решила она про себя.
В эту минуту Король, который только что торопливо занес что-то в свою записную книжку, крикнул: «Молчанье!» – и прочел из этой же книжки следующее:
«Закон сорок четвертый. Все лица, чей рост превышает одну версту, обязаны удалиться из залы суда».
Все уставились на Аню.
«Превышаешь!» – молвил Король.
«И многим», – добавила Королева.
«Во всяком случае, я не намерена уходить, – сказала Аня. – А кроме того, это закон не установленный, вы сейчас его выдумали».
«Это старейший закон в книге», – возразил Король.
«Тогда он должен быть законом номер первый, а не сорок четвертый», – сказала Аня.
Король побледнел и захлопнул записную книжку.
«Обсудите приговор», – обратился он к присяжникам, и голос его был тих и трепетен.
«Есть еще одна улика, – воскликнул Белый Кролик, поспешно вскочив. – Только что подобрали вот эту бумажку».
«Что на ней написано?» – полюбопытствовала Королева.
«Я еще не развернул ее, – ответил Кролик. – Но, по-видимому, это письмо, написанное подсудимым… к… к кому-то».
«Так оно и должно быть, – сказал Король. – Разве только если оно написано к никому, что было бы безграмотно, – не правда ли?»
«А как адрес?» – спросил один из присяжников.
«Адреса никакого нет, – сказал Кролик. – Да и вообще ничего на внешней стороне не написано. – Он развернул листок и добавил: – Это, оказывается, вовсе не письмо, а стихи».
«А почерк чей, подсудимого?» – спросил вдруг один из присяжников.
«В том-то и дело, что нет, – ответил Кролик. – Это-то и есть самое странное».
Присяжники все казались озадаченными.
«Он, должно быть, подделался под чужой почерк», – решил Король. Присяжники все просветлели.
«Ваше Величество, – воскликнул Валет, – я не писал этого, и они не могут доказать, что писал я: подписи нет».
«То, что ты не подписал, ухудшает дело, – изрек Король. – У тебя, наверное, совесть была нечиста, иначе ты бы поставил в конце свое имя, как делают все честные люди!»
Тут раздались общие рукоплесканья: это была первая действительно умная вещь, которую Король сказал за весь день.
«Это доказывает его виновность, конечно, – проговорила Королева. – Итак, отруб…»
«Это ровно ничего не доказывает, – перебила Аня. – Вы же даже не знаете, о чем говорится в этих стихах».
«Прочесть их», – приказал Король.
Белый Кролик надел очки.
«Откуда, Ваше Величество, прикажете начать?» – спросил он.
«Начни с начала, – глубокомысленно ответил Король, – и продолжай, пока не дойдешь до конца. Тогда остановись».
В зале стояла мертвая тишина, пока Кролик читал следующие стихи:
При нем беседовал я с нею
О том, что он и ей, и мне
Сказал, что я же не умею
Свободно плавать на спине.
Хоть я запутался – не скрою, –
Им ясно истина видна;
Но что же станется со мною,
Когда вмешается она?
Я дал ей семь, ему же десять,
Он ей – четыре или пять.
Мы не успели дело взвесить,
Как все вернулись к нам опять.
Она же высказалась даже
(Пред тем, как в обморок упасть)
За то, что надо до продажи
Ей выдать целое, нам часть.
Не говорите ей об этом
Во избежанье худших бед.
Я намекнул вам по секрету,
Что это, знаете, секрет.
«Вот самое важное показание, которое мы слышали, – сказал Король. – Итак, пускай присяжные…»
«Если кто-нибудь из них может объяснить эти стихи, я дам ему полтинник, – проговорила Аня, которая настолько выросла за время чтения, что не боялась перебивать. – В этих стихах нет и крошки смысла – вот мое мнение».
Присяжники записали: «Нет и крошки смысла – вот ее мненье», но ни один из них не попытался дать объяснение.
«Если в них нет никакого смысла, – сказал Король, – то это только, знаете, облегчает дело, ибо тогда и смысла искать не нужно. Но как-никак, мне кажется, – продолжал он, развернув листок на коленях и глядя на него одним глазом, – мне кажется, что известное значенье они все же имеют. “Сказал, что я же не умею свободно плавать на спине”. Ты же плавать не умеешь?» – обратился он к Валету.
Валет с грустью покачал головой.
«Разве, глядя на меня, можно подумать, что я хорошо плаваю?» – спросил он. (Этого, конечно, подумать нельзя было, так как он был склеен весь из картона и в воде расклеился бы.)
«Пока что – правильно, – сказал Король и принялся повторять стихи про себя: “…Им ясно истина видна” – это, значит, присяжным. “…Когда вмешается она…” – это, должно быть, Королева. “Но что же станется со мною?” …да, это действительно вопрос! “…Я дал ей семь, ему же десять…” –ну конечно, это насчет пирожков».
«Но дальше сказано, что “все вернулись к нам опять”», – перебила Аня.
«Так оно и есть – вот они! – с торжеством воскликнул Король, указав на блюдо с пирожками на столе. – Ничего не может быть яснее! Будем продолжать: “…Пред тем, как в обморок упасть…” Ты, кажется, никогда не падала в обморок, моя дорогая?» – обратился он к Королеве.
«Никогда!» – рявкнула с яростью Королева и бросила чернильницей в Ящерицу. (Бедный маленький Яша уже давно перестал писать пальцем, видя, что следа не остается, а тут он торопливо начал сызнова, употребляя чернила, струйками текущие у него по лицу.)
«В таком случае это не совпадает», – сказал Король, с улыбкой обводя взглядом присутствующих. Гробовое молчанье.
«Это – игра слов!» – сердито добавил он, и все стали смеяться.
«Пусть присяжные обсудят приговор», – сказал Король в двадцатый раз.
«Нет, нет, – прервала Королева. – Сперва казнь, а потом уж приговор!»
«Что за ерунда? – громко воскликнула Аня. – Как это возможно?»
«Прикуси язык!» – гаркнула Королева, густо побагровев.
«Не прикушу!» – ответила Аня.
«Отрубить ей голову», – взревела Королева. Никто не шевельнулся.
«Кто вас боится? – сказала Аня. (Она достигла уже обычного своего роста.) – Ведь все вы – только колода карт».
И внезапно карты взвились и посыпались на нее: Аня издала легкий крик – не то ужаса, не то гнева – и стала от них защищаться и… очнулась… Голова ее лежала на коленях у сестры, которая осторожно смахивала с ее лица несколько сухих листьев, слетевших с ближнего дерева.
«Проснись же, Аня, пора! – сказала сестра. – Ну и хорошо же ты выспалась!»
«Ах, у меня был такой причудливый сон!» – воскликнула Аня и стала рассказывать сестре про все те странные приключения, о которых вы только что читали. Когда она кончила, сестра поцеловала ее и сказала:
«Да, действительно, сон был причудливый. А теперь ступай, тебя чай
