Я описал события дня несколькими выразительными словами.
– Ну, мне очень жаль, старый конь, – сказал Укридж, когда я умолк. – Что я еще могу сказать? Мне очень жаль. Даю тебе слово, я понятия не имел, во что тебя втравливаю. Но это был вопрос жизни и смерти. Иного выхода не было. Флосси настаивала и не шла ни на какие уступки.
– Да кто эта Флосси, черт ее дери?
– Как! Флосси? Мой милый старичок, соберись с мыслями. Не мог же ты забыть Флосси. Официантку в «Короне» в Кеннингтоне. Невесту Боевого Билсона. Ну, не мог же ты забыть Флосси! Да она только вчера упомянула, какие милые у тебя глаза.
Память пробудилась, мне стало стыдно, что я умудрился забыть девушку столь жизнерадостную и эффектную.
– Ну, конечно! Пиявка, которую ты приволок с собой в тот вечер, когда Джордж Таппер угостил нас обедом в «Риджент-Гриль». Кстати, Джордж тебя за это так и не простил?
– Да, некоторая холодность еще имеет место быть, – грустно признал Укридж. – Должен сказать, старичок Таппи слегка злопамятствует. Дело в том, старый конь, что Таппи – человек ограниченный. Он, в отличие от тебя, не настоящий друг. Восхитительный типус, но без кругозора. Не может понять, что в некоторых случаях друзья индивида просто должны сплотиться вокруг него. Тогда как ты…
– Скажу тебе одно: искренне надеюсь, что испытания, которые я претерпел сегодня, действительно послужат доброму делу. Теперь, когда я поостыл, мне было бы жаль, если бы пришлось придушить тебя в твоей постели. Может быть, ты не откажешься объяснить поточнее, в чем суть всего этого?
– Дело обстоит так, малышок. Позавчера заскочил ко мне добрый старый Билсон.
– Я столкнулся с ним в Ист-Энде, и он попросил у меня твой адрес.
– Да, он мне говорил.
– Так что же происходит? Ты все еще его менеджер?
– Да, и потому-то он и пришел ко мне. Оказывается, контракт действителен еще год, и он без моего одобрения не может ни о чем договариваться. А ему как раз предложили матч с типчиком по имени Альф Тодд в «Юниверсал».
– Да, это шаг вперед по сравнению со «Страной Чудес», – сказал я, ибо питаю глубокое уважение к этой Мекке боксерского мира. – И сколько он должен получить на этот раз?
– Двести фунтов.
– Двести фунтов! Но это же большая сумма для практически неизвестного боксера.
– Неизвестного? – оскорбленно сказал Укридж. – Если хочешь знать мое мнение, так я отвечу, что весь кулачный мир просто с ума сходит по старику Билсону. Буквально сходит. Разве он не уложил чемпиона в среднем весе?
– Да. В драке без правил в темном проулке. И никто этого своими глазами не видел.
– Ну, правда всегда выходит наружу.
– Однако двести фунтов!
– Блошиный укус, малышок, блошиный укус. Можешь мне поверить: очень скоро мы будем запрашивать за наши услуги куда больше жалкой пары сотен. Тысячи! Тысячи! Однако не отрицаю, для почина и это сойдет. Ну так старый Билсон пришел ко мне и сказал, что вот такое ему сделали предложение и какой дать ответ? И когда до меня дошло, что я в доле на половину, я не стал тянуть, а благословил его и предоставил ему свободу рук. Ну и представь себе, что я почувствовал, когда Флосси взяла да и вставила вот так палку в колеса.
– Как – так? Минут десять назад, когда ты начал говорить, казалось, что ты вот-вот объяснишь, при чем тут Флосси. Какое она имеет отношение к делу? Что она натворила?
– Только захотела сорвать указанное дельце, малышок, и ничего больше. Наложила полный запрет. Сказала, что он не должен драться.
– Не должен драться?
– Именно это она и сказала. Да с такой беззаботной небрежностью, будто положение вещей не требовало, чтобы он дрался так, как никогда прежде не дрался. Сказала – нет, ты только подумай, малыш! – что не хочет, чтобы его красоту подпортили. – Укридж поглядел на меня подняв брови, давая мне время постигнуть это доказательство женской вздорности. – Его красоту, старичок? Ты правильно осмыслил это слово? Его красоту! Она не хочет, чтобы его красоту подпортили. Да, черт подери, никакой красоты у него и в заводе не было. Что бы ты ни проделал с его физией, она от этого только выиграет, а никак не наоборот. Я ее убеждал целый час, но она ни в какую. Избегай женщин, малышок. Ума у них и капли не наберется.
– Ну, я пообещаю избегать мать Флосси, если тебя это удовлетворит. Но она-то тут при чем?
– Ну, это женщина одна на миллион, мой мальчик. Она спасла положение. Явилась, когда уже шел двенадцатый час, и выхватила твоего старого друга из лужи, в которой он сидел. Выяснилось, что у нее есть привычка время от времени наведываться в Лондон, и Флосси, хотя любит ее и почитает, проведя в обществе милой старушки от десяти минут до четверти часа, настолько взбадривается, что на дни и дни превращается в нервную развалину.
Я почувствовал, как мое сердце раскрывается для будущей миссис Билсон. Вопреки всем укриджским поношениям, девушка, несомненно, на редкость здравого ума.
– Ну, и когда Флосси сказала мне – со слезами на глазах, бедняжка! – что ее мать приезжает сегодня, на меня снизошло озарение, какие случаются не чаще раза в сто лет. Сказал, что возьму ее мать на себя от старта до финиша, если только она согласится на матч Билсона в «Юниверсал». И такова родственная любовь, малышок, что она прямо-таки ухватилась за мое предложение. Тебе я могу сказать, что она совсем расчувствовалась и расцеловала меня в обе щеки. Остальное, старый конь, тебе известно.
– Да. Остальное мне более чем известно.
– И никогда, – сказал Укридж, – никогда, мой милый старый малышок, пока пески пустыни не остынут, я не забуду, как ты сегодня пришел мне на помощь.
– А, ладно. Думаю, примерно через неделю ты втянешь меня во что-нибудь еще более гнусное.
– Послушай, малышок…
– И когда состоится матч?
– Через неделю, считая от нынешнего вечера. Я твердо надеюсь, что ты будешь там вместе со мной. Страшное нервное напряжение, старичок. Без дружеской поддержки я не выдержу.
– Ни за что на свете не пропущу. Пообедаем вместе, прежде чем отправиться туда? За мой счет?
– Слова истинного друга, – с жаром сказал Укридж. – А в следующий вечер я устрою тебе пир, какого ты и вообразить не можешь. Пир, который прогремит в веках. Ибо, заметь, малыш, я буду при деньгах. При деньгах, мой мальчик.
– Да, если Билсон победит. А что он получит в случае проигрыша?
– Проигрыша? Он не проиграет. Как он, черт подери, может проиграть? Как ты можешь говорить такие глупости, хотя совсем недавно виделся с ним? Разве ты не заметил, в какой он форме?
– Да, черт подери, в преотличнейшей.
– Ну вот! По-моему, морской воздух еще больше его закалил. Я только сейчас наконец разогнул пальцы после вчерашнего его рукопожатия. Он мог бы хоть завтра выиграть звание чемпиона в тяжелом весе, даже не вынув трубки изо рта. Альф Тодд, – продолжал Укридж, воспаряя на внушительных крыльях фантазии, – имеет шансов не больше, чем однорукий слепой в темной комнате – запихнуть фунт растопленного масла в левое ухо дикого кота с помощью раскаленной докрасна иголки.
Хотя я был знаком с некоторыми членами «Юниверсал», мне прежде не доводилось бывать внутри этого спортивного клуба, и, когда мы вошли туда, тамошняя атмосфера произвела на меня большое впечатление. Какое отличие от «Страны Чудес», святилища бокса в Ист-Энде, где я присутствовал при дебюте Билсона! Там доминирующей нотой была некоторая небрежность в одежде, здесь со всех сторон сияли белизной накрахмаленные манишки. К тому же в «Стране Чудес» царил невообразимый шум. Любители бокса настолько забывались, что позволяли себе свистеть в два пальца и обмениваться шуточками с друзьями в противоположном конце зала. В «Юниверсал» было тихо, как в церкви. Собственно говоря, чем дольше я сидел там, тем большее церковное благолепие обретала тамошняя атмосфера. Когда мы вошли в зал, два послушника в классе петуха истово выполняли обряд под бдительным оком священнослужителя, а множество прихожан следили за ними в благостном безмолвии. Когда мы заняли свои места, эта часть службы завершилась, и священник объявил победителем Хваткого Коггса. Благочестивая паства отозвалась благоговейным шепотом, Хваткий Коггс удалился в ризницу, и после краткого перерыва я увидел идущую по проходу знакомую фигуру Боевого Билсона.
Бесспорно, Боевой выглядел замечательно. Его мышцы напоминали канаты даже еще больше, чем прежде, а недавняя стрижка придала его голове щетинистую шишковатость, подчеркивавшую его принадлежность к тому классу людей, с которыми любой разумный человек рискнет поссориться лишь в самом крайнем случае. Мистер Тодд, его противник, который через мгновение последовал за ним, красавцем отнюдь не был – почти полное отсутствие пространства между границей его волос и бровями сразу же исключало такое определение, но главное – в нем отсутствовало то je ne-sais-quoi[57], что было в высшей степени присуще Боевому Билсону. Едва он предстал перед глазами публики, наш человек стал безусловным фаворитом. Когда Боевой Билсон сел на свой табурет, послышался ропот похвал, и я услышал, как тихие голоса ставят на него внушительные суммы.
