– Я тоже, – угрюмо сказал тот.
Факир пристально покосился на Алексея своим единственным глазом и проговорил:
– Странный ты парень, братец. Вроде бы мужик, каких поискать, а иногда такая сентиментальная дребедень в голову тебе лезет. Ну зачем, скажи мне, ты посылал эти рисунки с кошачьими лапками Рейну, Витьке Семину и Вовану? А? Ведь на них же и запалиться недолго, если экспертиза. Сейчас некоторые спецслужбисты насобачились работать: ты чихнешь, а тебя по этому чоху вычислят, выловят и за жопу схватят, мало не покажется.
– Не вычислят, – сказал Алексей. – Я – не Лиля.
– Так ты что, думаешь, на нее как-то вышли?
– Может быть.
– А если она тебя сдала? И меня тоже?
– Тогда бы мы сидели не здесь, в теплых креслах, а в СИЗО.
Факир поскреб в затылке и задумчиво произнес:
– Ну… это смотря кому сдавать. Может, оно было бы и лучшим вариантом, если бы в СИЗО сидели. Ладно, – сказал он, вставая, – объявляем антракт. Пора на день-другой свалить из этого гадюшника. Передохнуть. Рыбку половить. «На недельку до второва-а-а я уеду в Комарова-а-а». Рыбалка благотворно воздействует на нервную систему, – изрек он и рассмеялся – наверное, от сознания того, что произнес такую мудреную фразу.
– Кого берем-то? – равнодушно спросил Алексей.
– Как обычно! Да… и пару блядей не забудь там подтянуть. А то рыба рыбой, но некоторые, как говорится, любят и погорячее…
* * *
– Я же говорил, что он поедет на своем «Хаммере», – сказал Родион, глядя на экран ноутбука на своих коленях. – К тому же на него другой машины и не зарегистрировано. Вот, пожалуйста, карта Подмосковья, а вот зеленый значок пеленгов с маячка. Никуда он не денется… все-таки через спутник ловим!
«А, это ты организовал через того мужика из ФСБ, которому сунул пару штук баксов за доступ к одному из спутников, так, босс?» – подумала я, поворачивая руль. Подумать-то подумала, но вслух не сказала. Зачем распространяться об этом, если рядом сидит угрюмый Каллиник и то и дело щупает под мышкой пистолет, выданный ему Родионом Потаповичем.
– Дальше чем на три-четыре километра его отпускать не будем, – проговорил с заднего сиденья босс. – Мало ли что…
Каллиник снова правой рукой потискал злополучный пистолет.
– Можно даже послушать, о чем они там говорят, – сказал Родион. – Сейчас… подключу… уф… готово!
– Вы как будто пятипудовые кули таскаете, а не два тощеньких проводка подсоединяете, – сказала я.
Вместо Родиона Потаповича мне ответил чей-то незнакомый голос – сочный, хрипловатый, хорошо поставленный и такой отчетливый, словно его обладатель, без сомнения, крупный и солидный мужчина, сидел на заднем сиденье рядом с Родионом Потаповичем:
– Вообще, конечно, Борька Рейн был не таким уж и уродом, но все-таки мой гребаный родственничек ему сто очков вперед даст…
Каллиник начал медленно сползать вниз по креслу, кажется, сам этого не замечая. Лицо его покрылось сероватыми пятнами, ноздри раздулись.
– …Но мочить в сортире, – раскатывался голос Фокеева, – это Леша повеселил публи…
Голос оборвался. В салоне воцарилась тишина, нарушаемая только легким гудением двигателя.
– Так, – буркнул Родион, – что-то полетело. Ну конечно… меня же предупреждали, что микрофон от сильной вибрации может крякнуть. Американская штучка. К российским условиям не больно-то приспособлена. Наверное, подкинуло этот «Хаммер» на каком-нибудь мозгодробительном ухабе – и микрофончик сдох.
– Что же, мы их потеряли? – спросила я, косясь на бледного Владимира.
– Нет, почему же, – отозвался босс, – маячок вполне функционирует. Жалко, что слышать их не можем. Ну, да это и не так страшно. К тому же – меньше шансов, что они засекут «жучок».
– Вряд ли засекут, если до сих пор не засекли.
– Это точно, – согласился босс. – Ладно, не сидеть же в тишине. Владимир Андреич, включи-ка радио.
– Кстати, – неожиданно отозвался тот, – мы не потеряем их, даже если вырубится хитромудрый «жучок» Родиона Потаповича. Дело в том, что я припоминаю: кажется, я был на этой даче. Года два назад. Правда, я думал, что она не Григория, а одного его подельника. Наверное, тогда так оно и было, а потом Григорий дачу просто купил, и все. Помню, ему рыбалка там очень понравилась. Он через пять минут после начала ловли поймал огромного леща…
И с этими словами Каллиник протянул чуть подрагивающую руку и коснулся пальцем сенсорной панели магнитолы, и салон наполнили звуки попсовой песенки, уж куда более приятной и мелодичной, чем голос Фокеева: «Три огонька у созвездия Овна-а мерцают вдалеке…»
* * *
Темнело. На западе солнце оседало за горизонт.
С того времени, как мы выехали из офиса нашего детективного бюро, прошло два часа. Мы проехали уже приличное расстояние. Родион не беспокоился: маячок, установленный в салоне факировского джипа, четко пеленговал его местонахождение и отображал координаты на экране ноутбука, на котором высветилась карта местности.
Да и Каллиник подтвердил: да, несомненно, два года назад он был именно в этой местности.
Дача Фокеева располагалась в дачном поселке возле Оки. В нем, как утверждал Каллиник, застраивалось мало москвичей, в основном – жители Рязанской области, в которой мы, собственно, и находились.
– Кажется, они приехали, – сказал Родион, не отрывая взгляда от ноутбука и что-то регулируя в подключенном к нему приемном устройстве для цифровой обработки пеленгов. – Или движутся с низкой скоростью. На мониторе это углядеть невозможно, зафиксировать же реально можно по прошествии минут пяти-семи.
– Это и не требуется, – нервно сказал Каллиник. – Я могу совершенно точно показать дорогу и без всяких там пеленгов и спутниковых сигналов.
Я снова покосилась на Владимира Андреевича, но ничего не сказала…
Вскоре, согласно указаниям Каллиника, машина свернула в лесополосу и поехала по грунтовой дороге меж молодых дубов и попадающихся у обочины кривых пыльных груш, уже начинающих желтеть. По пути я едва не въехала в стадо коров, которое гнал паренек в холщовых штанах и грязной серой рубахе, с кнутом и в каких-то драных опорках. Паренек обложил меня отборным матом.
– Живописные аборигены, – сказал Родион, захлопывая ноутбук. – Сермяжная Русь, конец девятнадцатого, восемнадцатого или начало двадцать первого века – тут один черт!
…Не один. Уверена, что в конце девятнадцатого века, когда сермяжный подпасок гнал коров в деревню, на склоне Оки не было такой дачи, какая предстала нашим глазам, едва наша «Ауди» выехала из леса на спуск к реке.
– Да вот она, дача Факира, – сказал Каллиник, и его зубы ощутимо скрипнули. – Приехали они уже. Вон свет горит в трех окнах.
Нет надобности описывать, что это была за дача. Обычная «новорусская» краснокирпичная халупа в псевдоготическом стиле.
– Я думаю, нам стоит проехать вот туда, – сказал Каллиник, указывая рукой налево, – там есть укромное местечко у самой реки, лужайка, где можно поставить машину. Там в прошлый раз какое-то семейство палатку ставило.
– А может, там и сейчас какое-нибудь семейство?
– Какая разница, – вмешался Родион, – тем более что мы тоже можем выдать себя за семейство. Я – муж, Мария – жена…
– А я приемный сын, – закончил Каллиник и неестественно засмеялся. Видимо, ему совсем не хотелось смеяться, еще бы – ему предстояло вскоре увидеться со своим свирепым двоюродным братцем, и вряд ли эту встречу можно будет назвать теплой и родственной.
Что же, его можно понять.
После того как мы поставили машину на указанной Каллиником полянке, в самом деле чрезвычайно укрытой от посторонних глаз деревьями и высоким прибрежным камышом, Родион посоветовался с Владимиром и решил, что вылазку надо делать ближе к ночи.
– Пусть Гриша немного выпьет и расслабится, – сказал по этому поводу Каллиник. – Не так тяжело будет ему принимать незваных гостей.
– Как говорил мой отец, хуже незваных гостей может быть только татарин, – сказал Родион. – Кстати, о татарах: мой дед был татарин. Стало быть, и я на четверть. А ты, Мария… ты тоже с примесями?
– Может быть, – мрачно произнесла я и подумала, что ничего о своем происхождении не знаю. Мало ли что может быть во мне намешано. И – вспомнился Акира. Акира… Правда ли то, что ягуар умер в больнице, или вот сейчас, на этой бандитской даче, мне предстоит столкнуться с тем, кого я много лет считала мертвым, как и всех остальных моих братьев?
– А пока не мешало бы закусить, – сказал босс, вынимая из машины какие-то свертки, банки и судки. – Валентина всегда говорила, что я безобразно много ем. Правда, ем-ем, а на мне это никак не отражается: все такой же тощий.
В голосе Шульгина звучал печальный сарказм, и мне показалось, что за этим сарказмом стоит что-то зловещее: такие нотки в голосе босса появлялись только перед серьезным и опасным делом. Как затишье перед бурей.
