Барышня прислушалась.
— Слышите? Вы знаете, что это такое? — спросил Рафо тихо и взволнованно, подавшись в сторону, откуда доходил шум.
— Да, знаю… аннексия, — ответила Барышня довольно равнодушно.
— Да, объявили аннексию Боснии и Герцеговины, но сразу же началась мобилизация, Teilmobilisation[56]. Войска направляют на сербскую и русскую границы. Теперь самое время покупать дукаты.
— Да это все знают и все делают.
— Нет, видите ли, это не совсем так, — прервал ее Рафо, — не совсем так. Не все об этом знают, а из тех, кто знает, не все делают. Люди глупы. Барышня, а к тому же ленивы и нерадивы. Да и мало у кого есть наличные деньги. Вот и я знаю и вам говорю, а покупать не покупаю — не на что. У вас деньги есть, Барышня, заклинаю вас, купите как можно больше золота, раз вам бог дал и вы можете. Пустите всю наличность, не пожалеете. А через месяц посмотрите, будет война или нет. Если будет, оставите золото у себя вместо бумажных денег, а нет — продадите с прибылью. Послушайтесь меня, говорю вам как друг, не пожалеете. Если хотите, и я могу для вас купить. И без всяких условий, сами потом решите, смотря по барышам.
Конфорти говорил, взволнованно размахивая руками, глаза его сияли и от возбуждения чуть косили, он страшно сожалел, что сам не располагает деньгами на это прекрасное и верное предприятие.
И Барышня потихоньку, с большими предосторожностями стала скупать дукаты, больше всего у мусульманок. (Позднее она жалела о своей осторожности и медлительности.) Покупал ей дукаты и Рафо. А примерно в январе следующего года, когда кризис, вызванный аннексией, достиг своей высшей точки, Рафо, как хорошая легавая, неожиданно дал знак продавать золото. Барышня колебалась, упиралась: цена на золото продолжала неуклонно расти. Но Рафо нетерпеливо и настойчиво советовал ей спустить его как можно скорее, потому что через неделю-другую всем будет ясно, что до войны дело не дойдет, и тогда цена на дукаты начнет быстро падать. Барышня выбрала средний путь, на какой часто становятся женщины и трусливые натуры, — одну часть продала, получив тридцать — сорок пять процентов барыша, а другую на всякий случай попридержала. Через две недели цена на золото действительно стремительно упала, но ей все же удалось спустить остальные дукаты с десятью — пятнадцатью процентами прибыли. Это снизило средний процент барыша от всей операции, но в то же время показало, что на Конфорти можно положиться. За комиссию Барышня заплатила ему один процент.
Вот этот самый Рафо теперь, в начале 1910 года, взял на себя переговоры с Райкиными клиентами. Около его лавки давно уже нет гама и крикливых афиш, и живет он отныне не шумными распродажами, а шепотными сделками, невидными и неслышными. В лавке есть товары, есть и молодой приказчик, но главным делом занимается сам Конфорти. Он сидит за стеклянной перегородкой, где стоят письменный стол, маленькая печка и большой несгораемый шкаф. Сюда приходят люди, которым нужна срочная ссуда, шепчутся с газдой Рафо, оставляют под залог драгоценности или векселя, получают деньги и выходят с чувством огромного облегчения. Таковы все моты — когда, гонимые нуждой или страстью, они находят то, что им нужно, им кажется, что все мучающие их проблемы решены кардинально и навсегда.
А раз в месяц Рафо, коротконогий и грузный, отправляется на другой конец города, к Барышне. Это самый длинный путь, который он проделывает, и настоящий подвиг, подобно тому как расчеты с Барышней — самая тяжелая часть его работы. Ибо при расчетах с Барышней, которая, как клялся Рафо, «видит все насквозь», не помогают ни клятвы, ни божба, ни самые искренние заверения, ни самые выразительные жесты, — она верит только точным и реальным цифрам.
Балканская война 1912 года принесла новый кризис и одну из тех перемен, при которой одни теряют, а другие выигрывают. Барышня и на этот раз была в числе тех, кто выиграл. На паях с Конфорти она снова провела несложную и выгодную операцию с дукатами, которые они скупали у вдов и сынков турецких бегов, привыкших жить на широкую ногу, не работая и не зарабатывая. Куш, однако, теперь сорвали гораздо меньший, так как границы нынешнего кризиса не были столь резко обозначены — с началом, очевидным для всех, и концом, легко предсказуемым; путаный и скрытый, кризис проникал во все области жизни, вроде бы исчезал, снова появлялся, и конца ему не было видно.
Годы проходили для Барышни быстро и незаметно. Время мучит и изнуряет лишь тех, кто занят мелкими заботами о собственной персоне и собственных удовольствиях, но оно пролетает незаметно для тех, кто, забывая о себе, отдается любому, превосходящему его силы делу. А когда человек живот смелой и несбыточной мечтой, время и вовсе перестает для него существовать.
А Барышня уже много лет живет одной великой мечтой, затмившей и сделавшей второстепенным все остальное в ее жизни. Ее давнишнее желание — отомстить, рассчитаться за отца. Раз она не в силах была спасти его, она по крайней мере, не оглядываясь по сторонам, не жалея ни себя, ни других, будет выполнять отцовский завет так, как она его поняла. Эта ее мечта, неприметно для нее самой, с течением времени росла и изменялась — менялись цели, к которым стремилась Барышня, и средства, которыми она пользовалась. Теперь у этой мечты было даже имя, она звалась; Миллион.
Как-то Райка прочла, что один американский миллиардер, бывший некогда продавцом газет, сказал: «Надо добыть первый миллион, дальше все просто. Лишь тот не миллионер, кто не хочет им быть. Надо хотеть. В этом все дело». Легкомысленное и, возможно, выдуманное газетное сообщение озарило и вдохновило Барышню. То, к чему она издавна стремилась и о чем мечтала, получило вдруг свое наименование. Миллион! Вот что светило ей теперь как звезда, которая не гаснет ни днем, ни ночью, ни даже во сне. Устремив взор к этой далекой золотой цели, она трудилась и скопидомничала, мечтала и грезила в своем пустом доме, становившемся все более похожим на могильный склеп. До цели далеко, очень далеко, но тем слаще береженье и важнее любой прибыток. Немногие люди находят в себе силы и в мире — возможности идти к этой цели, но неизмеримо меньше тех, кому дано этой цели достигнуть. Она это хорошо понимала, но в то же время знала и чувствовала, что значит идти такой дорогой. Ни один из тех, кто окидывал ее на улице изумленным взглядом или судачил о ней с соседями, даже не подозревал о ее мечте. А Барышня, живя ею одной, проходила мимо людей как мимо покойников. Из всего того, что происходило и около нее, и в большом мире, что двигало людьми, в том числе и самыми ей близкими, что вызывало какие-то перемены и события в странах и народах, она слышала и воспринимала лишь то, что было связано с ее мечтой — бесконечную, сложную, вечную перепалку приходов и расходов.
Для нее давно уже существовало два мира, совершенно различных, хотя и связанных друг с другом. Во-первых, наш мир, тот, что весь мир зовет миром, — шумная и необозримая земля, люди со своими судьбами, инстинктами, стремлениями, думами и верованиями, со своей вечной потребностью строить и разрушать, с непостижимой игрой взаимного притяжения и отталкивания. И во-вторых, мир денег, царство наживы и накопительства, невидное и тихое, лишь немногим известное, бескрайнее царство безмолвных битв и вечных замышлений, в котором властвуют два немых божества — счет и мера. Неслышный и невидный, этот другой мир ничуть не меньше, ничуть не однообразней и ничуть не беднее первого. И в нем есть свое солнце и звезды, свои рассветы и сумерки, свои взлеты и падения, свои урожаи и недороды, и им двигает великая таинственная сила глубокого жизненного начала, на котором все зиждется, вокруг которого все вращается и о котором простой смертный может только подозревать и догадываться. И это темное подпольное царство она считала лицом мира, а первый — его изнанкой.
В нем проходила ее действительная жизнь, ему принадлежала она всем своим существом. А в нашем мире ее жизнь во многом напоминала жизнь аскета, давно и прочно установившего мистическую связь с неким божеством и целиком себя ему посвятившего, — он еще вынужден ходить среди нас, но это явление временное и преходящее; ходит он легко и свободно, с неизменной улыбкой на губах, ибо для него все, что лежит за пределами его мира, заслуживает лишь улыбки, с какой взрослые смотрят на детские игры и забавы.
И действительно, события, которые приносили с собой дни, месяцы, годы, для Барышни были только невнятным звуком и далеким туманом. Ее связи с миром и людьми свелись к минимуму, который определялся необходимостью. Давно были отвергнуты последние претенденты на ее руку. Несмотря на ее замкнутый характер и странную манеру одеваться, и в ее доме, по крайней мере в первые годы, появлялись женихи. Их было несколько, совсем разных, — начиная с учителя арифметики, скромного и застенчивого человека, кончая торговцем, молодым вдовцом с двумя детьми. В одном лишь судьба их оказалась одинаковой: Барышня отказала всем, коротко и без долгих раздумий, не обращая ни малейшего внимания на укоры матери и опекуна.
