Пепек разглядывает этикетку и пытливо обнюхивает пробку.
— Ну, братцы, скажу я вам… Старик — молодчина! Понимает, что к чему… Налей-ка ты, Винца, сам — у меня нынче руки как крюки.
Пепек уже поднял к свету стаканчик из толстого стекла с коньяком и задумался.
— Ну-ка, Винцек, снеси его Хансу, пусть он первый выпьет.
— Да господин инженер небось уже в ванне, — почти в ужасе отнекивается старый Томшик.
— Так неси ему в ванну — и живо, марш! Коли наш Старик может показать себя кавалером, то и мы не хуже, да. И скажи, что это ему посылает первая спасательная.
Томшик ушел, но спина его выражала глубокое неодобрение.
— А как вы думаете, — отозвался крепильщик Мартинек, — не следует ли послать и Андресу стаканчик? Как ты на этот счет, Адам?
Адам повел плечом.
— Раз он был с нами…
— Суханек!
— Ну, как запальщику, — пролепетал дед. — Думаю, и его можно почтить, верно ведь?
— А плевать нам, что он запальщик, — заявил Пепек. — Мы тут все добровольцы! Запальщик он или кто, нам какое дело!
— Я бы послал, — рассудительно сказал крепильщик. — Пес-то он пес, да в крепи толк знает. И от страху в штаны не наложил.
— Ладно, — буркнул Пепек. — Но ведь я о чем толкую: а вдруг он откажется? А наша команда этого не потерпит, вот что.
— Не откажется, — спокойно заметил Мартинек. — С чего бы ему отказываться?
— Чтобы покуражиться над нами. Не знаю, дело это не простое, — нахмурился Пепек. — Ты как думаешь, Матула?
Матула захрюкал в знак протеста.
— Как ты, Станда? — сказал Мартинек, и Станда обрадовался. Ага, его тоже спросили!
— Я думаю, — начал он, помедлив, чтобы высказать справедливое и вместе с тем беспристрастное мнение. — Андрес вызвался добровольно, как и мы…
— Десятник должен идти, чудило, — просветил его Пепек. — Какой же он был бы десятник, если бы не вызвался! Для него это обязанность, понял? Тебе, к примеру, вовсе не след было идти, потому как ты всего-навсего откатчик и желторотый птенец, да и платят тебе меньше… И соваться вперед всех тоже нечего было, — добавил недовольно Пепек. — Ты, брат, пока еще вовсе не шахтер, не мастер-плотник!
— Да Станда этого и не воображал, — миролюбиво вставил Мартинек. — Ты небось тоже делал невпопад, пока был парнишкой вроде него.
— Еще и не такие глупости откалывал, — проворчал Пепек, — но чтоб перед старыми углекопами задаваться — такого не было. Они бы мне, черт, таких затрещин надавали!
Станда сидел как ошпаренный. На языке у него вертелись десятки ответов, например, что, как человек образованный, он знает свой долг лучше всякого другого, или что дело шло о спасении человеческих жизней, он и не думал себя показать; но Станда промолчал, потому что от унижения у него словно ком застрял в горле.
— Попробуй только дай затрещину, — глухо пригрозил он Пепеку и низко наклонился над ботинком, чтобы никто не увидел слез, выступивших у него на глазах.
Крепильщик посмотрел на Пепека и кивнул головой в сторону Станды.
— Осел, — дружелюбно сказал Пепек. — Значит, Станда тоже за то, чтобы мы послали стаканчик запальщику. Как хотите, ребята, а я лично с этим Андресом уже посчитался.
— Господин инженер очень благодарит, — еще с порога весело проговорил старый Томшик.
— И выпил?
— Выпил. Залпом.
— А что сказал?
— Ничего. Сказал что-то вроде «скол»[120] и причмокнул.
— А он был в ванне?
— В ванне. Как раз намыливался.
— И ему понравилось?
— Понравилось. Dank fylmas[121] сказал.
— А ты объяснил ему, что из этого стаканчика еще никто не пил? — забеспокоился Пепек.
— Нет, не объяснил.
— Эх ты, — расстроился Пепек. — Может, ему было противно после нас! Тоже ты… Ты должен был сказать, что стакан чистый!
— Теперь налей, Винцек, еще один, — сказал крепильщик, — и отнеси Андресу. Передай ему, что посылает первая спасательная и желает здоровья.
Команда раздевается, но медленно, больше для виду, на самом же деле все ждут, взволнованные, как мальчишки. Тишина, только вода каплет из крана, да Матула сопит и с хрустом чешет себе грудь.
— Ох, до чего же мне знать интересно, — вздыхает Пепек. — Он все-таки должен понимать, что тут его все терпеть не могут.
— Отчего же ему не выпить? — замечает крепильщик после долгих размышлений. — Коньяк это коньяк.
— Да ведь он «пес»!
— Есть такой грех! Зато за всем углядит.
— Правильно.
— И задается, — сплюнул Пепек. — Глаза бы мои на него не глядели, ребята!
Адам уже разделся и потихоньку идет под душ, чтобы начать свое бесконечное мытье. Мартинек, голый по пояс, положил руки на колени, закрыв сонные глаза. Деду Суханеку, видимо, холодно — он сидит скрестив руки на груди, как стыдливая девушка…
— Выпил, выпил! — спешит сообщить еще в дверях старый Томшик, приняв важный вид.
— А что сказал?
— Что очень благодарен и что, мол, пьет за здоровье первой спасательной.
— И не обозлился?
— Нет. Спросил, вправду ли, мол, это ему посылает команда? Верно ли?
— А ты что?
— А я сказал: ну да, господин запальщик, команда, и желают, мол, вам здоровья. Эту бутылочку послал сам господин управляющий.
— А он что?
— Заморгал этак и спрашивает, правда ли, Томшик?
— И что он сделал?
— Ну что ему делать! Вроде как усмехнулся — ладно, мол…
— И выпил?
— Выпил. Только рука у него тряслась, так что он штаны облил. А потом и говорит: «Скажите им, Томшик, что я благодарю всю команду». Да, и еще добавил: «Винцек, ребята-то как черти работали». Господин Хансен будто бы сказал ему: вот это шахтеры, любо-дорого поглядеть!
Все столпились вокруг Томшика, упиваясь этими новостями; лишь каменщик Матула сидит и почесывается, уставя налитые кровью глаза в пол; Адам, намыливаясь в десятый раз, серьезно слушает.
— А какой он был при этом, Винца?
Старый Томшик не умеет объяснить.
— Ну какой… Вроде не ожидал, что ли. И спросил: вы не знаете, Томшик, кто это придумал? Не знаю, мол, господин запальщик, должно быть все сразу.
— Правильно сказал, Винца!
Команда необыкновенно оживилась, языки развязались.
— Ну вот, видишь!
— Нет, Андрес-то каков! Ручным скоро станет!
— Ребята, теперь мы!
Пепек перекинул через руку свою рубашку вместо салфетки и протянул стаканчик из толстого стекла деду Суханеку.
— Держи, дед, как самый старший. И радуйся, что ты еще на этом свете.
До сих пор об этом никто не упоминал.
У старика, когда он принимает стакан, дрожит рука.
— Обушок, вот что обидно, — лепечет он, пробуя коньяк. — Ну, ваше здоровье! — Он опрокинул стаканчик и поперхнулся. — Матерь божья, вот это да!
Пепек подносит стаканчик Адаму.
— Теперь ты.
Адам долго нюхает коньяк и протягивает обратно полный стаканчик.
— Ваше здоровье, — говорит он и вытирает губы.
Станда не поверил глазам: Адам улыбнулся! Правда, это была лишь тень улыбки, но все же… как будто это вовсе и не Адам.
Теперь стаканчик взял крепильщик, поглядел на него против света и вылил содержимое себе в глотку.
— Хорош, — довольно сказал он и тихо просиял.
— Матула!
— Не хочу, — проворчал каменщик.
— Да брось, Франта, не ломайся…
— После Андреса… я… не стану пить!
— Ну, не порти компанию, дружище!
Матула берет стаканчик опухшими пальцами.
— Я его убью, — громко говорит он, — все равно убью…
— В другой раз с ним посчитаешься, а пока, черт возьми, уймись!
Каменщик Матула подчинился и выпил коньяк.
— Дай еще, — прохрипел он и вытер ладонью синеватые губы.
— Теперь я. — И Пепек, широко расставив ноги, опрокинул коньяк в рот и с наслаждением заржал. — Теперь ты, Станда!
Станда никогда еще не пил коньяка; сначала он попробовал его на язык, затем выпил одним духом, по примеру прочих, заморгал и закашлялся; сразу опьянев, он почувствовал безмерное блаженство, на глазах у него выступили слезы, вся душевая завертелась, и он не знал, как выразить свой восторг. Удивляясь, что пол уходит у него из-под ног, он повернулся к Мартинеку.
— Мартинек, я тебя люблю, — с жаром сообщил Станда.
Молодой гигант весело улыбнулся.
— Ну вот и ладно.
— А на Пепека я вовсе не сержусь, — торопливо уверял Станда. — Вот нисколечко, Пепек… Пепек поклялся, что поможет им. Пепек — славный малый, и я его от всей души люблю. А Хансен… братцы, ну прямо как бог! Правда ведь, он как бог?
— Еще бы, — серьезно согласился крепильщик. — Ханс — во!
— Понимаешь, Хансена… я считаю героем. Первый спустился и ушел последним… Крепильщик, я готов снова туда спуститься. Я слышал, как они тюкали… Мартинек… ведь верно, мы им поможем?
— Понятное дело, — отвечал крепильщик. — А зовут меня Енда… Иди-ка ты мыться!
