— Успокойтесь, безумцы, — твердил священник.
— Сегодня ночью у Плота, согласен? — крикнул Хромой.
— Да, — сказал Хусто.
Вот и все.
Народу в Рио-баре почти не осталось. У стойки еще было несколько человек, но на террасе сидели только мы двое.
— Я вот принес, посмотри. — Я протянул ему свой сверток.
Хусто раскрыл нож и измерил лезвие. Оно оказалось длиной как раз в его ладонь: от ногтей до запястья. Потом достал из кармана свой нож и сравнил их.
— Они одинаковые. Я возьму свой.
Хусто заказал пиво, мы молча пили и курили.
— У меня нет часов, — сказал Хусто. — Но уже, наверное, одиннадцатый. Пошли им навстречу.
Мы встретили Брисеньо и Леона посреди моста. С Хусто они поздоровались за руку. Леон сказал:
— Братишка, ты его в капусту порубаешь.
— Это точно, — подтвердил Брисеньо. — Хромой тебе в подметки не годится.
Оба были в той же одежде, что и днем. Они, казалось, сговорились выглядеть при Хусто уверенными во всем и даже веселыми.
— Давайте спустимся здесь, срежем путь, — предложил Леон.
— Нет, — ответил Хусто, — лучше обойти. Сломать сейчас ногу будет совсем некстати.
Странно было, что он испугался, ведь мы всегда спускались к реке[27] по железным опорам моста. Мы прошли еще квартал по проспекту, потом свернули направо и долго шагали в молчании. Когда мы по узенькой тропке спускались к реке, Брисеньо оступился и чертыхнулся. Наши ноги вязли в теплом песке, как будто бы мы шли по морю из ваты. Леон посмотрел на небо:
— Облачно. От луны сегодня проку не будет.
— Зажжем факелы, — сказал Хусто.
— С ума сошел? Хочешь, чтобы полиция явилась? — вмешался я.
— Все, может быть, уладится? — неуверенно сказал Брисеньо. — Можно отложить дело до завтра. Не драться же вам в потемках…
Никто не ответил, и Брисеньо замолчал.
— Вот он, Плот, — сказал Леон.
Когда-то, никто не знает когда, огромное рожковое дерево рухнуло в реку и легло поперек русла. В длину оно было на три четверти ширины реки и такое тяжелое, что река не могла его утащить, только продвигала на несколько метров, так что с каждым годом Плот уходил все дальше от города. Кто первый назвал его Плотом, тоже никто не знал, но только по-другому его и не называли.
— Они уже на месте, — сказал Леон.
Мы остановились, не доходя метров пяти до Плота. В тусклом ночном свете лиц тех, кто нас ждал, было не различить, видны были только силуэты. Я пересчитал их, безуспешно пытаясь узнать Хромого.
— Сходи к ним ты, — сказал Хусто.
Я медленно пошел к дереву, стараясь сохранять спокойствие на лице.
— Стоять! — крикнул кто-то. — Кто идет?
— Хулиан, — крикнул я в ответ. — Хулиан Уэртас. Ослепли, что ли?
Мне навстречу двинулась маленькая фигурка. Это был Мозгляк.
— Мы уже уходить собирались, — сказал он. — Решили, что Хустито побежал в комиссариат просить себе охрану.
Слова Мозгляка я оставил без ответа.
— Я хочу разговаривать с мужчиной, а не с каким-то пупсом.
— Ты что, очень смелый? — дрогнувшим голосом спросил Мозгляк.
— Тихо! — сказал Хромой.
Теперь они подошли ближе все, и Хромой направился прямо ко мне. Он был высокий, намного выше всех остальных. В полутьме я не мог различить — мог только представить себе — его смуглое безволосое лицо в прыщах, глазки, глубоко запавшие и крохотные, словно две точки посреди этого обилия мяса, из которого выступали продолговатые скулы и толстые, как пальцы, губы, нависавшие над его треугольным подбородком игуаны. Хромой припадал на левую ногу; говорили, что на этой ноге у него шрам в форме креста — однажды, когда он спал, его укусила свинья, — но никто этого шрама не видел.
— Зачем вы притащили с собой Леонидаса? — хриплым голосом спросил Хромой.
— Леонидаса? Кто это притащил Леонидаса?
Хромой показал пальцем в сторону старика. Тот стоял в нескольких метрах от нас; услышав свое имя, он подошел.
— О чем это вы? — спросил он, пристально глядя на Хромого. — Меня не нужно тащить. Я пришел сам, на своих ногах, потому что мне так захотелось. Если ты ищешь повода, чтобы не драться, так и скажи.
Хромой помедлил, прежде чем ответить. Я подумал, что он намеревается оскорбить старика, и опустил руку в задний карман брюк.
— Не вмешивайтесь в это дело, старина, — вежливо попросил Хромой. — С вами я не хочу драться.
— Не думай, что я такой уж старый, — ответил Леонидас. — Я завалил многих, кто был получше тебя.
— Хорошо, старина. Я вам верю. — Хромой обернулся ко мне. — Вы готовы?
— Да. Скажи своим, пусть не вмешиваются. Не послушают — им же будет хуже.
Хромой рассмеялся:
— Ты же знаешь, Хулиан, мне подкрепление не нужно. Особенно сегодня. Так что не бери в голову.
Один из тех, кто стоял позади Хромого, тоже рассмеялся. Хромой что-то мне протянул. Я подставил ладонь: его нож был раскрыт, я взялся за острие. Оно слегка царапнуло мне кожу, и я вздрогнул: металл показался мне куском льда.
— Не найдется спички?
Леонидас зажег спичку и держал ее, пока пламя не обожгло ему пальцы. В слабом свете от спички я тщательно осмотрел нож, измерил длину и ширину, проверил острие и вес.
— Все в порядке.
— Чунга, — скомандовал Хромой, — сходи с ними.
Мы пошли. Чунга шагал между мной и Леонидасом. Когда мы подошли к нашим, Брисеньо курил, и с каждой его затяжкой на мгновение освещались лица: бесстрастное лицо Хусто со сжатыми губами, лицо Леона, что-то жевавшего, возможно стебелек травы, лицо самого Брисеньо — он потел.
— Кто вас просил приходить? — жестко спросил Хусто старика.
— Никто не просил. — Леонидас повысил голос. — Я пришел, потому что так захотел. Вы у меня отчета спрашивать будете?
Хусто не ответил. Я указал ему на Чунгу, который стоял чуть поодаль. Хусто достал свой нож и швырнул ему. Нож плашмя ударился о тело Чунги, тот непроизвольно дернулся.
— Прошу прощения, — сказал я, ощупывая песок в поисках ножа. — Это я его уронил. Вот он.
— Ты скоро перестанешь быть таким вежливым, — пообещал Чунга.
Потом, так же как недавно это сделал я, в свете спички он провел пальцами по лезвию, молча вернул нам нож и быстро зашагал к Плоту. Несколько минут мы стояли, вдыхая запахи хлопкового поля, которые теплый ветерок относил к мосту. Позади нас по обоим берегам реки мерцали огни города. Тишина была почти полной, только иногда ее нарушал лай собак или ослиный рев.
Со стороны Плота донесся чей-то голос:
— Готовы?
— Готовы! — крикнул я в ответ.
Парни возле Плота зашевелились, послышались тихие голоса, потом одна из фигур отделилась от других и, хромая, направилась к центру пространства, ограниченного двумя нашими группами. Я увидел, что Хромой водит ногой по земле: проверяет, нет ли вокруг каких-нибудь ям, камешков. Я поискал взглядом Хусто — Леон и Брисеньо положили руки ему на плечи, Хусто резко сбросил их. Поравнявшись со мной, он улыбнулся. Я пожал ему руку. Хусто уже шагал к Плоту, когда к нему подскочил Леонидас и приобнял за плечи. Старик протянул Хусто свой плащ. Я стоял рядом.
— Не приближайся к нему ни на секунду. — Старик говорил негромко, голос его чуть дрожал. — Только издали. Танцуй вокруг, пока он не вымотается. Особенно береги живот и лицо. Рука должна быть все время вытянута. Пригибайся, ступай уверенно. Если поскользнешься, брыкайся, пока он не отстанет… Теперь идите и ведите себя как мужчины…
Хусто слушал, склонив голову. Я думал, он обнимет старика, но он ограничился одним резким жестом: схватил протянутый плащ и обмотал вокруг левой руки. Наконец он пошел, уверенно ступая по песку, высоко подняв голову. Узкая полоска металла в его правой руке слабо поблескивала. В двух метрах от Хромого Хусто остановился.
Несколько мгновений они стояли неподвижно, в молчании, взглядами они, конечно же, говорили друг другу, насколько сильна их ненависть. Они разглядывают друг друга, мускулы под одеждой напряжены, руки с яростью сжимают рукояти ножей. Издали, наполовину скрытые теплой темнотой ночи, они не походили на двух людей, готовых к сватке, скорее — на две статуи, отлитые из какого-то черного металла, или на тень от двух молодых крепких деревьев на берегу реки, но тени эти висели в воздухе, а не ложились на песок. Почти одновременно, как будто повинуясь чьему-то властному приказу, оба пришли в движение. Хусто, возможно, был первым: на секунду раньше его тело от коленей до плеч начало легонько покачиваться; Хромой тоже начал подрагивать, повторяя движения Хусто, не сходя с места. Они стояли в одинаковых позах: правая рука вытянута, чуть согнута в локте, острие ножа нацелено точно на противника, левая рука, обернутая плащом, бесформенная, громадная, поднята, как щит, к самому лицу. Вначале двигались только их торсы; головы, руки и ноги оставались неподвижными. Потом их тела почти неощутимо начали изгибаться, спины удлинились, ноги согнулись в коленях — как перед прыжком в воду. Первым атаковал Хромой: внезапно он прыгнул вперед, его рука быстро описала круг. Нож, задевший, но не ранивший Хусто, еще не завершил своего рисунка в пустоте, когда Хусто сдвинулся с места. Не раскрываясь навстречу Хромому, он шел по кругу, легко скользя по песку, все убыстряя ритм своих шагов. Хромой кружился на одном месте. Он еще больше сгорбился и поворачивался всем телом вслед за противником, не спуская с него взгляда, будто под гипнозом. Неожиданно эта пляска оборвалась: мы увидели, как Хусто всем телом обрушился на Хромого и в ту же секунду вернулся в прежнее положение, словно кукла на пружинах.
