— Победители дерби и приза для старшего возраста получат от восьми стоунов до восьми с лишним, а трехлеткам, если у них на спине будет больше восьми стоунов, нечего делать на скаковой дорожке Цесаревича.
Оба умолкли. Удивленный молчанием Стэка, Джорнеймен сказал:
— А в чем дело? Вы слышали что-нибудь интересное про нашего старину Бена?
Стэк наклонился к собеседнику.
— Да, я кое-что слышал и начал наводить справки.
— А каким образом удалось вам что-то услышать?
Стэк пододвинул свой стул поближе.
— Я был в Чолк-Фарм, в «Ярборовском гербе», ну, знаете небось, — возле омнибусной остановки. Там этими делами занимается Боб Баррет. Он три раза в неделю снимает для этого у хозяина буфетную — в среду, пятницу и субботу. А Чарли Гроув принимает там ставки по понедельникам, вторникам и четвергам. Но у Боба дело поставлено шире. Говорят, что он собирает не меньше двадцати фунтов за утро. Вы ведь знаете Боба — здоровенный такой малый, восемнадцать стоунов, ни на унцию меньше. И уж больно горячий, под злую руку ему не попадись.
— Да, я его знаю; у него всегда бывает про запас веселая история про какую-нибудь девчонку. Народ его любит. Ходит в этакой плоской шляпе с широченными полями. Да, я его знаю. Говорили, что он подался в этот район. А раньше держал табачную лавочку на Грей-Портленд-стрит.
— Он самый, — сказал Стэк. — Я так и думал, что вы про него слышали.
— Здесь нет таких, про кого б я не слышал. Не скажу, чтобы этот малый был мне по душе. Я знаю одну девушку — так она имени его слышать не может. Но ставки он принимает сходные, и дела у него идут неплохо.
— У него недурной домик в Брикстоне, свой экипаж, и жена — прехорошенькая женщина, залюбуешься. Я видел ее с ним в Кэмптоне.
— Вы были там сегодня утром?
— Был.
— Это не он ли шепнул вам кое-что?
— Дождешься от него!
Оба рассмеялись, и Стэк сказал:
— Вы знаете Билла Ивенса? Вы ведь встречали его здесь. Тот, что всегда в синей куртке и котелке. Такой статный, смуглый, не дурной из себя малый, и вечно у него имеется какая-нибудь вещичка на продажу или закладная, с которой он может расстаться за бесценок.
— Да, знаю я этого малого. В Эпсоме на дерби встретил как-то. Сара Тэккер, хозяйкина подружка, была от него прямо без ума.
— Ну как же, она ушла из дома и жила с ним. Потом они поскандалили, а теперь как будто снова сошлись. Кто-то видел их вместе. В общем, помирились. Билла здесь не было все лето, бродяжничал где-то. Никудышный малый, но разнюхать, что надо, — на это он горазд.
— Так это у вас от Билла Ивенса сведения?
— Ну да, от него. Он только что воротился из Истборна, — все время околачивался там на тренировочных дорожках. Что его туда приманило — лошади или другое что, — бог весть, но только узнал он от пастуха, что Бен Джонсон имел по семь часов шаговой работы в день. Ну, тут, видно, Билла и взяло за живое. Семь часов в день — это, что ни говори, малость странновато. А Билл приволокнулся за одной служанкой из тамошних тренировочных конюшен, — до того хороша была красотка, говорит Билл, глаз не оторвешь, — ну вот он и надумал вызнать через нее кое-что насчет этих семичасовых прогулок. Один из конюхов ухлестывал за этой девицей тоже, и Билл вскорости узнал все, что ему было нужно. Лошадь слабовата на передние ноги — это вы верно сказали, — вот почему стали они ее так прогуливать.
— Значит, по-ихнему, если лошадь целый день будет выхаживать шагом по холмам, так потом придет к финишу первой?
— Я же не говорю, что они совсем не пускают его работать галопом. Ясное дело, ему и пробный галоп дают, но только помаленьку, потому как ноги у него не в порядке.
— Так толку тоже не будет. Не верю я, чтобы лошадь могла взять Приз Цесаревича, если у нее нет четырех крепких ног, — а у старины Бена их только две.
— Он долго отдыхал, и говорят, что еще никогда, с того времени, как выиграл Большой Эбор, не был в таком порядке, как сейчас. Никто не считает, что он не выдержит долгого галопа, но они не хотят тренировать его сверх необходимости по причине слабых связок. Беда-то не в заднем сухожилии, а в слабой связке. Они считают, что дело не в том, чтобы получше натренировать его, — по их мнению, он обязательно выдержит скачку, что его хватит даже на три скачки. Они говорят: если его гандикапируют с семью стоунами, пусть он будет лишь наполовину натренирован, ни одна лошадь в Англии не выстоит против него. У них к той же скачке подготовлена еще одна лошадка — Лавровый Венок. Так она вначале должна повести за него скачку, но только ей далеко до Бена. Вы же сами говорите, что с шестью стоунами семью фунтами он легко может взять приз. Тогда он даст кучу денег. На старте за него будут давать пять к одному. А общая игра по всем большим скаковым клубам дойдет, прежде чем объявят веса, до ста к одному. Я сам не прочь поставить на него соверен, если вы войдете со мной в долю.
— Лучше подождем, пока объявят веса, — сказал Джорнеймен. — Потому что, если до Коуртнея дойдет, что старину Бена пытаются натренировать, он, глазом не моргнув, навалит на него семь стоунов десять фунтов.
— Вы так полагаете? — промолвил Стэк.
— Да, так, — сказал Джорнеймен.
— Но вы согласны со мной, что если его гандикапируют не больше чем в семь стоунов и приведут к столбу в хорошей форме, тогда можно голову прозакласть, что эта скачка для него плевое дело?
— Не только голову, можно ставить тысячу фунтов против медного фартинга.
— Но смотрите — никому ни слова.
— Да к чему мне это?
Оба помолчали. Затем Джорнеймен сказал:
— Вы не видели мой Кембриджширский гандикап? Интересно, что вы скажете.
Стэк ответил, что он с удовольствием поглядит его как-нибудь в другой раз, и предложил спуститься вниз.
— Никак, там у них полиция, — сказал Стэк, выглянув за дверь.
— Тогда лучше останемся здесь. Мне совсем не улыбается попасть в участок.
Они прислушивались, приотворив дверь.
— Это не полиция, — сказал Стэк. — У них там шум из-за какой-то ставки. Лэтчу надо быть поосторожнее.
Причиной шума был высокий молодой рабочий с золотистой бородкой и ослепительно белыми зубами. На шее у этого красавца был повязан рваный носовой платок, пьяные глаза смотрели остекленело. Приятели пытались его утихомирить.
— Оставьте меня в покое, — восклицал молодчик. — Ставка была десять к одному, я ставил полкроны и не позволю себя обмишуривать.
Уильям побагровел.
— Обмишуривать? — повторил он. — Таких слов в моем заведении еще не слыхивали. — Он приготовился перепрыгнуть через стойку, но Эстер повисла на нем.
— Я знаю, что говорю. Пустите меня! — сказал молодой рабочий, отбиваясь от своих приятелей. — Ставка была десять к одному, я ставил полкроны.
— Да пускай себе плетет, не обращайте на него внимания, хозяин.
— Как это не обращать на меня внимания! — Теперь уж казалось, что приятели, того и гляди, подерутся, но тут сознание молодого человека окончательно затуманилось, и он пробормотал: — В прошлый понедельник в этой треклятой пивной… На эту лошадь в Таттерсоле ставили двенадцать к одному.
— Он сам не знает, чего мелет, но только я никому здесь не позволю обвинять меня в мошенничестве.
— Не обижайтесь, хозяин, ошибиться всякий может.
Уильям невольно усмехнулся и послал Тедди наверх принести газету за понедельник.
— В Таттерсоле в понедельник после полудня на эту лошадь ставки были восемь к одному, — сказал он, указывая на газетный столбец.
В дверь протискались два новых посетителя — швейцар из театра и рабочий сцены. Эстер и Чарльз едва поспевали разливать пиво и крепкие напитки и обслуживать посетителей, однако разгоревшийся из-за ставки спор заставил многих позабыть про выпивку.
— Ну-ка, налей мне еще, — сказал молодчик. — Вернешь себе свои десять полкрон на пиве, хозяин, и хватит с тебя. Правильно я говорю, хозяин?
— Какие еще десять полкрон? — сердито сказал Уильям, — Я же тебе показал, что в тот день, когда ты делал свою ставку, на эту лошадь в Таттерсоле ставили восемь к одному.
— Десять к одному, хозяин.
— Ну, мне недосуг с тобой препираться… Ты мешаешь мне работать. Пошел вон из моей пивной.
— Хотел бы я поглядеть, кто посмеет меня отсюда выгнать.
— Чарльз, сбегай, приведи полицейского.
При слове «полицейский» в голове у молодчика как будто немного прояснилось, и он сказал:
— К черту! Никого ты сюда не приведешь. Тоже мне — приведи полицейского! А как насчет твоих грязных делишек, — за них по головке не погладят.
Уильям поглядел по сторонам, проверяя, всем ли тут можно доверять. Он знал лично каждого из присутствующих и считал, что может на них положиться. У него был только один выход: держаться храбро и верить, что кривая вывезет.
