Мариано де Ларра - Сатирические очерки

Сатирик, который сумеет с честью одолеть все трудности, несомненно завоюет признание общества, и чтобы совершенно покончить со всякого рода предубеждениями по отношению к ним, добавим еще несколько соображений.

Те, кто считает писателей-сатириков людьми с дурным характером, даже и не подозревают, с каким трудом достаются им лавры. Они и но думают о том, что люди, которые берут на себя обязанность судить от имени общества, должны обладать недюжинным мужеством; им и в голову не приходит, что редко удается сделать доброе дело для общества без того, чтобы содеявший добро не испытал какой-нибудь неприятности либо в личном плане, либо в общественном. Трудно бичевать ошибки и пороки людей и не нажить врагов; тот, кто подвержен пороку, редко бывает столь великодушен, чтобы отказаться от этого порока и не мстить за критику, или столь благороден, чтобы в интересах общества отказаться от ложного самолюбия и своих личных мелочных обид. Если ко всему этому еще прибавить, что сатира не задевает обычно слабых, так как их и побеждать не нужно, ибо они уже побеждены, а направляет свои удары по тем, кто оказывает сопротивление, то легко понять, что у сатирика всегда много врагов, причем врагов сильных.

Различные группировки и прослойки, или, лучше сказать, все общество в целом не может испытывать ни удовлетворения, ни благодарности в обычном смысле, ибо у него нет и не может быть какого-то единого центра, управляющего чувствами, симпатиями и страстями, как у отдельного индивида. Кроме того, общество, может быть по праву, считает, что все, что ни делается, должно делаться именно для него. Таким образом, сатирик, нажив себе сильных врагов, остается без единого друга, и ему не от кого ждать ни поддержки, ни помощи.

Доказательством этой печальной истины как раз и является настоящая наша попытка выступить в защиту сатирика. Чем же отплачивает общество писателю-сатирику за те услуги, которые он ему оказывает, за то, что он искореняет ошибки и пытается избавить его от всякого рода неприятных забот? Оно отплачивает тем, что приписывает сатирику злой характер, злонамеренные чувства и часто также желание свести личные счеты или отомстить за собственные физические недуги.

Если бы у нас возникли сомнения относительно моральных качеств и любви к общественному благу того, то добровольно становится на защиту общества и готов принять на себя все опасности, то не нужно далеко идти за примерами, чтобы рассеять эти сомнения. Посмотрим, каковы же личные качества наиболее знаменитых сатириков. Разве жизнь Ювенала давала кому-нибудь основание поставить под сомнение благородное чувство негодования, которое двигало им в борьбе против пороков; разве Буало не был движим тем же чувством; разве может кто-нибудь обвинить добродетельного Мольера или сурового Аддисона[438] в отсутствии благородства; разве можно сомневаться в благородстве философа из Ферне,[439] который всю жизнь проповедовал человеколюбие и дал образцы бескорыстной благотворительности? Но обратимся к более близкой нам эпохе. По отношению к сатирикам нового времени можно было бы с уверенностью сказать то же самое, хотя наши доводы, может быть, и легче оспаривать. Разве в биографии Гонгоры,[440] Сервантеса или Кеведо можно найти поступки, которые явились бы свидетельством аморального поведения и порочности великих сатириков (хотя неоднократно делались попытки запятнать светлую память этих писателей необоснованными подозрениями и распространением скабрезных анекдотов). Разве можно обвинить в аморальности добродетельного Ховельяноса, Форнера,[441] Моратина и многих других, которые у нас, в Испании, с большим или меньшим успехом подвизались на поприще сатиры.

Какие же общественные проступки совершили они, чтобы считать запятнанной их поистине светлую жизнь?

Где же эта злонамеренность, которая должна была сделать сатиру их единственной губительной страстью?

Признаем же, что это в высшей степени несправедливое мнение является еще одной трудностью, которую сатирик должен преодолеть на своем пути, и что если клевета по преимуществу липнет к славе людей достойных, то, разумеется, не упускает случая примешаться и к славе сатириков. Для клеветы нет ничего святого: своим безжалостным кинжалом она, не задумываясь, может нанести страшную рану даже памяти усопших, как некогда сказал поэт.

Нам остается высказать еще одно соображение: оно действительно касается именно писателей-сатириков, по если поразмыслить, то от этого оно не становится более утешительным. Читатель, у которого язвительный пассаж вызвал улыбку, предполагает, что сатирик по самой своей природе является существом, созданным для веселья, и что сердце его является неистощимым источником безудержной жизнерадостности, которую он пригоршнями сыплет на своих читателей.

К несчастью (читатели этого не знают), это совсем не так.

Писатель-сатирик в сущности похож на луну, то есть на непроницаемый для света предмет, которому суждено отражать чужой свет, и это, пожалуй, единственный случай, когда можно сказать, что ему выпало на долю давать то, чего у него нет.

Природный дар видеть вещи такими, какими они являются на самом деле, то есть без прикрас, и замечать в них прежде всего безобразную сторону превращается в пытку.

Внимание сатирика больше привлекают пятна на солнце, а не самый его свет, и глаза его, подобно микроскопам, заставляют видеть безобразно крупные поры и шершавую поверхность на лике Венеры, в котором все прочие люди готовы видеть совершенную гармонию и законченную плавность линий. За внешне благородным поступком он способен увидеть истинные мелочные причины, побудившие совершить этот поступок. Как видите, не велико счастье.

Сама же язвительность и ядовитость, которые преподносятся в шутливом тоне, многим доставляют удовольствие, но для сатирика это не что иное, как холодное бесстрастное отражение событий и лиц, которое не только не приносит никакого удовольствия, но омрачает душу.

Мольер был самым великим печальником своего века. Среди наших писателей вряд ли можно назвать такого автора, как Моратин, образцом веселости. Чтобы подтвердить это, достаточно обратиться к тем, кто коротко знал его.

И если бы мы решились причислить себя к плеяде подобных людей, если бы мы отважились присвоить себе звание писателя-сатирика, то признаюсь откровенно, что только минуты глубокой печали дают нам силы, чтобы развлекать публику.

Надеемся, что читатель простит нас, если в заключение этой статьи мы признаемся ему в том, что поводом для ее написания послужило одно из обычных обвинений в наш адрес: нашлись люди, которые считают, что только всепоглощающая страсть к критике водит нашим пером. Мы не претендуем на звание общепризнанных писателей, для этого у нас, к сожалению, нет никаких оснований, но, считая себя по праву писателем-сатириком (этого качества мы за собой не можем и не хотим отрицать), мы решились выступить в защиту тех, кого обвиняют в прирожденной злобности. Не знаю, насколько мы преуспели в этой защите, но лишний раз изложить свое credo [442] было совершенно необходимо, тем более что повод для высказывания на эту тему был основательным.

Мы – сатирики, потому что намерены критиковать злоупотребления, потому что хотели бы в меру наших слабых сил способствовать совершенствованию того общества, к которому имеем честь принадлежать. Хорошо представляя себе, что является для нас дозволенным и что запретным, мы постоянно изучаем нравы нашей эпохи и пишем по вполне ясному плану: у нас вовсе нет необузданной страсти критиковать все и вся без разбора; нам совсем не безразлично, какое мнение может сложиться у соотечественников о нашем характере.

Среди постоянных огорчений и бесконечных опасностей, на которые нас осуждает нами же самими наложенная на себя тяжелая обязанность (мы готовы мужественно перенести все опасности, с нею связанные), худшим является сознание того, что мы не должны никого щадить в своей сатире и критике; мы не ищем ссоры, но и не избегаем ее, однако мы всячески будем стараться избегать, как и до сих пор, каких-либо личных выпадов, инвектив, недостойных высокого звания писателя, недостойных человека вообще, мы будем избегать всякого вмешательства в личную жизнь, если она не представляет общественного значения.

Пусть теперь судят нас читатели, мы не боимся отравленных стрел, которые свистят вокруг нас. Зло и отрава именно в них, а не в нашей деятельности.

Общество вынуждено защищать себя точно так же, как и отдельная личность, которой грозит опасность; на этой истине основано определение нарушения закона и статьи преступления; на нее же опирается право, присваиваемое себе обществом, объявлять поступки преступлениями и определять за них наказания. Но признавая в том или ином действии нарушение закона или преступление, считая себя оскорбленным этим действием, общество стремится не карать, а обезопасить себя. Поэтому цель его – не столько просто наказать, сколько предостеречь примером. В конце концов задача заключается и том, чтобы уничтожить преступление, а не преступника, в том, чтобы уничтожить возможность нового правонарушения, а не самого правонарушителя. Цель наказания не в том, чтобы просто чинить расправу, а в том, чтобы усовершенствовать общество. Каким же правом пользуется общество, осуществляя свою защиту? Это – право сильного. Поймав подозреваемого в нарушении закона, оно обязано, прежде чем наказывать, проверить факт нарушения, убедиться в нем и убедить в этом самого нарушителя. С этой целью общество начинает с того, что лишает подозреваемого свободы, то есть е серьезного, во неизбежного зла. Предварительное заключение – это физическая дань, которую должен платить каждый гражданин, когда, по несчастью, это его коснется. Общество, напротив, имеет обязанность возможно более облегчить эту дань, сократить ее до крайне необходимых сроков, ибо, как только истекает этот срок, заключение становится наказанием и, что хуже всего, наказанием незаконным и сомнительным, имея в виду, что оно не является результатом суда и приговора. В промежуток времени, который протекает с того момента, когда предъявляется обвинение или высказывается подозрение, до подтверждения факта преступления, общество имеет не право, но обязанность задержать обвиняемого. И раз предполагается, что оно налагает эту физическую дань во имя собственного блага, значит, именно оно обязано сделать таким образом, чтобы предварительное заключение не стало для обвиняемого, виновного или невиновного, уже наказанием. Тюрьма не должна причинять никаких страданий и лишений, если только они не неизбежны; тем более тюрьма не должна морально влиять на репутацию задержанного.