— А он пошлет?
— Конечно.
— А вы пошлете к нему?
— Когда речь идет о пропаже личных вещей, так положено.
Джерри задрожал, падая при этом духом, ибо он понял, что перед ним — несравненная французская бюрократия. Там, где Лондон и Нью-Йорк скользят по поверхности, галлы идут в глубину. Известно, что французский чиновник может в рекордный срок довести до седых волос, которые клиент немедленно начнет вырывать.
— О, Господи! — вскричал Джерри. — Карусель какая-то! Сержант заверил его, что никогда не катался на карусели.
— Зря, — сказал Джерри, — попробуйте. Будете чемпионом, хотя секретарь — серьезный соперник. Хорошо, я пойду к нему — а потом куда? К Брижит Бардо?
Секретарь терпеливо объяснил, что мадемуазель Бардо не связана с полицейской службой. Джерри его поблагодарил.
— Пока я с вами, — прибавил он, — сообщу, что потерял бумажник. В нем деньги и ключи. К счастью, паспорт и билет — при мне, а то бы не смог вернуться в Лондон.
— Вы англичанин?
— Да.
— По-французски неплохо говорите.
— Поднабрался, знаете ли. Много читаю.
— Ясно. Акцент — мдэ, м-м, но понять можно, можно. Значит, бумажник. Где утерян? Время суток?
Джерри подумал.
— В кино, вроде бы. Наверное, оставил в зале.
— Кинотеатр, название?
— Ну, тут, рядом.
Сержант впервые проявил какие-то чувства.
— Это я знаю, сам хожу. В свободное время. Что там идет?
— Не помню, как называется. Такая, знаете, цветочница, стала знаменитой актрисой. Что-то у нее эдакое в глазах. А потом узнали, что один глаз — стеклянный. Сами понимаете, что вышло!
— Это новый. На той неделе я смотрел про девицу. Влюбился в нее один тип, очень развратный, и она решила его исправить. Ну, он исправился, пошел в монахи, а она — на панель. Смеялся, чуть не лопнул. Во напортачили, а?
Джерри согласился, что герои фильма внесли в свою жизнь порядочную путаницу, но, по своей односторонности, вернулся к главной теме. Приятно поболтать об искусстве, и все же — дело есть дело.
— А вот бумажник… — начал он.
— Мдэ…
— Если вы помните, я его потерял.
— Помню. Из чего изготовлен?
— Такой, знаете, кожаный.
— Точнее.
— Крокодиловый, что ли.
— Окраска?
— Коричневый, знаете, красноватый.
— Так. Размеры?
— Дюймов шесть в длину.
— Надпись есть?
— «Д. Ш.», золотом.
Сержант вспомнил, что именно такой бумажник ему принесли из кино минут пятнадцать назад, но уважающий себя француз, если он служит в полиции, не позволит таким пустякам нарушить мерный ритм дела.
— Ключи содержит?
— Я же сказал!
— В каком количестве?
— Два ключа.
— Назначение?
— Простите?
— От каких дверей ключи?
— А, вот что! От первой и второй двери в квартиру.
— У вас имеется квартира в Париже?
— Не у меня, у дяди. Он приезжает на уик-энд. Сержант настолько забылся, что присвистнул.
— Это какие же деньги надо!
— Он богатый человек. Известный юрист, они — акулы.
— И предоставил вам квартиру?
— Да, чтоб не тратился на гостиницу. Это очень удобно… кроме таких случаев. Теперь я в нее не попаду.
— В силу отсутствия ключей?
— Вот именно. А войти надо.
Сержант с исключительной ловкостью поставил несколько печатей.
— Размер?
— Чего, ключей? Один — побольше, другой — поменьше.
Сержант поджал губы.
— Описать можете?
— Маленький — плоский, большой — круглый.
— Круглый?
— Ну, такой, объемный. Как все ключи.
— Видимо, не все… Туманно, туманно. Резьба на бородке?
— Простите?!
— Я спрашиваю, есть ли у какого-либо из ключей резьба на бородке. Ясно?
— Нет.
— Нет резьбы?
— Не знаю. Сержант удивился.
— Вы же сказали: «Нет», а теперь. — «Не знаю». Так мы далеко не уйдем.
— Я сказал: «Нет, неясно».
— Почему?
— Я не понимаю, где у ключа бородка. Сержант ушам своим не поверил.
— То есть, как? — Он вынул из кармана ключи. — Видали? Вот — бородка. Теперь можете сказать, есть резьба?
— Нет.
Насколько позволяли черты лица, сержант выразил радость.
— Ага! Прекрасно. Резьбы нет.
— Я не знаю! Вы спросили, могу ли я ответить, и я ответил — нет, не могу. Господи, зачем это вам?
Сержант огорчился. Он был спокойный человек, но тут подумал, что клиент попался трудный.
— Нужен порядок. Система. Хорошо, перейдем к деньгам. Сколько их было, то есть сумма?
— Их немного.
— А точнее?
— Бумажка в тысячу франков и сдача, франков двести.
— Содержимое — тысяча двести франков, два ключа — крупный и мелкий. Так?
— Да.
— Бумажник изготовлен из кожи?
— Да.
— Коричневого цвета с красноватым оттенком?
— Да.
— С инициалами «Д. Ш.»?
— Да.
— Вот он, — сообщил сержант, открывая ящик. — Резьба есть. Сумма… так, так… тысяча двести двадцать франков. — Приложив линейку, он покачал головой. — Пять с половиной дюймов. Хорошо, я не бюрократ. Сейчас подпишем заявление.
Он вынул три листа бумаги, переложил их копиркой и стал выводить буквы, как толстый ребенок, трудящийся над прописью.
— Имя, фамилия?
— Джеральд Шусмит.
— Фамилия — Жераль?
— Нет, это имя.
— Тогда Шу-Смит, Жераль.
— А можно бумажник? Я бы пошел и лег.
— Все в свое время. Адрес?
— Лондон, Хэлси-корт, Хэлси-Чамберс, квартира три.
— Эл-си?
— Хэлси. Через «Аш».
— Возраст?
— Двадцать семь.
— Род занятий?
— Журналист. Служу в газете. Собственно, я издаю «Светские сплетни».
— Скажем так, работник прессы.
Сержант писал еще что-то и что-то бормотал, но Джерри уловил только «…не мог указать, имеется ли резьба на бородке». Потом он все прочитал так тщательно, словно перед ним — рукопись Мертвого моря, и протянул заявление Джерри.
Тот подписал и радостно схватил бумажник.
— Минуточку! — сказал служитель закона.
— Так вроде все в порядке.
— Надо марки приклеить.
— Сколько они стоят?
— Двадцать франков.
— Ну, возьмите.
— Они в бумажнике.
— А вы их выньте. Сержант очень удивился.
— Вынуть? — хрипло прошептал он.
— Конечно.
— А если вы скажете, что денег меньше, чем означено?
— Не скажу.
— Откуда я знаю? Все надо делать по порядку.
— И верно, мы ведь не спешим.
— Я тут буду до утра.
— Как и я, по-видимому. Можно, я закрою лицо руками? Если разрешите, я поплачу. Это недолго.
Действительно, через некоторое время Джерри посмотрел на сержанта, и взгляд его был веселее.
— Знаете что? — предложил он. — Одолжите мне двадцать франков.
— Из своего кармана?
— Ну, хотите, я отдам двести?
— Вы предлагаете мне взятку?
— Нет, нет, что вы! Благодарность за услугу.
— На дежурстве, — строго сказал сержант, — я услуг не оказываю. Я служу только закону.
— Законник, однако! Чушь какая-то.
— Что?!
— Вы слышали.
— Да, слышал, и вправе арестовать вас за оскорбление.
— Я вас не оскорблял. Я оскорблял закон, не вы его выдумали.
— Я ему служу.
— Оно и видно.
— Мне не нравится ваш тон. Могу арестовать за бродяжничество.
— Это кто бродяга?
— Вы. Вам негде ночевать.
— Из-за вас. Простите, я опять закрою лицо руками.
Воцарилось молчание. Сержант обиженно штамповал бумаги, Джерри через несколько секунд закурил сигарету. Вдруг он вскрикнул, да так, что сержант поставил печать на собственный палец.
— Есть! Вот, смотрите. Вам нужны двадцать франков. В бумажнике — тысяча двести двадцать. Теперь перепишем эту штуку, ставим «1200», двадцать берем. Так? Согласны?
Сержант пососал опечатанный палец.
— Переписываем? Здесь же подпись и печать!
— Ничего. Снова поставим.
— У меня больше нет копирки.
— Есть, есть. Вон лежит.
— Но…
— Рискните. Как говорится, «De l'audace, et encore de l’audace, et toujours de l'audace».[45]
Сержант подумал и встал.
— Пойду, спрошу разрешения, — сказал он. — Нужна официальная санкция.
И прошествовал в дверь, которая вела к секретарю.
2Секретарь был суетливый, маленький, в очках, с отвислыми усами. Он раздраженно взглянул на дверь, сердясь, вероятно, потому, что ему помешали беседовать с очень хорошенькой девушкой. Вошла она только что, и секретарю понравились ее подвижность, стройность, легкость, вздернутый носик, яркие карие глаза.
Понравились они и сержанту, и в его, скажем так, уме пронеслась неприятная мысль: «Везет же людям!» Секретарь, видите ли, беседует с такими девицами, а он — со всякими нахалами, которые не почитают французских законов. Но, вспомнив, что он пришел по делу, несчастный подавил жалость к себе.
