, каких успехов достигли мы, испанцы, в деле искусственного производства легчайших газов, необходимых нам для совершения полетов. Будем надеяться, что тщеславие не вскружит нам голову, тем более, что газы, созданные в нашей стране, очень ненадежны.
Все знают, что в давно прошедшие времена потолок для подъема человека-шара у нас был исключительно низким. Те, кому удавалось оторваться от земли, сосредоточивали невероятные усилия лишь на том, чтобы приблизиться к ступенькам трона, ну, а если человек-шар возвышался до министерского кресла, это казалось пределом возможного. Наши ученые-физики, даже самые опытные, знают только одного, кто в те времена достиг верхнего карниза королевского дворца.[374] Но, очутившись на большой высоте, он, то ли вследствие потери управления, то ли из-за просчета в определении минимума плотности, неожиданно был подхвачен резким порывом ветра: шар лопнул, и его отнесло к берегам Тибра,[375] где он, совершенно изорванный, валяется и поныне. Все это случилось, видимо, еще и потому, что у воздухоплавателя не оказалось парашюта, хотя, как правильно сказал Симплисио де Бобадилья,[376] нет лучшего парашюта, чем лопнувший шар.
Позже почти во всех странах многие смельчаки забирались на головокружительную высоту и даже держались там некоторое время. Однако в нашей стране совсем не было или почти не было людей, которые могли бы по-настоящему забраться набольшую высоту, – и это воспринималось как наша общая беда. Соединенным Штатам довелось увидеть, как человек – воздушный шар поднялся на предельную высоту и как он затем, ловко регулируя действие клапана, сумел в нужный момент плавно опуститься. Во Франции было совершено множество полетов: некоторые шары до сих пор еще находятся где-то в вышине, изумляя взоры многочисленных зрителей. Швеция может наблюдать одного из этих людей на своей самой высокой вершине.[377] Самым замечательным был, конечно, знаменитый подъем, завершившийся спуском на острове святой Елены.[378] Необходимо заметить, что бывают весьма славные снижения, которые походят на почетное отступление.
Но посмотрим, как обстоит дело с человеком-шаром в нашей стране. В 1808 году обнаружилось явное стремление пустить в воздух как можно большее количество воздушных шаров. Однако в этом деле мы были еще новички, и газ, наверное, был не лучше обыкновенного дыма, а потому часть воздухоплавателей вместе со своими шарами свалилась прямо в пролив; другие пытались продержаться некоторое время над континентом, но постепенно теряли газ, пока, наконец, сильный порыв ветра не прикончил итех и других.
Эксперименты пытались повторить в 1820 году, однако опыта, видимо, у нас не прибавилось: на этот раз люди-шары не учли северного ветра, который вдруг подхватил их, закружил, и дело кончилось тем, что одни из них погибли от удара молнии и упали бог весть где, другие, получив сильные повреждения, свалились на территории дальних стран и государств. Почти ни один из них не приземлился плавно. Но и на этот раз наука не приобрела никакого положительного опыта.
Но вот люди-шары снова делают попытку подняться; однако, наученные горьким опытом, наши современные Икары[379] с опаленными крыльями относятся теперь даже к газу, с помощью которого они поднимаются, с большой опаской. Вряд ли они сумеют взлететь выше, чем взлетел Роццо.[380] Для нас все они – Роццо.
Обратите, однако, внимание на характер человека-шара: сколько шуму перед полетом: «Взлетает! Сейчас он взлетит! Да, да, еще минутка, ион отправится в полет!» Какая популярность! Какой престиж! Наконец шар готов к полету, все верят, что он полетит. Посмотрите, как раздувается шар! Кому придет в голову сомневаться в прочности оболочки? Но уж так случается, что пока шар находится тут, на земле, возле нас, мы поражаемся его размерам, оснастке, расхваливаем его летные качества, однако по мере того, как он начинает подниматься, размеры его кажутся все меньше и меньше. Едва шар успеет достичь высоты дворца, а это не бог весть какая высота, как он уже выглядит чуть побольше ореха. Человек-шар теперь ничто: раздутая оболочка и немного дыму. Выше подниматься опасно: можно потерять управление. Кто же теперь обеспечит управляемость этого шара?
Там, наверху, человек-шар делает какие-то замысловатые движения; ветер бросает его из стороны в сторону. Приходится выбрасывать балласт, но все напрасно: шар снова оказывается на земле. Правда, теперь люди-шары научились пользоваться парашютом, опускаются они плавно и относит их не очень далеко: не дальше Буэн-Ретиро.
Но позвольте, скажут мне, разве всегда будет происходить именно так? Может быть, их опыт чему-нибудь да послужит? Может быть, после них люди перестанут самообольщаться?
