XXX
Взглядом — глаза покраснели от бессонной ночи и бессонной сьесты — капитан Каркамо поискал, с кем можно было бы поговорить. Он искал живых людей, а не призраков. Людей из плоти и крови, а не какие-то контуры, очерченные светлым пунктиром, словно детали механической игрушки, которую ему подарили в детстве и которую можно было бесконечно собирать и разбирать в разных комбинациях…
Если Роса Гавидиа… если Моргуша… если падре Феху… если успеют предупредить… если ей удастся спастись… если компрометирующие бумаги… Написано ли ее имя в тех бумагах, которые он оставил на письменном столе шефа?.. Но прежде всего надо подумать о падре Феху и о Моргуше… Пересечет ли священник границу?.. Удастся ли ему?.. Не убьют ли?.. Хотя, пожалуй, нет… побоятся скандала… Скорее всего, изобьют его до потери сознания, а затем в товарном поезде увезут в столицу и бросят в какой-нибудь подземный каземат… Для них нет лучшей улики, чем написанное на воротничке имя… Роса Гавидиа… Малена Табай… Серропом… Инкогнито… тупик.
К счастью, сегодня он был свободен. Ему захотелось пойти в поселок и выпить пива. Уйти — вот что надо сделать. Уйти из комендатуры.
Он задержался у дверей комнаты капитана Саломэ, спросил его, не надо ли чего-нибудь принести, но тот, отрицательно покачав головой, продолжал напевать танго, неуверенно подбирая мелодию на гитаре:
Розой пламени мужчины ее звали:
в поцелуях обжигала губы.
От пожара глаз ее они сгорали -
берегись ее любви, она погубит…
— Bye, bye!..[131] — простился с ним Каркамо и пошел, а танго все еще звучало в его ушах, только теперь ему казалось, что его товарищ вместо слов «Розой пламени…» напевал: «Росой Гавидиа…»
Знал ли что-нибудь капитан Саломэ? Почему же всякий раз, как он заглядывал к нему, тот встречал Каркамо словами танго:
Роза пламени, счастливая, смеялась,
роза пламени со всеми развлекалась.
Падают и падают пронзенные сердца. -
Ха-ха!.. Ха-ха!
Девушка хохочет — и опять манят уста…
Каркамо даже остановился, ему захотелось отбить такт ногой, бить ногой, точно лошадь копытом… Хаха!.. Ха-ха!.. Его преследовало это танго… Захотелось скрыться… Моргуша… документы… Компрометирующие документы… вчера вечером он их сжег — правда, не в очень удачном месте, но ничего иного не оставалось… Ха-ха!.. со всеми развлекалась… Ха-ха!.. счастливая, смеялась…
Он ускорил шаг. Надо бежать, забыться, освободиться от своих мыслей. Иначе зачем ему было уходить из комендатуры?.. Пожариться на солнышке?.. Лучше уж качаться в гамаке!
Густая тень листвы, ограды, банановые стволы, гуарумо, кактусы нопали; высохшие колодцы; дворики, где на веревках висит белье, а в некоторых сооружены небольшие очаги; в одном патио сушится на солнце распяленная на палках шкура быка, еще покрытая кровью и облепленная отчаянно жужжавшими мухами; ранчо под выцветшей от солнца соломенной кровлей, стены из необожженного кирпича, цинковые крыши, на которых зной точил свои когти; сонные коровы, огороды, где растет так много вкусного — редиска, салат. Какой-то мальчуган вытащил из земли редиску и размахивал ею, словно красной погремушкой, — только погремушка эта, с которой срывались песчинки, не звенела — вот-вот он вонзит в нее зубы.
Вдруг Каркамо услышал шаги. Кто-то шел позади.
— Вы сегодня свободны?
Уголком глаза ему удалось увидеть силуэт мужчины. Тот задал ему вопрос и пошел рядом. Это был гнусавый учитель Хувентино Родригес. С тех пор как он вылечился от алкоголизма, он перестал бродить по поселку, расспрашивая всех и каждого о Тобе.
— Вы сегодня свободны?
— Как видите, учитель. А у вас теперь бессрочные вакации? Сказали «стоп» спиртному и завоевали себе отдых до конца жизни…
— Увольнение до конца жизни, вы хотите сказать…
На главной площади поселка, где деревья — фикусы, гуарумо, сосны, кипарис, манго — столпились, чтобы дать место зеленой лужайке английского парка, открытого алькальдом, все замерло, даже воздух был плотный, как свинцовая стена.
— Куда это вы путь держите, мой капитан, можно узнать?
— К Пьедрасанте, пропустить пивка, — ответил Каркамо, ускоряя шаг; всего несколько шагов отделяло их от дверей лавочки, в которой, как всем известно, хозяин устроил нечто вроде таверны и пивной.
Лавочник в легкой спортивной рубашке, выпятив толстые губы, прикорнул в укромном уголочке рядом со старыми, страдавшими от блох псами, котом и взлетевшими при появлении капитана и учителя двумя голубями.
— Кто? Кто там?.. Кто там? — сквозь сон пробормотал Пьедрасанта, недовольный тем, что прервали его сьесту.
— Мирные люди! — закричал Каркамо; после яркого солнца глаза его ничего не различали в полумраке, и он с трудом отыскал столик.
— Пьедрасанта! — приказал капитан, усевшись. — Дайте две бутылки пива, но со льда.
— Только одну, — поднял голос учитель, — я совсем не пью спиртного.
— Ну, в пиве так мало спиртного, — вмешался Пьедрасанта.
— Сколько бы ни было, но уж если капитан непременно хочет меня угостить, так мне, пожалуйста, малиновый со льдом.
— И пива не пьете?
— И пива. Благодарю вас.
— Это с тех пор, как его вылечили евангелисты, — сказал Пьедрасанта, уже совсем проснувшись. — По правде сказать, евангельского-то в них мало.
— Вылечили меня или нет, — заметил учитель, — к чему говорить об этом! Вечно он лезет не в свое дело — досталось бы ему в ту ночь… Так разделали бы ему физиономию, если бы жалко не стало…
— Когда? — спросил Каркамо; лавочник ушел за пивом для капитана и льдом для Родригеса.
— Какой лед вам принести, кусочками или раздробленный? — донесся голос Пьедрасанты.
— Раздробленный! — крикнул учитель.
— Ну конечно, если кусочками, так придется сосать, а он уже насосался…
Не прислушиваясь к словам лавочника, который еще что-то бормотал, Родригес стал объяснять капитану:
— В ту ночь ребята играли в бабки. Явился какой-то чудной человек и стал уговаривать поджечь барак евангелистов-янки. Кое-кто из ребят согласился, а мы остались — я стараюсь вообще держаться подальше от шума. Они уже ушли, и появился Пьедрасанта; он закричал, чтобы они никуда не ходили и что этот агитатор — коммунист…
В дверях появился лавочник, и учитель прервал свое повествование:
— Я рассказываю капитану то, что произошло с вами и покойником, которого вы назвали коммунистом…
— Покойником? — удивился капитан, обсасывая мокрые от пива усы.
— Что ж, при нынешнем правительстве коммунист и покойник — это почти одно и то же…
— Если бы послушались меня, — заговорил Пьедрасанта, — то так называемую часовню не сожгли бы, да и священник остался бы в своей церкви. По сути, сожгли-то священника…
— Вот именно, — поспешил сказать учитель, губы его со следами малинового напитка застыли от льда. — Его выслали, потому что не могли убить: он — священник, хотя его тоже обвиняли, будто он коммунист… Священник да еще иностранец… Э, блох лучше вытряхивать в другом месте!..
— А откуда узнали, что он — коммунист?
— Откуда? Он был сторонником забастовки, вот и все…
— Падре?
— Ну, Пьедрасанта, вы же это отлично знали!
— Я?
— Да, вы… вы же были его близким другом!
— Близким другом? Нет. Он сюда заходил выпить чашку шоколаду перед сном, и только… и платил за чашку так же, как платите вы за свои стопки. Каждый клиент для меня — друг, не правда ли, капитан?
— Бесспорно одно — никто не знает, за что его выслали, — подчеркнул Каркамо.
— Каждый устраивается, как может, — произнес лавочник, распростерши руки и склонив голову, совсем как на распятье. — Говорят, что его убили…
Капитан чуть было не подскочил на стуле.
— Кто сказал вам, что его убили?
И, спохватившись, что чрезмерный интерес к судьбе падре может показаться подозрительным, Каркамо добавил:
— Меня, конечно, встревожило такого рода сообщение. Если его убили в пределах нашей страны, поднимется шумиха в печати, возможно, вмешаются церковные власти, которые только и ищут, к чему бы придраться. Злых языков много. А теперь, чего доброго, будут обвинять командование зоны в том, что у нас нет порядка, что мы уже потеряли контроль над людьми, хотя это нам надлежит охранять плантацию и директоров Компании, управляющих, администраторов, десятников, проституток, обеспечивать покой сумасбродного алькальда, сумасбродных евангелистов… сумасбродных священников… — Он специально добавил это, чтобы отвести подозрения собеседников. — Я уж не говорю об охране железных дорог, складов с горючим, водоемов, электростанций, телеграфа, почты, радио, госпиталя, взлетных дорожек, шоссе и мостов… Да, я забыл еще сумасбродных спиритов, которые то и дело что-нибудь придумывают.
