Дафна покаянно кивнула:
– Ага! Есть такое дело… И что, лицо у меня такое же грустно-одухотворенное, как у Эссиорха?
– Нет. Такое же разбешаканное, как у Улиты. Сочетает радость материнства и профилактическое недовольство мужем… Кстати, ребенок у них забавный! За что я люблю младенцев: их мизинцами легко ковырять в ушах! – сказал Мефодий.
Варсус и Дафна разом посмотрели на Буслаева. Дафна вздохнула, а Варсус легонько и очень вежливо почесал ногтем указательного пальца свой лоб.
– Пошли, златокрылый! – терпеливо сказала Дафна. – Дай мне ручку, я поковыряю твоим пальчиком в ушке! И ты иди, шапочка!
«Шапочка» Варсус послушно поплелся за ними. Они дошли до реки и остановились у мостика. Москва-река еще не замерзла. В черной воде плавали утки. Между ними затесалась одинокая чайка, которая тоже, вероятнее всего, считала себя уткой.
Дафна бросила через реку задумчивый взгляд на окна венской кондитерской.
– Хотите я накормлю вас булками? – предложила она.
– Ага! Девушка проголодалась! – сказал Варсус.
– Почему я?
– Известный метод узнавать желания девушек. Если девушка спрашивает: «Хочешь винограда?», «Хочешь мороженого?» – значит, она сама этого хочет… Ну пошли!
Однако перекусить они так и не успели.
По набережной с включенными фарами двигалась колонна из десяти байкеров. Эссиорх ехал третьим после двух бородачей. У него на груди в кенгуру висел Люль. За Эссиорхом, частично перекрывая «стопы» мотоцикла, громоздилась Улита. Эссиорх ухитрялся не только управлять мотоциклом, но и читать Люлю лекцию.
– «Восход!» – говорил он сыну, и сам же отвечал за него писклявым голосом: «Пап, «Завод имени Дягтерева!» Умница, сынок! «Урал»! – «Ирбитский мотоциклетный завод!» В самую точку! «Иж!» – «Ижевский мотоциклетный». Браво, весь в отца!.. «Ява» – «Явский мотоцикле…» А вот и нет! «Ява» – это «Ява-моторс», Чехия!.. А вот «Минск» – это да! «Минский мотоциклетно-велосипедный завод»!
Улита хохотала, слушая их разговор.
– Милый, у тебя жар. Откинь голову, дай я тебе лобик через шлем пощупаю! – говорила она.
Последним в колонне байкеров на новом сверкающем «Харлее», стоимостью в маленькую планету, ехал мужчина лет тридцати. Лицо у него было невкусное, тоскливое. И это удивляло, потому что у него был самый лучший мотоцикл, самая лучшая защита и шлем с закрепленной камерой. Но это ничего не меняло: ведь мужчина только притворялся, что увлечен, и уже начинал тосковать, чувствуя, что мотоцикл для него – игрушка месяца на три, не больше. До этого, возможно, был серфинг, до серфинга – горные лыжи. И, понимая это, несчастный с завистью смотрел на толстяка на раздолбанном «Восходе», который себя уже нашел и ничего не ищет дальше.
Заметив Дафну, Мефодия и Варсуса, Эссиорх повернул к ним. Вся колонна мотоциклистов остановилась. Эссиорх слез с мотоцикла и оглядел его любовно-придирчивым взглядом человека, знающего тут каждую гайку. Потрогал бензонасос, поставил мотоцикл на подножку и вручил Улите насос. Сам он использовать его не мог из-за болтавшегося у него на груди Люля.
– Переднее колесо травит! Дорогая, сделай качков десять! – попросил хранитель.
– Неохота мне сегодня с качками драться! – отозвалась Улита, обводя задиристым взглядом окруживших их байкеров.
Эссиорх подошел к тому бородачу, что ехал первым, и что-то негромко сказал, видимо договаривался догнать их позднее. Бородач кивнул, завел мотоцикл и уехал. Остальные потянулись за ним. Остался лишь тот, что был на «Харлее». Других байкеров он знал хуже, чем Эссиорха, и потому решил приклеиться к нему.
– Знакомься! Это наш Ююю, – представила его Улита.
– Кто-кто? – не поняла Дафна.
– Юрист Юрий Юльевич Юшкин. Родители оторвались по полной, скажи? И профессию небось по этому же принципу ему присоветовали. Я предлагала ему поменять фамилию на «Чукоткин», даже девушку ему нашла хорошую, но Ююю, конечно, ни в какую. Нос у нее какой-то не такой!
– Чукоткина глупая, – сказал Ююю.
– Ну так зато ты умный! В детях все сравняется. А умную жену тебе нельзя. Ты с ней судиться станешь! – сказала Улита.
Ююю напряженно улыбнулся. Заметно было, что Улита нравится ему значительно меньше Эссиорха.
– Чего ты его задираешь? – шепнул Улите Эссиорх.
– А потому что! – в сторону, но довольно громко сказала Улита. – В гостях сидит до ночи, а когда ребенок орет – морщится. А ребенок, между прочим, у себя дома! Сидит по месту своей прописки и орет!.. И вообще: не нравится чужой ребенок – не торчи в гостях!
Ююю сделал вид, что не расслышал.
– Опять глухота? – докапывалась Улита. – Воспаление среднего уха? Страшный сон юриста? «Чайник-пром» судится с «Кофейник-груп», а тебя на дележку не позвали?
Ююю оскалился доброжелательной улыбкой.
– Ага! – сказала бывшая ведьма, скользнув беглым взглядом по его лбу. – Спорим, я угадаю, о чем ты только что подумал? Ты не понимаешь, что Эссиорх нашел в этой толстухе. Но вслух ты этого, разумеется, не скажешь. А ты, кстати, знаешь, что всякая гадость, сказанная про себя, портит цвет лица? Лучше уж выплюнь ее наружу. Чего ей внутри-то гнить?
Ююю пугливо отодвинулся к «Харлею» и принялся его торопливо заводить.
– Сигнализацию забыл! – весело крикнула ему Улита.
Ююю, встрепенувшись, стал снимать секретки.
– Думаешь, защитился? Лучшее средство от таких вот умных – шесть мощных мужиков с грузовиком! – сказала Улита. – Подходят, нежно берут мотоцикл на ручки, грузят на «Газель» и увозят его далеко-далеко лечиться от сигнализации. И я пророчески вижу, что с твоим «Харлеем» это произойдет где-нибудь послезавтра.
Ююю завел мотоцикл и уехал.
– Я тебе позвоню! – крикнул он Эссиорху.
Тот махнул ему рукой.
– Напрасно ты! – сказал он Улите. – Ююю хороший и несчастный. Ему противна его работа, но он не решается ее бросить. И он, между прочим, художник. Ему очень удаются лица. Такие, знаешь, на грани любви и ненависти. Вроде бы шарж, но страдающий такой, ищущий. Точно его душа бьется изнутри в клетке, пытаясь сломать прутья.
– Ха! Художник! Я тоже хочу быть несчастной с полными карманами денег! – фыркнула Улита.
Эссиорх протянул руку и вытянул у нее из нагрудного кармана заклеенную пачку крупных купюр.
– Ну ладно! Подколол, противный! Не думала, что она так заметно торчит! – миролюбиво пробурчала бывшая ведьма и переложила пачку в сумочку.
Дафна, давно ожидавшая своей очереди, за рукав потянула Эссиорха в сторону. Мефодий услышал, как она негромко спросила:
– Нашел?
– Это было непросто. Особенно за то время, что ты отвела… – отозвался Эссиорх. Байкеры не слишком умеют шептать. Точнее, они шепчут с учетом грохочущих моторов.
– Те самые?
– Да. Работают тройкой.
– А пропуск в…
– …свободный… Но все равно риск велик!
– Покажешь?
– Конечно. Улита, держи Люля! А вы трое цепляйтесь за меня!
Мефодий шагнул к Эссиорху и загреб рукой грубую кожу его куртки. То же самое проделали Дафна и Варсус. Влажная куртка хранителя потеплела и смягчилась, точно оживая. В следующую секунду дома вокруг и чугунная ограда набережной стали размываться, и сквозь них проступил круглый павильон метро «Новокузнецкая».
Дождавшись, пока изображение полностью затвердеет, Эссиорх сделал осторожный шаг.
– Вот! – сказал он. – Это я называю аккуратной телепортацией! Этим методом можно телепортироваться даже в толпу. Ты успеваешь безопасно сместиться, когда видишь, что тебя угораздило вступить в контур какого-нибудь предмета или человека.
– А почему я раньше не…
– Это способ только для хранителей. Или для групп светлых стражей, если в их составе есть хотя бы один златокрылый… – объяснил Эссиорх.
Мефодий коснулся своих висевших на шнурке крыльев.
– То есть ты воспользовался тем… – начал он с укором.
Хранитель не спорил.
– Давно мечтал испробовать, да все как-то златокрылых не подворачивалось! – признался он.
Вытекавшие из метро люди отнеслись к их появлению с досадой. Их огибали, отталкивали или прокручивали на месте. Закон толпы гласит: как только ты перестал двигаться, ты стал препятствием. Двигайся или умри! А то, что ты возник из ниоткуда, толпу волнует мало, поскольку единственная идея, присущая толпе как целому, – это идея непрерывного движения или, на худой конец, «толпления».
Единственным, кого они слегка озадачили, оказался молодой африканский студент, раздающий листовки на бесплатное посещение солярия. Студент вручил Варсусу листовку и, улыбнувшись очень белыми зубами, спросил, который сейчас час.
– Одиннадцать семьдесят пять! – не задумываясь ответил Варсус.
Глаза у студента недоуменно округлились.
– Одиннадцать семьдесят пять – это двенадцать пятнадцать! – объяснила Дафна.
Она уже привыкла к фокусам Варсуса, и ей даже нравилось высчитывать, сколько, например, будет «без ста двадцати ноль». Оказывается, десять часов вечера!
