Я прижалась к матери, еле дышу от страха. В глазах стоит жуткий одноногий, одноглазый чёрт с большим ртом. Чудится, во-он в том углу сверкают его острые зубы. Схватит меня сейчас и бросит в котёл…
– Как только сердце у меня не разорвалось! – говорит Ванчик.
Я на всякий случай крепко зажмуриваю глаза.
– А где ты его увидел? – заинтересовался Эрчэни.
– В одной старой избушке. Пусть, думаю, любое страшилище ко мне явится, всё равно не забоюсь. Печку затопил, сижу чаёк пью. Вдруг шаги. Хорошо слышно: скрип… скрип… И кто-то вдруг в дверь как кинется, как зацарапается! Я изо всех сил на неё налёг, с улицы ещё и собачий лай донёсся. Сердце чуть из груди не выпрыгнуло… А лай точь-в-точь как у моего Мойтурука. Что такое? Собака-то дома на прочной привязи сидела. Я специально пса завязал, чтобы не гонялся за мной, и родным велел присмотреть. Дверь всё же остерёгся открыть. Вдруг нечистая сила хитрит? Тут в печке дрова кончились, подтопить надо. Я разрубил лежанку. Жарко стало. Тихо. На дрёму потянуло. Не понял я, то ли сон, то ли явь, а вижу – прыгает вокруг меня демон. Тот самый, одноногий. Смеётся ужасно, зубами лязгает, в собаку превращается и лает громко… Неизвестно, что стало бы со мной, если б не Мойтурук. Он, оказывается, верёвку перегрыз и на помощь прибежал. Вначале-то я впрямь его голос слышал. Ох, бедное моё сердце!.. Правду говорю – чуть не разорвалось. Хорошо, что хоть вполглаза на чёрта смотрел. Может, потому и жив остался.
– Наверное, у тебя и сердце стало половинчатое, если ты вполглаза смотрел, – сказала я.
– Что за девчонка, ничего не скажи – все по-своему перевернёт, – сердится Ванчик.
«Вот почему Ванчик самый молодой, – догадалась я. – Все давно выросли, а он всё равно моложе всех! Это, конечно, из-за половинчатого сердца».
Мама сказала, что скоро мы с ней поедем в посёлок. Я пою о радости:
– Посёлок, посёлок, он такой весёлый!
Обычно оттуда привозят разные вкусные вещи и подарки для пастухов. Поэтому я собираю заказы. Хожу с карандашом и бумагой, подражая взрослым. Ванчику пообещала привезти щенка. Рисую на бумаге его лицо и рядом собаку. С остальными заказами поступаю так же. Обещаю привезти всё, что «записала».
Едем. Сижу внутри крытых саней, устланных мехом. Хорошо! Хвостики оленей смешно трясутся, белая дорога летит навстречу.
Прибыли в посёлок вечером. Я отсидела ноги и чуть не упала, вставая. Меня подхватила какая-то нарядная тётя, занесла в дом, усадила на кровать. В доме очень чисто, полы аж переливаются, много прозрачных окон.
Молоко у хозяев странного вкуса. Я решила, что оно испорченное и вежливо поставила на стол чашку. И мясо не было похоже на оленье. А вот хлеб с маслом мне понравился. Я намазала маслом два куска. Взяла две конфеты и положила рядом.
– Мама, дай мой белый мешочек!
Мама смотрит на меня настороженными глазами.
– Что ты?
– Конфеты с собой возьму.
Хозяйка по имени Марфа засмеялась и высыпала мне в ладони все конфеты из красивой стеклянной посудки.
– Подарок для пастухов, – объяснила я.
– Ах ты, пташка, – умилилась тётя.
Я огорчилась. О пастухах-то подумала, а поселковым гостинцев не привезла.
– Жаль, что ты ничего не заказывала, – сказала ей. – Но ведь я тебя раньше не знала. Вот теперь знаю и в следующий раз обязательно привезу тебе подарок.
Я вышла на улицу, и мама с Марфой за мной. Вытащили из саней два стегна мяса и собрались занести в дом.
– Мама! Ты зачем всё мясо отдаешь? Что мы сами кушать станем?
– Уж такую-то маленькую девочку найдём чем прокормить, – усмехнулась тётя, а мама почему-то покраснела.
С дочкой Марфы Айей я обегала весь посёлок. Увидела странного зверя. Не олень и не конь, разве что на собаку немного похож. Только на очень большую. На голове короткие толстые рога.
Айя поймала диковинного зверя за ухо и привела ко мне. Когда я хотела потрогать рога, зверь взял и облизал мою руку тёплым шершавым языком.
– Это твоя собака?
– Это корова Маначай. У неё очень хорошенький телёнок.
– Телёнок – её ребенок? Так вы его мне отдайте! Я как раз обещала Ванчику щенка привезти!
Айя захлопала глазами.
– Я говорю: корова это! Понимаешь? Ко-ро-ва.
Бросилась к дому. Я за ней. Слышу – кричит своей маме:
– Мама, Нулгынэт хочет забрать нашего телёнка!
Я подтвердила:
– Да, я хочу взять его с собой.
– Зачем он тебе?
– Ванчику обещала.
– Телёнка?
– Щенка…
– Ладно, спроси у мамы, возьмет ли она телёнка, – засмеялась тётя.
Мама сказала:
– Корова – не собака, совсем другое животное. Живёт зимой в коровнике, а у нас коровника нет.
– С нами в палатке будет жить, – настаиваю я.
– Что за упрямый ребёнок! – у мамы расстроенное лицо. – Не можем мы телёнка взять!
– Он просто большой, но всё равно как собака. Не вижу разницы.
– Люди едят коровье мясо, – объясняет мама. – Корову доят. А собак не доят и мясо собачье не едят.
– Не корова, не собака – просто зверь! – обиделась я и снова убежала на улицу. Посидела на санях. Сидела, сидела, замёрзла…
– Не плачь, – погладила меня по голове мама. – Тут не только коров, тут и собак много. Найдем хорошего щенка Ванчику. Вот управлюсь с делами, и домой…
Вволю наигралась я с поселковой ребятнёй. Им интересно – расспрашивают о нашей кочевой жизни, о стаде.
– У нас здорово! – рассказываю я. – Там я одна маленькая. На оленях езжу. Иногда взрослые берут меня охотиться на чубуку – горного барана. С мамой капканы проверяю. Весной вокруг полно уток и гусей. Если вижу гусиных птенчиков – убегаю.
– С птенчиками?!
– Зачем? От их мам. Защипать могут. Даже наши пастухи их опасаются. Стерхов тоже. Говорят, одному дядьке, который хотел яйца из гнезда взять, журавль клювом спину проломил…
Любопытству ребят нет конца. Я тоже много узнаю о посёлке. Мы долго и весело играем. Учу их играть в оленей. Делаем норы в сугробах. Дети не привыкли к долгим зимним играм и бегут домой замерзшие, но, отогревшись, снова ко мне. Пока я гощу в посёлке, во дворе не переводится детвора.
К отъезду у меня два мешочка подарков.
Побывали с мамой в магазине. Чего тут только нет! Я даже растерялась.
– Куплю, что хочешь, – говорит мама, а у меня в глазах пестрым-пестро! Всё нравится, выбрать невозможно.
– Давай весь магазин купим!
– Чем же я, бедненькая, торговать тогда стану? – сокрушается продавщица.
– Ладно, всё не возьму, – я зашла за прилавок и принялась выкладывать на него нужные вещи.
– Хватит, не унесем, – останавливает мама. Дети помогли нам сложить покупки в сани.
Подошёл какой-то незнакомый дяденька, протянул мне тетрадь и карандаш.
– Учись писать и считать. Ты бойкая, умная, для своих лет отличница!
– Я не отличница, – сказала я. – Я – Нулгынэт! А писать сама умею. Всё, что люди заказали, записала, вот! – показала ему бумагу с «записями».
– Почему так много буквы «о»? – спросил дяденька.
– Никакое не «о», это лица!
Он засмеялся.
– Молодец, Нулгынэт! Наверное, вырастешь писателем или учёным!
Когда дяденька ушёл, дети сказали, что он – учитель.
– Вот как! – обрадовалась я. – Значит, он будет и моим учителем. Я научусь писать все буквы, как лица!
…К ночи мы уже были на нашей стоянке. Я привезла щенков Ванчику и себе. Никто не остался без подарка.
У пёсика Утикана желтовато-чёрные подпалины на боках. В роду его были овчарки. Он недавно начал открывать глаза. Мама с братом говорят:
– Глазки только прокололись, когда хорошо бегать начнёт?
Я принялась разглядывать глаза у собак. Глаза как глаза, ни у кого проколотых нет. Сказала дома, а мне:
– О чём ты? Куда глаза денутся, есть у всех.
– А зачем вы тогда щенку их прокололи?!
Мама подняла Утикана, заглянула ему в мордочку и объяснила:
– Щенки рождаются слепыми, а когда глазки открываются, это называется «прокололись».
Ой, правда, глазки у щенка сизые ещё, совсем немного поблёскивают.
А если самой попробовать веки ему пошире открыть? Я дернула за собачье веко, и брат отобрал у меня плачущего пёсика:
– С ума, что ли, сошла? Незрячим сделать хочешь?! – да как даст мне подзатыльник!
Я заревела во весь голос. Больно не было, но в груди зажглось от обиды. А тут и мама добавила:
– Прекрати рыдать, плохое накличешь! – и погрозила прутом.
– Больше не мучай собачку! – велел брат. – Если будешь мучить, из Утикана никогда не вырастет охотничий пёс! Поняла?
Услышав это, я ещё горше заплакала.
– Замолчи! – мамин прутик прошёлся по моей попе.
– Ой, помогите! – закричала я во всю мочь. – Помогите, люди, тут вдвоём меня бьют!
На мои крики прибежала старушка-соседка Ачча и вступилась:
– За что ребёнка обидели?
– Щенка мучает, – сказал брат.
Старушка ласково коснулась моей мокрой щеки.
