Но весной Кенникот виновато сказал:
— Тебе, вероятно, хотелось бы поехать летом куда — нибудь подальше. Но без Гулда и Мак-Ганума на мне столько пациентов, что я прямо не вижу возможности отлучиться. Я чувствую себя так, будто из скупости лишаю тебя этого удовольствия.
Весь неспокойный июль, после того как с приездом Брэзнагана на нее пахнуло ароматом далеких стран и беспечной жизни, Кэрол томилась желанием куда-нибудь уехать. Но она молчала. Они поговорили о поездке в Миннеаполис и отложили ее. Когда она раз заикнулась: «Что, если я оставлю тебя здесь и поеду одна с маленьким на Кейп-Код?»-это прозвучало как шутка, и единственный ответ мужа был: «Честное слово, пожалуй, так и придется сделать, если мы не сможем выбраться в будущем году».
В конце июля он предложил:
— Знаешь, «бобры» устраивают съезд в Джоралмоне. Будет ярмарка и всякая всячина. Прокатимся туда завтра. Кстати, мне нужно повидать по одному делу доктора Кэлибри. Проведем там целый день. Это хоть немного заменит нам наше путешествие. Славный малый этот доктор Кэлибри!
Джоралмон был степной городок, такой же, как Гофер-Прери.
Их автомобиль был не в порядке, а пассажирского поезда утром не было. Они поехали товарным, оставив Хью после долгих и сложных переговоров на попечении тетушки Бесси. Кэрол была в восторге от их необычного способа передвижения. После мимолетной встречи с Брэзнаганом это было первое заметное событие с тех пор, как Хью был отнят от груди. Они ехали в маленьком красном служебном вагоне, который, подрагивая, волочился в хвосте поезда. Это была странствующая хижина, каюта сухопутной шхуны, с черными клеенчатыми сиденьями вдоль стен и сосновой доской на петлях вместо столика. Кенникот играл в карты с кондуктором и двумя тормозными. Кэрол нравились синие шарфы на шеях железнодорожников. Ей понравился их дружелюбно-независимый вид и веселые их приветствия. Рядом с ней не теснились потные пассажиры, и поэтому она только наслаждалась медленным ходом поезда. Пробегавшие мимо озера и бурые поля пшеницы казались ей родными. Ей нравился запах разогретой земли, а в неторопливом постукивании колес звучала светлая умиротворенность.
Кэрол воображала, будто едет в Скалистые горы. В Джоралмон она приехала сияющая, в праздничном настроении.
Но ее оживление стало спадать, как только они остановились перед красной кирпичной станцией, точно такой же, как оставленная ими в Гофер-Прери, и Кенникот, зевая, проговорил:
— Приехали без опоздания! Как раз вовремя, к обеду у Кэлибри. Я звонил ему из Гофер-Прери и предупредил. Сказал, что мы приедем с товарным и будем на месте еще до двенадцати. А он ответил, что встретит нас на станции и повезет прямо к себе обедать. Кэлибри — очень милый человек, и жена у него очень умная и веселая. Э, да вот и он сам!
Доктор Кэлибри был приземистый, чисто выбритый, солидный человек лет сорока. Он был до смешного похож на свой коричневый автомобиль, только у него были очки вместо ветрового стекла.
— Позвольте вас представить моей жене, доктор! Кэрри, познакомься с доктором Кэлибри, — сказал Кенникот.
Кэлибри спокойно поклонился и пожал гостье руку. Но, не успев еще отпустить ее, он уже перенес внимание на Кенникота.
— Рад вас видеть, доктор! Не забыть бы мне спросить, что вы сделали тогда с этим зобом у цыганки в Уэкиниане.
Оба они, расположившись на переднем сиденье машины, склоняли «зоб» на все лады и забыли про Кэрол. Но она этого не замечала. Она старалась сохранить иллюзик» необычайного приключения, разглядывая незнакомые ей дома — унылые коттеджи, бунгало из искусственного камня, скучные крашеные коробки с аккуратной дощатой обшивкой, с крылечками под широким навесом и чистенькими газонами.
Когда они приехали, Кэлибри передал Кэрол своей жене, толстой женщине, назвавшей ее «милочкой» и осведомившейся, не жарко ли ей. Видимо, не зная, что еще сказать, она спросила:
— У вас и у доктора, кажется, есть маленький?
За обедом миссис Кэлибри подала на стол солонину с капустой, и от нее самой шел пар, как от листьев капусты. После двух-трех установленных Главной улицей вежливых фраз о погоде, об урожае и об автомобилях мужчины забыли про своих жен и погрузились в профессиональную беседу. Поглаживая подбородок и наслаждаясь случаем проявить свою эрудицию, Кенникот спрашивал:
— Скажите, доктор, даете ли вы беременным тироидин от боли в ногах?
Кэрол не обижалась на то, что ее считали слишком невежественной, чтобы допустить к мужским тайнам. К этому она привыкла. Но капуста и монотонный голос миссис Кэлибри, которая жаловалась на затруднения с прислугой, нагоняли на нее дремоту. Она пыталась бороться с ней и преувеличенно бойко обратилась к доктору Кэлибри:
— Доктор, скажите, медицинские общества Миннесоты не хлопочут насчет закона о помощи кормящим матерям?
Кэлибри медленно повернулся к ней.
— Гм… Я никогда… гм… никогда не занимался этим вопросом. Я не очень-то люблю вмешиваться в политику — этим никогда ничего не добьешься.
Он бесцеремонно отвернулся и возобновил прерванный разговор с Кенникотом.
— Скажите, доктор, вам встречались случаи одностороннего воспаления почечных лоханок? Бакберн из Балтиморы рекомендует хирургическое вмешательство, но мне кажется….
Из-за стола встали лишь в третьем часу. Под прикрытием этого неуязвимого, каменного трио Кэрол пошла смотреть ярмарку, вносившую мирскую веселость в ежегодные церемонии Объединенного братского Ордена бобров. Бобры, люди-бобры, были везде: «бобры» тридцать второй степени в серых парусиновых костюмах и приличных котелках, не столь скромные «бобры» в ярких летних пиджаках и соломенных шляпах, деревенские «бобры» без пиджаков, в обтрепанных подтяжках. Но, каковы бы ни были их кастовые признаки, каждого «бобра» украшала огромная розовая лента, на которой серебряными буквами было выведено: «Сэр рыцарь и брат О.Б.О.Б.-ежегодный съезд». К объемистым корсажам их жен были приколоты значки: «Дама сэра рыцаря». Делегация из Дулута приехала со своим знаменитым любительским зуавским оркестром в зеленых бархатных куртках, синих шароварах и красных фесках. Странно было видеть у людей в этих экзотических костюмах обыкновенные лица американских дельцов — розовые, гладкие, в очках. Когда они становились в круг на углу Главной и Второй улиц, попискивали на флейтах или, надув щеки, во всю мочь трубили в корнеты, глаза у них были такие же осовелые, как если бы они сидели за конторками под табличкой с надписью: «Сегодня я очень занят».
Кэрол предполагала, что «бобры» — обыкновенные граждане, которые объединились, чтобы дешевле выправлять страховые полисы и через неделю по средам играть в покер в помещении орденской ложи. Но она увидела большой плакат на столбе, гласивший:
БОБРЫ «О. Б. О. Б.»
Образец настоящих граждан нашей страны.
Общество самых жизнерадостных, предприимчивых, щедрых и смелых ребят на свете.
Джоралмон приветствует вас в своих гостеприимных стенах.
Кенникот прочел плакат и высказал свое восхищение Кэлибри:
— Влиятельная ложа, эти «бобры»! Не знаю, почему я до сих пор не вступил в нее. Надо будет записаться!
Кэлибри согласился:
— Общество недурное. Хорошая, сильная ложа. Взгляните на того молодца, который играет на барабане. Говорят, у него самая крупная оптовая бакалейная торговля в Дулуте. По-моему, стоит вступить в их орден. Скажите, у вас бывает много освидетельствований для страховки?..
Они пошли смотреть ярмарку.
Вдоль одного из кварталов Главной улицы расположились аттракционы, ларьки с горячими сосисками, лимонадом и жареной кукурузой, карусель и балаган, где — если кому-нибудь нравилось такое занятие — можно было бросать мяч в тряпичных кукол. Солидные делегаты держались подальше от ларьков, но деревенские парни с кирпичными шеями, в голубых галстуках и ярко-желтых башмаках, приехавшие в город на довольно замызганных фордах вместе со своими подружками, пожирали сандвичи, тянули из бутылок земляничную шипучку и катались по кругу на пурпурных и золотых конях. Они орали и хохотали. Продавцы жареных орехов насвистывали. Карусель кружилась под монотонную музыку. Балаганщики зазывали публику:
— Не теряйте случая! Редкий случай! Ребята, входите, входите скорей! Доставьте развлечение вашим барышням! Не упускайте случая выиграть настоящие золотые часы за пять центов, за двадцатую часть доллара!
Степное солнце жгло лишенную тени улицу, меча безжалостные лучи, словно отравленные стрелы. Жестяные карнизы над магазинами слепили глаза. Душный ветер обдавал пылью вспотевших «бобров», которые бродили в тесных новых башмаках взад и вперед по одному и тому же кварталу, не знали, что делать дальше, и добросовестно трудились над собственным увеселением.
С тяжелой головой Кэрол плелась за сумрачными Кэлибри вдоль балаганов. Она шепнула Кенникоту:
