Их было много, настоящая свора…
— Покажите-ка, господин Кессер… Не страшно, царапина…
В свете фонаря показалось лицо, да, это был бухгалтер по зарплате, так ему и надо, этому крючку, он Эмилю уже столько насолил!
— Пустяки, царапина, — произнес сторож, обращаясь к стонущему. — Вам не следует идти с нами, или вы думаете, этот стервец просто так дастся нам в руки?
Неожиданно на лестнице стало светло, кто-то, конечно же Каня, зажег лампочку, и тут только Брун заметил, что он в опасности: бесшумно, в носках, длинными скачками вверх по лестнице несся Каня.
Брун бежал, бежал от света в темноту, это было еще труднее, он вбежал в клееварочный цех, здесь было совсем темно, трудно будет поднять люк.
Он слышал, как возились с дверью в цехе насестов, где он только что стоял, — где у люка кольцо? Оно должно быть здесь, в этом углу, пока его рука шарила, он смотрел на открытую дверь, в падавшем с лестничной клетки свете она отчетливо вырисовывалась на черном фоне стены.
Он не успел нащупать кольцо, чтобы приподнять люк, как увидел в двери тень. Враг тяжело дышал, прислушивался, Брун пригнулся, схватил чугунный горшок с клеем, взглянул на потолок…
Правильно, свет вспыхнул, Каня радостно заревел:
— Вот ты где, иди, Эмиль, я тебя убивать, преступник проклятый!
В этот момент зазвенели стекла, снова стало темно, на пол упали осколки, Брун разбил лампочку…
А сам тихо скользнул в сторону, теперь он был в противоположном углу за клееварочной печью, смотрел на своего противника, который, матерясь, стоял в двери…
Затем стало совершенно тихо… Он смотрел на силуэт, силуэт не двигался, вероятно, прислушивался…
Каня звал:
— Иди же, Эмиль! Не бойся, я тебя сразу убивать, у меня дубинка, быстро, не больно будет.
И он действительно размахивал дубинкой.
Брун осторожно пошарил на печи, нашел чугунный горшок с клеем, что потяжелее, и резким движением бросил его в темный силуэт.
Зарычав от боли, Каня выругался. Брун попал, Каня исчез. Он слышал, как тот кричал в коридоре:
— Идите сюда с фонариком. Сволочи, что, мне подыхать в темноте?
Заскрипели ступеньки. Пора. Он схватил кольцо люка, поднял его, внизу было темно, он прыгнул в темноту, и тяжелый дубовый люк с грохотом над ним захлопнулся.
Он упал на мягкое, на опилки. Неясно, будто издалека, сверху доносились зовущие голоса. Нужно было торопиться. Он пополз по опилкам.
Ломать дверь не было смысла, наверняка она была заперта, нужно было найти вентиляционный ход.
Он вспомнил, что ход должен быть в другом углу, нашел его. Ход был очень узким, но можно попытаться. Он снял куртку, штаны, вытянул руки и просунул ноги в отверстие. А затем потихоньку пополз вниз, с трудом протискиваясь сквозь узкий стальной короб.
Он отполз всего на два или три метра, как вдруг стало светло, они теперь были и в камере для стружки. Он слышал возбужденные голоса, но ничего не мог разобрать. В узком коробе воздух был спертым, каждое движение давалось тяжело, голова, казалось, раскалывается, перед глазами плыли красные круги.
Наверняка они его искали в опилках. Пройдет еще немного времени, и они поймут, что его там нет, и вспомнят о вентиляционном ходе. Сантиметр за сантиметром он упорно полз вперед. Пока они поймут, где он спрятался, нужно добраться до изгиба короба, который вел в котельную первого этажа, уж там он проскочит, свалится вниз и убежит.
Круг света потемнел, что-то заслонило свет, и он услышал голос:
— Дайте фонарик, может, он тут.
Свет ослепил его, радостный голос закричал:
— Вот он! Вот он! Дай пистолет, я выстрелю ему в лицо, в его поганую харю! Дай пистолет, сторож!
Бруна на какой-то миг парализовал необъяснимый страх, а затем он рванулся вниз так. что захрустели суставы. Еще… Еще…
На мгновение все отошли от трубы, наверняка спорили из-за пистолета…
Но ведь не могут же они так просто выстрелить, решил он. Я ведь не сопротивляюсь…
Он медленно полз и полз…
Снова показался свет, он ничего не видел, слепящий свет фонаря бил ему прямо в лицо. Когда же будет изгиб? Господи, он мне выстрелит прямо в лицо…
Его ноги потеряли опору, повисли в воздухе, неимоверным усилием он оттолкнулся, полетел вниз, не хватало воздуха, в груди что-то оборвалось, он падал, падал, ни о чем больше не думая, все, конец… конец…
Он пришел в себя, лежа в куче опилок рядом с большой циркуляркой. Он огляделся, прислушался: тишина. Пошатываясь, он встал, в тонком нижнем белье было холодно, он дрожал. Снова прислушался, тишина. Может быть, он всего на секунду потерял сознание. Тишина.
Ему пришла в голову мысль о том, что они наверняка ищут его в котельной. И он тоже думал, что попадет в котельную, но это было, конечно, неверно, теперь он это понимал, вентиляционный короб не был таким длинным, Брун упал прямо в машинный цех. Было темно, ощупью он двинулся дальше, натолкнулся на дверь. Дверь, конечно, была закрыта. Идиот, и зачем только он выбросил ключи, может, один из них подошел бы. Уж теперь они наверняка придут и убьют его.
Что делать? Он совсем растерялся, из-за падения голова у него работала хуже, он еле двигался.
И тут он вспомнил об окнах. Ведь он очутился на первом этаже, летел через три этажа, окна выходили во двор, ему нужно было только пролезть через фрамугу.
Хромая, он с трудом направился к окну. Непонятно, почему они не шли. Пусть его арестуют, он так устал. В тюряге отличные постели, какая разница, главное, чтобы каждый мог лежать на своей заднице.
Эта мысль понравилась ему. «Каждый должен лежать на собственной заднице», — подумал он, но все-таки подошел к окну, потянул за веревку фрамугу и посмотрел наверх. Надо было одолеть три метра, внизу окна были сделаны из армированного стекла и прочных стальных рам, придется лезть наверх. Он так устал, а нужно подтянуться, ухватившись за ремень привода, лучше бы они пришли.
Он взялся за ремень привода и начал подтягиваться. Руки страшно болели, казалось, они совсем обессилели. Но хуже всего дело обстояло с ногами, он хотел упереться ими о стену, чтобы облегчить вес собственного тела, но они не слушались. И все же, медленно перебирая ремень руками, он подтягивался вверх и уже близок был к тому, чтобы ухватиться за край фрамуги, как вдруг ремень начал скользить по шкиву, и Брун упал вниз.
Он ударился головой о край верстака и снова потерял сознание.
Когда он открыл глаза, рядом стоял Каня. В цехе было светло. Каня стоял перед ним, уставившись на него своими маленькими, черными сверкающими глазками, размахивал резиновой дубинкой и молчал.
Брун тоже молчал, смертельно усталый, он лежал неподвижно, как колода. Его посиневшие губы шевелились, но кроме вымученной улыбки он ничего не мог из себя выдавить. Он больше не испытывал страха.
— Иди! Подымайся, свинья! — вдруг крикнул Каня и ногой пнул Бруна в бок.
Поддаваясь толчку, Брун нехотя перекатился чуть дальше и снова закрыл глаза.
— Вставай, преступник! — крикнул Каня, схватив Бруна за воротник.
Но стоило ему отпустить его, как Брун снова рухнул на пол.
— Мне что, тебя носить? — крикнул Каня и что есть силы ударил Бруна резиновой дубинкой по голове. Брун приподнял голову, тело его напряглось, словно он хотел встать, а затем с тихим стоном он весь обмяк, глаза его закатились и синие зрачки уставились на Каню…
— Притворяешься, гад! — крикнул тот и ударил еще раз.
Крепкая широкая натруженная ладонь Бруна разжалась, старательные пальцы застыли.
Каня, не понимая, смотрел на него. Он заподозрил неладное, губы его задрожали, он наклонился над лежащим и, оглянувшись на открытую дверь, позвал:
— Эмиль! Эмиль!
Тот не отвечал.
Убийца с испугом смотрел на дверь, нет, они еще не появились, он еще мог убежать. Он бросился к выходу, прислушался к звукам в коридоре, выключил свет, снова включил его.
Быстро заходил по помещению, не глядя на застывшую фигурку на полу, потом подбежал к строгальным станкам, сгреб руками стружку, древесные отходы, бросил их на кипу досок, достал спички… Синей змейкой метнулось маленькое пламя, он дунул на него… И кинулся прочь. Забыв выключить свет, он захлопнул дверь, побежал дальше, вниз по коридору, выбежал во двор…
Сторож с бухгалтером вышли из машинного отделения.
— Ну, нашел его?
— Никого, — произнес Каня.
— Вылез в окно или спрятался под досками.
— Нужно его поймать!
— Гад проклятый! — с трудом выговорил Каня.
Он стоял спиной к цеху, наблюдал за лицами обоих.
— Пройдусь еще разок с собаками по фабрике, — решил сторож.
— О господи! — вдруг крикнул бухгалтер. — Там!!!
— Там!!!
За стеклами цеха бушевало огромное пламя, поднимаясь все выше и выше, слышно было, как трещали доски…
— Он поджег! — крикнул Каня. — Глянь, фрамуга открыта!
