«Если это в принципе допустимо, то сливы… вот, падают! Значит, нам разрешили! Но даже здесь, заметь, есть ограничения! Упали не все сливы, а лишь некоторые, самые спелые. Причем упали на землю, а не взмыли в небо, не прилипли к стволу! То есть падение слив осуществилось лишь в рамках того, что возможно! И по тем физическим законам, которые были заданы не нами!.. И маголодии, и вся магия работают только в установленных для них границах!»
«То есть Арея мы бы к свету не вернули?»
«Нет, никак. Но в нем до сих пор много остаточного света. Если бы каким-то образом устроить так, чтобы рядом с ним были жена и дочь, которые поддерживали бы его, то… Да и то не в Эдеме. Но как? Это всё мечты».
«А если бы Варвара…»
Корнелий, опомнившись, схватился за пуговицу, заставив ее замолчать.
– В общем, Варвару вернуть нельзя, – сказал он торопливо. – Троил сказал мне то, с чего начался наш разговор. Что эйдос Варвары прошел свой путь, но не совсем счастлив, и так далее.
Корнелий посидел с ними еще несколько минут, но разговор не клеился. Каждый думал о чем-то своем. Корнелий жалел, что, разоткровенничавшись, слишком широко распахнул двери своей души и выпустил из нее накопленное одиночеством тепло. Когда много болтаешь, в душе потом всегда холодно и пусто. Варсус касался пальцем свитера на груди и морщился, точно его палец что-то обжигало. Дафна старалась все сгладить. Говорила что-то невпопад, пыталась всех согреть, но видела, что у нее ничего не получается, и на лице у нее постепенно проступало несчастное выражение.
Внезапно Варсус посмотрел на висевшие на стене часы и торопливо встал.
– Я пойду, – сказал он.
– Куда? – спросила Дафна.
– Сперва прямо, а потом немного по лестнице. Мефодий, можно тебя на минуту?
Буслаев поднялся и, прихрамывая, потому что ноги до сих пор болели, отошел с ним.
– У тебя на вечер есть какие-то планы?
– А что? – спросил Меф. – Не в кого выпустить маголодию?
– Как раз есть в кого, – ответил Варсус. – Сегодня вечером я встречаюсь с одним тартарианцем. Я вызвал его на дуэль, и мне нужен секундант. Ты же не откажешь?
Буслаев, помедлив, кивнул, проворчав, что вообще-то такие вещи сообщают заранее.
– Я знал, что ты согласишься, – сказал Варсус, похлопав его по плечу.
Буслаев посмотрел на его руку, и Варсус убрал ее.
– Кого ты вызвал? – спросил Меф.
– Об этом чуть позже. Я тебя разыщу. Только – важный момент! – не говори ничего Дафне и не бери ее с собой. Если нам с тобой немного не повезет… В общем, до вечера!
Варсус ушел, а Мефодий вернулся к столику, размышляя, что может означать фраза «Если нам с тобой немного не повезет». Почему «нам»?
Глава шестая. «Жил старух со своею старихой у самого рыжего пруда»
Чтобы чего-то достичь, нужно полюбить свою главную идею больше чувства самосохранения.
Троил– Дай мне чайник! – попросила Ирка.
– Это подушка! Пора бы видеть суть предметов! – ворчливо отозвался Багров.
– А что у нас чайник?
– Чайник у нас вот! – Багров протянул Ирке фонарик-налобник. Ирка машинально взяла его так, как берут фонарики, и заорала, подскочив на полметра, чтобы спастись от горячей воды, плеснувшей ей на ноги.
– Осторожно! Кипяток! – запоздало предупредил Матвей.
Ирка сделала два шага и, показывая, что убита, плюхнулась на железный лист с торчащими десятисантиметровыми гвоздями. В действительности это был гамак, просто сейчас он выглядел не лучшим образом. Над гамаком висела самодельная афишка:
«За наглую кражу чая штраф сто поцелуев!»
Шрифт носил следы каллиграфии начала XIX века. Это явно было дело рук Багрова, обожавшего красть у Ирки чай и все время надеявшегося, что его оштрафуют. Тут же находилась и другая бумажка, уже компьютерного происхождения и принтерной выпечки, что выдавало Ирку:
«Отдам сердце б/у. Функция любить сломана».
И опять принтерная бумажка, на этот раз стихотворная:
Кто будит Ирку по утрам,
Того кормить не будем!
Тарам-парам! Тарам-парам!
Дайте поспать людям!
Тут же рядом была пришпилена вырезанная из журнала карикатура. На ней парень и девушка, ссорясь, кричали друг на друга. Но суть карикатуры было не в том, что они кричат, а в двух облачках у них над головами, в которых художники изображают мысли человека. В этих облачках-мыслях каждый представлял себя с ангельскими крылышками, а другого – чертом с трезубцем и рогами. На деле же, как видел зритель, оба фрукта были хороши.
Ирка повесила эту карикатуру, чтобы в моменты ссор с Матвеем напоминать себе, как глупо это выглядит со стороны. Сейчас Ирка случайно задела ее рукой и вскрикнула, поскольку карикатура оказалась губкой для посуды, причем мокрой.
– Я так больше не могу! – простонала Ирка. – Зачем мы это сделали? Я чищу зубы сковородкой, а то, что похоже на зубную щетку, на самом деле стул!
Багров взял со старого велосипеда, являвшегося кухонным столом, кусок пенопласта, порезал его фоторамкой и стал с аппетитом жевать.
– Хороший хлебушек, – одобрил он. – В общем, ничем не могу помочь! Маскирующее заклятие работает именно так. Оно переставляет местами или совсем всё, или совсем ничего. Ну, кроме одежды. Думаешь, мне приятно каждое утро расчесываться раскисшим шоколадным сырком? А именно так выглядит теперь моя расческа!
Ирка повернулась на гамаке, стараясь не смотреть на несуществующие гвозди.
– Зато теперь нас не обворуют! – сказала она.
– Ну да! – согласился Багров. – Книгу Тайных Драконов мы спрятали хорошо! Это заклинание действует и на стражей мрака! Даже истинное зрение отводит. Теперь, чтобы найти что-либо в нашем доме, надо искать неделю. А Огнедыха искать вообще бесполезно. Он всегда с нами!
Ирка вздохнула и решила больше об этом не думать.
– Я подслушала интересный разговор, – вспомнила она. – Один молодой человек вез девушку на раме велосипеда и говорил ей: «Ты такая красивая! Можно я поцелую тебя в позвоночник?»
Ирка стала ждать улыбки, но дождалась только вежливой паузы.
– И… – спросил Багров. – Что тут такого-то?
– Прости, – сказала Ирка. – Я забыла, что ты некромаг.
– Прощаю, – махнул рукой Матвей. – Главное, чтобы позвоночник не был отдельно от девушки, а остальное, я считаю, сущие мелочи.
Отталкиваясь пальцами от стены, Ирка раскачивалась на гамаке. Багров смотрел на нее, и выражение его лица было трудноопределимо.
– В детстве, – задумчиво сказал он, – если кто-то ставил точку на листе, на котором я рисовал… хотя бы маленькую точку… я разрывал этот лист в клочья, потому что это был уже не мой лист. Понимаешь? А теперь ты вот спишь так нагленько в моем свитере, записываешь номера своих телефонов в моем – понимаешь, в моем! – блокноте, а я ни блокнот не разрываю, ни свитер не выбрасываю! Ну разве это не чудо?
– Это свидетельство твоего глубочайшего гуманизма! – похвалила Ирка, быстро взглядывая на него. – Кстати, если ты сегодня такой великодушный, я тебя порадую. Помнишь, ты вчера промочил свои новые кожаные ботинки?
Багров напрягся, ожидая продолжения. Ирка молчала.
– Ну? – поторопил он.
– Да ничего «не ну»! Я хотела, чтобы Огнедых их просушил, а он их немножечко прожег.
– В каком месте? – спросил Матвей, вскакивая.
– Да, в общем, уже ни в каком, – сказала Ирка примирительно. – Ты не огорчен?
Багров мученически закрыл глаза.
– Нет, конечно, – сказал он. – Признаться, новые ботинки мне не нравились. Я совершенно напрасно провел в магазине три часа, выбирая их. А уж покрывать их каждый вечер кремом – это была сущая блажь…
– Зато мы Арчибальда выселили, – напомнила Ирка.
– Да, – согласился Багров. – Хоть чему-то можно радоваться…
Домовой Арчибальд, заявившийся недавно, чтобы проведать Огнедыха, застрял у Ирки и Багрова на целую неделю. И эта неделя превратилась в круглосуточный вынос мозга. Под мороком четырехлетнего ребенка Арчибальд таскался за Иркой и Багровым с утра до вечера и искал ссор.
– Вон тот мужик на меня косо посмотрел! – жаловался он на прохожего, мелькнувшего метров за сто. – Та машина бибикнула! Столб пнул меня по ноге! Вон та вот собака с балкона попыталась на меня гавкнуть!
– И ты на нее полай! – советовала Ирка.
Арчибальд не лаял. Вместо этого он замирал и из его ушей струйками начинал валить пар.
– А сейчас что? Никого же рядом нет! – удивлялась Ирка.
– Ну и что! Зато тут воточки на заборе написано «дурак»!
– И?
– Что «и»? Плохое слово написано! Читать умеешь?
– И ты решил, что за год до твоего появления кто-то узнал, что ты здесь появишься, и высказался по этому поводу?
– Очень смешно!.. Никакого уважения к старому домовому! – обижался Арчибальд.
И вот теперь он наконец съехал, и Ирка с Матвеем убедились, что счастье – ощущение контрастное. Не ешь два дня – и корка хлеба станет для тебя радостью. Проживи неделю с Арчибальдом – и будешь радоваться даже хмурому московскому утру.
