— Ну… Инман говорит, Элизабет была в комнате Фэнона… они там вечеринку затеяли… в честь Фрикника… в пятницу…
— В комнате Фэнона? В честь Фрикника? Какого черта ей понадобилось у Фэнона?
— Вроде как там были еще две девицы, из белых… и одна видела, что произошло… но теперь из страха все отрицает…
— Ну, дела… — Чарли отвел глаза, качая головой; потом снова посмотрел на Билли. — Знаешь, не верю я в это! А Фэнон? Вообще, что он за парень?
— Э, приятель, и не спрашивай, — ответил Билли. — Жаль, тебя не было на том собрании у «Стингерсов», когда Макнаттер знакомил парня со всеми. Чтобы Макнаттер еще раз пошел на это! Кошмар, да и только. Слыхал такое выражение: «встать в позу»? Так вот парень — чистые двести двадцать пять фунтов этой самой позы. Вышел с брюликами в ушах, на шее — вот такенная золотая цепь… Ноль внимания, кило презрения. Небось стоял и думал: «Собрались старые белые пердуны… из бывших». Макнаттер протягивает парню микрофон, а тот бормочет что-то нечленораздельное — ни дать ни взять, Пятую поправку к Конституции принимает. Смотрит на всех так, будто мы шваль какая, дерьмо у него под ногами. Представляешь себе спортивную знаменитость, с которой носятся как с писаной торбой? Ну, так это наш Фарик и есть.
— А Элизабет как? — спросил Чарли.
— Кто ж знает, — ответил Билли. — Видал ее еще в прошлом году — выходила из клуба. Видок цветущий, ничего не скажешь. Да они все там так выглядят.
— Да, аппетитная штучка, — заметил Чарли. — В прошлый раз, когда была здесь с отцом и матерью, не преминула продемонстрировать всем и каждому свою фигурку.
— И все же, Чарли… изнасилование есть изнасилование. Какая бы фигурка у девушки ни была…
— Да я и не имел в виду ничего такого! Так… к слову вырвалось. А что Инман?
— Инман думает. Ну да ты знаешь его — горячая голова! Уж не сомневайся — что-нибудь, — вышло: «чё-нить», — да предпримет. Пока же он в затруднении — ему ужас как не хочется, чтобы в связи с этой историей склоняли имя его девочки. К тому же дочери такого известного человека, как он. Вот только как тут избежать огласки? Да и Элизабет, говорят, слышать ничего не хочет о том, чтобы заявлять в полицию, беседовать с людьми из Теха или что еще. Инман решил обратиться в попечительский совет.
— Теха?
— Они с Холландом Джаспером, который там председатель, старинные приятели.
— Да-да, знаю такого…
— А в совете, понимаешь, многое поменялось… Слыхал, что удумали?
— Что?
— Решили разработать специальную программу по футболу. Якобы за последние десять лет Технологический сильно поотстал. А когда в футболе не ладится, нигде не ладится. Денег из бюджета выделяется меньше, взносы бывших выпускников тоже уменьшаются, да и баллы абитуриентов не на высоте. Словом, все не слава богу.
— Баллы абитуриентов, говоришь?
— Так Инман говорил.
— А ему-то какое дело до этих самых баллов?
— Ему — никакого. Но, видать, их с Холландом беседа пошла не так. Инман-то был уверен, что, как только расскажет Холланду о том, что случилось с его дочерью, тот бросит все и тут же протрубит сбор своей кавалерии. А Холланд начал юлить — мол, надо все взвесить, у студенческого совета есть свои методы решения таких проблем, то да се… Ну, Инман не выдержал и как заорет на него: «Какая такая проблема, идиот! Я не о проблеме говорю, а об изнасиловании! Изнасиловании!»
— Хотел бы я посмотреть на это.
— Ты ведь, Чарли, в курсе. Приоритет совета — футбольная программа. Они же и Макнаттера переманили из Алабамы, посулив тому восемьсот семьдесят пять тысяч в год и огромный дом в Бакхеде, и Фарика Фэнона, известного на всю страну игрока, заполучили… В любом журнале, в любой благотворительной буклетке, на любом флаере… везде красуется картинка с Фариком. Который уворачивается от соперников и прорывается вперед. Так что Инман вдруг оказался лицом к лицу с суровой реальностью.
— И как он, злится?
— Инман? Не то слово! Рвет и мечет. Хоть вяжи. Ох, что-то он затевает, нутром чую. Похоже, как раз сейчас подбивает людей из Теха против Джаспера. Потому и пришел ко мне, потому и рассказал. Попомни мое слово — и с тобой свяжется, обязательно. Только ты уж не подкачай, сделай вид, будто в первый раз слышишь. А то я ему клялся и божился — ни одна живая душа ничего не узнает.
— Да будет тебе, Билли! Ты что, меня не знаешь?
— Знаю, но все равно… поклянись на Библии.
— Хорошо, — согласился Чарли. — Клянусь.
Разгорался ясный весенний день. После завтрака Чарли, захватив Серену и Уолли, повел гостей к небольшому, но аккуратному строению неподалеку от конюшен — загону. Загон был сложен из старого кирпича и покрыт шифером.
Внутри царили сумерки, и глаза не сразу привыкали к неяркому свету, который пробивался сквозь небольшие оконца под самым карнизом. Вдруг, как будто по чьей-то подсказке, через одно такое оконце ворвался солнечный луч с мельтешащими пылинками и выхватил круг земляного пола. Стала видна узкая деревянная загородка с низкими стенами, в которой стояла большая светло-гнедая кобыла. В помещении витал теплый, густой, отдававший щелочью запах лошади; он проникал глубоко в нос и дальше, до самой глотки.
Двое работников, оба негры, застегивали пряжки ремней, тянувшихся от шеи кобылы до ее задних ног. Невысокий, но коренастый светлокожий мужчина стоял рядом с ними, отдавая распоряжения. В нем было не больше пяти футов роста, а коротко подстриженная борода рыжевато-красноватого оттенка красиво поблескивала в лучах солнца. Это был австралиец Джонни Гройнер, руководивший случкой.
Гости отошли в сторону, в тень. Билли Басе и Опи Маккоркл, покачиваясь на каблуках, болтали со Слимом Такером и Хауэллом Хендриксом. Летти Уизерс завладела вниманием Франсин Хендрикс, Тэда Нэшфорда, Вероники Такер и Ленор Нокс. Джин и Марша Ричманы стояли рядом с Сереной, Уолли, «гражданской» Лидией и Бичемом Ноксом. Время от времени каждый из гостей бросал взгляд на кобылу. А Ричманы еще и переглядывались между собой. Выглядели они усталыми и какими-то встревоженными. Или ему, Чарли, только кажется? Ричман повернулся, обращаясь с вопросом:
— Чарли, а как называется это строение?
— Племенной загон.
— То есть это загон для…
— …Для племенного разведения.
— В смысле…
— Здесь кобыла и жеребец встречаются, — пояснил Чарли. — То самое место, где все и происходит.
— А что, необходимо специальное помещение?
— Угу, — кивнул Чарли. — Сейчас сами увидите.
В следующий момент он почувствовал, как Серена увлекает его в сторону, подальше в тень.
— Чарли, ты уверен? Ты в самом деле хочешь показать им? — спросила она. — Ричманы, похоже, не горят желанием увидеть это.
— Только не говори мне, что они евреи и либералы, — возразил жене Чарли, — это к делу не относится. То, что здесь сейчас произойдет, — жизнь. Такая, какая она есть.
— Чарли, они ведь… они не сельские жители. Ричманы к такому не привыкли, они слишком чувствительны.
— Да ладно тебе… им будет интересно. Вспомни себя. Тебе ведь было интересно, хотя ты тоже не из сельских.
— Ну, видишь ли… — Серена покачала головой, хмурясь.
— Так чего же ты от меня хочешь? Чтобы я вывел их со словами: «Ну вот, собственно, и все»?
Поскольку сезон охоты на перепелов закончился, а гостей надо было чем-то развлечь, Чарли решил показать им случку породистых лошадей. Ему даже в голову не пришло, что Ричману такое может не понравиться. Ведь Ричман увидит одного из знаменитейших жеребцов всей страны в той самой роли, о которой многие знают лишь понаслышке. К тому же… это единственное запланированное на сегодняшний день развлечение. Поэтому, не сказав Серене ни слова, он вернулся к гостям.
Тем временем еще один невысокий австралиец, Мэлвин Боннетбокс, или просто Бонни, как все его звали, подошел к Джонни Гройнеру, стоявшему рядом с кобылой. Бонни был направляющим — так именовалась его редкая профессия. Оба, и Джонни, и Бонни, смотрелись как парочка эльфов средних лет, особенно на фоне чернокожих работников; время от времени австралийцы давали тем указания. Работники, закончив накладывать ремни на задние ноги кобылы, набросили на шею лошади кожаное покрывало. Пристегнув его под шеей и на холке, они коротко подвязали хвост.
— А ремни для чего? — поинтересовался Ричман.
— Чтобы не лягалась, — пояснил Чарли. — Один удар в мошонку, и жеребец в три миллиона долларов ничего не стоит.
Крокер остался доволен — вся группа с интересом слушала его. Он глубоко вдохнул и расправил плечи. В голове после бессонной ночи начало проясняться. Чарли стал плохо спать после той самой проработки в «ГранПланнерсБанке», а после вчерашней вечеринки сон так и не пришел. Да еще Серена все читала ему нотации по поводу того, что ужин прошел ужасно и что с Ричманами так нельзя… что все эти неуместные шуточки Билли Басса и судьи Маккоркла… а Ричманы, евреи и либералы, слушали и ужасались… и Уолли еще мягко выразился… страшно представить, о чем подумали Ричманы…
