Когда он возвратился домой, его встретила жена и спросила в довольно резком тоне:
— Почему ты не водил сегодня детей гулять?
— Потому что мне этого не хотелось.
— Не хотелось! Ты думаешь, что мне хочется возиться целый день в грязи? Правда, мне кажется, что взрослому человеку должно быть стыдно валяться целые дни по диванам и ничего не делать.
Ему действительно было стыдно, и с этого дня он сделался настоящею нянькою и пунктуально исполнял эти обязанности.
Он не видел в этом ничего несправедливого, но страдал; положение вещей ему казалось до некоторой степени ненормальным, но жена умела заставлять его поступать согласно ее желаниям.
Она сидела в конторе, совещалась с управляющим или стояла в амбаре и отвешивала рабочим продукты. Все, кто приходил на господский двор, спрашивали барыню, а не барина.
Однажды, гуляя с детьми, он завел их на пастбище и, желая показать им одну корову, повел их осторожно мимо стада. Вдруг поднялась большая черная голова над спинами других животных и посмотрела на них яростным взглядом.
Отец взял детей на руки и побежал как можно скорее к саду; прибежав, он быстро перебросил детей через загородку и хотел перелезть сам, но повис на своем пальто. Увидев на лугу двух женщин, он громко им закричал:
— Бык, бык!
Но женщины только засмеялись, подошли к нему и взяли детей, которые попрятались в чащу.
— Разве вы не видите быка? — кричал он.
— Нет, никакого быка нет, его зарезали две недели назад.
В досаде он пошел домой и пожаловался жене на женщин, но она только засмеялась.
После обеда, когда супруги сидели в гостиной, кто-то постучал в дверь.
— Войдите! — крикнула жена.
Одна из женщин, бывших свидетельницами приключения с быком, вошла в комнату, держа в руках шарф кандидата права.
— Это, вероятно, ваше, многоуважаемая барыня, — сказала она, улыбаясь.
Адель посмотрела на женщину, потом на мужа, который рассматривал свою цепочку.
— Нет, это принадлежит барину, — сказала она и взяла шарф в руки. — Спасибо; барин даст тебе что-нибудь за находку.
Он же сидел бледный и неподвижный.
— Со мной нет денег, обратитесь к многоуважаемой барыне, — сказал он и спрятал шарф.
Жена вынула крону из своего большого портмоне и дала ее девушке, которая ушла, ничего не понимая в произошедшей сцене.
— Ты могла бы меня от этого избавить, — сказал он с горечью.
— У тебя нет храбрости отвечать за свои дела и поступки? Ты стыдишься носить мой подарок, тогда как я ношу твои. В сущности говоря, ты бессильный человек! А хочешь быть мужчиной!
* * *
Адель должна была ехать на аукцион и остаться там неделю. В ее отсутствие мужу вменялось в обязанность смотреть за хозяйством и вести книги.
В первый день пришла кухарка и попросила денег на сахар и кофе; он дал их ей. Через три дня она опять пришла за деньгами для этой же цели. Он выразил свое удивление, что провизия так скоро вышла.
— Я не ем ее одна, — сказала грубо кухарка, — и многоуважаемая барыня никогда мне ничего не говорит, когда я прихожу за деньгами.
Он дал ей требуемую сумму, но это маленькое происшествие заинтересовало его, он открыл счетовую книгу и начал ее просматривать. На эти две статьи уходила удивительная сумма, обнаружилось, что в месяц выходило восемь кило. Он продолжал свои исследования — всюду то же самое. Он взял главную книгу и нашел прямо невероятные цифры. Было ясно, что его жена не умела вести книг, а со стороны прислуги было организовано колоссальное воровство, которое в конце концов могло разорить их.
Адель приехала домой, и кандидат права должен был выслушать отчет об аукционе.
— Ну, а как ты тут справился с людьми?
— О, я справился с ними очень хорошо, но они мошенники, ты можешь мне поверить.
— Что, они нечестны?
— Ну, не совсем.
— Откуда ты это знаешь?
— Я увидел это из счетовой книги.
— Итак, ты копался в моих книгах?
— Копался? Меня заинтересовало проследить досконально это явление.
— Но, собственно, тебя это не касается!
— И из этого я увидел, что ты ведешь книгу, не имея понятия об этом деле.
— Что? Я не могу вести книги?
— Нет, мое дитя, ты этого не можешь, и если это будет продолжаться, мы скоро придем к разорению. Все твое счетоводство есть не что иное, как обман, мое дорогое дитя, и больше ничего!
— Но какое тебе, собственно, дело до моей книги?
— Да, но посмотри, пожалуйста, ведь и закон требует порядочного ведения книг.
— Ба, закон — что мне закон!
— Это я охотно допускаю, но меня это касается, и с этого времени я буду смотреть за книгами.
— Мы можем взять конторщика.
— Это не нужно, ведь мне и так нечего делать.
И на этом они согласились.
Но с тех пор, как муж стал сидеть за конторкой и все стали со своими делами обращаться к нему, Адель совершенно утратила интерес к хозяйству и к жизни в деревне. Она очень переменилась, перестала заботиться о коровах, телятах, оставалась все время в комнатах и замышляла новые планы.
Муж ее, наоборот, пробудился для новой жизни и с жаром набросился на сельское хозяйство. Снова превосходство было на его стороне. Он распоряжался, обдумывал, приказывал и контролировал.
Однажды Адель пришла в контору и попросила тысячу крон на покупку пианино.
— О чем ты думаешь, — сказал ей муж, — как раз теперь, когда нужно перестраивать двор! Это невозможно!
— Что это значит? Разве у нас не хватит? Разве моих денег на это недостаточно?
— Твоих денег?
— Конечно, моих денег, которые я получила в приданое.
— Я думал, что это благодаря замужеству сделалось общим достоянием семьи.
— Другими словами — твоей собственностью, да?
— Нет, дитя мое, — собственностью семьи, сказал я. Семья есть маленькая община, единственная, у которой есть общность имущества. Муж является лишь управляющим.
— Почему же этим управляющим не может быть жена?
— Потому что муж не родит детей и, следовательно, у него больше времени!
— Но почему не можем мы управлять оба вместе?
— Почему в каждом акционерном обществе лишь один директор? Если жена хочет принимать участие в управлении, то почему же и детям не дать этого права?
— Ах, эти адвокатские уловки! Но я правда это нахожу странным: стоять здесь и выпрашивать собственные деньги на новое фортепиано.
— Теперь это не только твои деньги.
— Вероятно, твои?
— Нет, и не мои, они принадлежат нашей семье. Ты не должна быть такой несправедливой и говорить о выпрашивании, но рассудок подсказывает, что нужно спросить управляющего состоянием, можно ли именно сейчас позволить себе такую роскошь.
— Ты считаешь пианино роскошью?
— Да, потому что у нас есть старое! Положение дел именно сейчас неблагоприятное и не позволяет покупки нового пианино, несмотря на то что лично я не хочу, да и не могу противоречить твоему желанию!
— Тысяча крон никого не может разорить!
— О нет, благодаря долгу в тысячу крон очень легко положить основание разорению.
— Значит, ты отказываешь мне в моей просьбе?
— Нет, я этого не хочу сказать, но положение дел…
— О господи, когда же настанет день, когда женщина сама будет распоряжаться своим состоянием и не будет принуждена, как нищенка, стоять перед своим мужем!
— Когда она сама будет работать. Мужчина — твой отец, заработал тебе эти деньги, все деньги, все владения получаются благодаря мужчинам, и потому было бы справедливо, чтобы сестры наследовали меньше, чем братья, потому что мужчина уже родится, так сказать, с обязательством кормить женщину, тогда как на женщинах не лежит такого долга. Понимаешь ты меня?
— Итак, ты неровный дележ считаешь правильным? И ты с твоим умом можешь настаивать на этом? Неужели не нужно всегда делить поровну?
— Нет, во всяком случае нет! Нужно делить пропорционально заслугам. Лентяй, который лежит на траве и смотрит, как работают каменщики, во всяком случае должен получить меньше, чем сам каменщик.
— Ты хочешь сказать, что я ленива?
— Ты? Или, лучше всего, я ничего не хочу сказать, но я хочу тебе напомнить, что, когда я лежал на софе и читал, ты меня считала ленивым и совершенно открыто это показывала.
— Что же я должна делать? Пожалуйста, скажи мне!
— Ходить гулять с детьми.
— Я не гожусь в воспитатели.
— Но я должен годиться, не правда ли? Послушай, дорогое дитя, позволь тебе сказать, что женщина, утверждающая, что она не может воспитывать своих детей, собственно, не женщина. Мужчиной она тоже не может быть, ну что же она в таком случае, как ты думаешь?
— Фу, и ты можешь говорить такие вещи матери своих детей!
— Что же можно сказать о мужчине, который не имеет склонности к другому полу? Разве не говорят про него самые ужасные вещи?
