Так он просил, и Рафаил, чуть-чуть Помедлив, начал так повествовать: "- О необъятном, Первочеловек, Ты просишь. Горестный и тяжкий труд Подъять я должен. Как я передам Уму людскому о незримых битвах Бесплотных Духов? Как я, не скорбя, Поведать о погибели могу Столь многих, прежде славных и благих, До их паденья? Как я, наконец, Иного мира тайны обнажу, Закона не нарушив? Но сие Дозволено для твоего добра. А то, что Человеку не постичь, Я разъясню, духовное сравнив С телесным; ведь возможно, что Земля Лишь тень Небес, и то, что там и здесь Вершится, больше сходства меж собой Оказывает, чем сдается вам.
Вселенной этой не было еще, И правил дикий Хаос, где теперь Кружатся небеса и на своем Основан центре шар земной; итак, В один из дней (ведь Время, приложась К движенью, даже в Вечности самой Все вещи измеряет настоящим, Прошедшим и грядущим), в некий день, Из коих состоит великий год Небесный, эмпирейские войска, Со всех концов, на высочайщий зов К Престолу Всемогущего сошлись. Блистали Иерархи во главе; Тьмы тем значков, хоругвей и знамен Вились над ними в воздухе, чины И саны означая, и несли На тканях вышитые драгоценных Изображенья памятные дел Прославленных и подвигов любви И ревности святой. Когда полки В пространстве необъятном Божий Трон Кругами обступили, к ним изрек Отец Предвечный с пламенной горы, Чей гребень так сиял, что был незрим. В блаженстве одесную восседал Сын Божий,- и Господь промолвил так: "- Вы, чада света, Ангелы, Князья, Престолы, Силы, Власти и Господства? Вот Мой неукоснительный завет: Сегодня Мною Тот произведен, Кого единым Сыном Я назвал, Помазал на священной сей горе И рядом, одесную поместил. Он - ваш Глава. Я клятву дал Себе, Что все на Небесах пред ним склонят Колена, повелителем признав. Вы под Его водительством должны Для счастья вечного единой стать Душой неразделимой. Кто Ему Не подчинен, тот непокорен Мне. Союза нарушитель отпадет От Бога, лицезрения лишась Блаженного, и, вверженный во тьму Кромешную Геенны, пребывать В ней будет, без прощенья, без конца!"
Всех, мнилось, восхитила речь Царя, Однако же не всех. Вокруг священной Горы, как всякий праздник, этот день Мы в песнопеньях, в плясках провели Таинственных, что сходственны весьма С причудливым движением планет, С вращеньем сферы неподвижных звезд; Сплетаются светила и петлят Тем правильней, чем выглядит бессвязней Их мнимо беспорядочный пробег, И гармоничный этот хоровод Божественный сопровожден такой Волшебной музыкой, что сам Господь С восторгом ей внимает. Наступил Вечерний час (хоть нет прямой нужды, Но для разнообразья вечера И утра - чередуются у нас), И после пляски подошла пора Сладчайшей трапезы. Везде столы Возникли, там, где строем круговым Стояли сонмы; ангельская снедь Явилась вмиг; рубиновый нектар Плескался в тяжких чашах золотых, Алмазных и жемчужных,- дивный сок Бесценных гроздий эмпирейских лоз. В венцах цветочных, лежа на цветах, Бессмертьем радостно упоены, Вкушали Духи яства и питье В согласье чудном. Не грозила им Опасность пресыщенья, ибо там От крайностей - избыток бережет; Так услаждались Жители Небес Пред расточавшим щедрые дары Владыкой всеблагим, что разделял Их счастье. Вот уже слетела ночь Амврозийная с облачных высот Горы Господней, где родятся тень И свет, и небосвод сменил свой лик Лучистый на приятный полумрак. (Ведь ночи в том краю покровом тьмы Не облекаются.) На всех роса Ниспала розовая, наклонив Ко сну. Лишь недреманное вовек Не спит Господне Око. На бескрайной Равнине, превзошедшей шар земной И вширь и вдаль, когда б развернут был Он в плоскость (неоглядно велики Владенья Божьи!), Ангельская рать Свой стан разбила подле рек живых, В тени Деревьев жизни. В краткий миг Восстали неиссчетные шатры И скинии, где, свежим ветерком Овеянные, безмятежный сон Вкушали Ангелы, помимо тех, Кто вкруг Престола Бога, в свой черед, Повинны были гимны возглашать Хвалебные, до самого утра. Не спал и Сатана. Отныне так Врага зови; на Небе не слыхать Его былого имени теперь. Один из первых, первый, может быть, Архангел - по могуществу и славе, Всевышним взысканный превыше всех, Он завистью внезапной воспылал, Затем, что Сына Бог-Отец почтил, Столь возвеличив, и Царем нарек, Помазанным Мессией. Гордый Дух Снести не мог соперничества, счел Себя униженным; досада в нем И злоба угнездились глубоко; Когда полночный, сумеречный час Ко сну призвал умильно, к тишине, Свои полки он увести решил, С презрением покинуть вышний Трон, Которому в покорстве присягал, И разбудив того, кто был вторым По рангу, прошептал ему тайком:
"- Спишь, дорогой собрат? Как сон возмог Сомкнуть глаза тебе? Ужели ты Забыл веление, что изошло Вчера из уст Всемощного? Привык Ты помыслы делить со мной; равно Тебе я открывался. Были мы Едины, бодрствуя; неужто нас Твой сон разрознит? Новый возглашен Завет Монарший; повод он дает Подвластным для соображений новых. Возможные последствия должны Мы обсудить; но этот разговор Опасен здесь. Немедля собери Всех полководцев наших, передав, Что отдан нам приказ: покуда ночь Еще свою не удалила тень, Да поспешат с войсками, чьи знамена Под властью развеваются моей, Домой, на Север, в наш исконный край, Чтоб лучше подготовить мы могли Прием, достойный нового Царя, Великого Мессии; заодно Его указы новые узнать. Он иерархии намерен все В ближайший срок с триумфом обозреть, Свои законы возглашая нам".
Так лжец-Архангел молвил, и собрат Его нестойкий, злому подчинясь Влиянию, начальников созвал Нижестоящих; каждому из них Пересказал полученный приказ Главнокомандующего: пока Завесу мрака Ночь не совлекла С Небес, мы, стяг великий распустив Иерархический, должны начать Отход всеобщий; тут же он привел Причину вымышленную отхода, Коварные намеки между тем Бросая, подстрекал и разъярял, Чтоб верность полководцев испытать Иль совратить лукавством, но они Велению великого Вождя Верховного привычно, как всегда, Повиновались, ибо он и впрямь На Небе был прославлен больше всех И в чине наивысшем состоял; Подобный ликом Утренней звезде, Рои светил ведущей, он увлек Обманом третью часть Небесных войск. Но Оком, от которого не скрыть Подспудных мыслей, потаенных дум, Предвечный, с высоты горы священной, Где ночью золотые перед Ним Светильники пылали, увидал, В них не нуждаясь, как возжегся бунт Меж сыновьями утра, кто мятеж Затеял, кто к восстанию примкнул И сколько сил, присяге изменив, Державную оспоривают власть; И Сыну Он сказал с улыбкой так:
"- Сын, в коем вижу славу всю Мою Отображенной, Трона Моего Наследник! Знать, пора пришла расчесть, Как Наше всемогущество сберечь, Каким оружием Нам защитить То, что Божественностью искони И властью царской Мы зовем. Восстал Заклятый враг на Нас, дабы в краю Полночном, вровень с Нашим, свой престол Воздвигнуть; мало этого - права И силы Наши в битве испытать Он алчет. Станем же держать совет На случай сей; оставшееся войско Мы соберем; вс? к делу применим, Чтоб Наш престол, святилище и сан Высокий не утратить невзначай!" В ответ, подняв спокойный, чистый взор И несказанный излучая свет, Сын возгласил: "- Всевластный Мой Отец! Противников Ты вправе осмеять И в полной безопасности следить С улыбкою за праздной суетой И рвением напрасным бунтарей; Не чая, вящей славою меня Они покроют; ненавистью их Я возвеличусь. Царственную мощь, Мне данную, чтоб укротить врагов, Да узрят гордецы и да поймут, Превозмогу ли бунт иль окажусь Последним из последних в Небесах".
Так Сын сказал. Но Сатана успел В полете быстром далеко уйти С полками, словно россыпь звезд ночных, Бесчисленными, или россыпь звезд Рассветных - капель утренней росы, Когда их Солнце в жемчуг превратит, Сверкающий на листьях и цветах. Войска минули три тройных страны Престолов, Серафимов и Господств, Три царства, пред которыми, Адам, Твои владенья - словно Райский Сад Пред всей Землей и Морем, коль поверхность Земного шара развернуть в длину. Пройдя все эти области, они Достигли Полночи, а Сатана Своей твердыни, вдалеке, с горы, Сиявшей на огромной вышине. Вздымались башни, грани пирамид Из глыб алмазных, золотых кубов; Сие звалось чертогом Люцифера Великого на языке людей. С Творцом тягаясь, Враг, по образцу Горы, с которой был провозглашен Мессия, высоту свою нарек Горой Собранья, ибо он сюда Когорты подначальные стянул, Как бы для обсужденья торжества Прибытия Мессии; но, укрыв Коварным красноречьем клевету, Он, якобы правдиво, речь повел: "- Престолы, Силы, Власти и Господства! Коль ваши званья пышные пустым Не стали звуком с некоторых пор, Когда приказ Другому власть вручил Над нами, наименовав Царем Помазанным, всех выше вознеся; Затем и этот спешный марш ночной, И этот срочный сход: какой почет Неслыханный измыслим для Того, Кто раболепства требует от нас Доселе небывалого? Платить Подобострастья дань и падать ниц Перед Одним - безмерно тяжело; Но разве не двукратно тяжелей Двойное пресмыканье - пред Всемощным И Тем, кого Он образом Своим Провозгласил? Быть может, призовет Вас благородный помысел - совлечь Покорности позорное ярмо, Иль вам сгибать хребты и преклонять Колена раболепные милей? Нет, не милей,- поскольку знаю вас, Поскольку сознаете вы себя Сынами Неба, коими досель Никто не обладал! Мы не равны, Зато равно свободны. Званья, ранги Свободе не помеха и вполне С ней совместимы. Но какой указ, Какое рассуждение дают Кому-то право нас поработить Самодержавно, если мы Ему Равны, пусть не могуществом, не блеском, Но вольностью исконной? Для существ Безгрешных заповеди не нужны, А менее всего - такой закон, Который навязал бы нам Царя, Принудил обожать Его, поправ Достоинство имперских наших рангов, Свидетельствующих, что нам дано Не пресмыкаться, но повелевать!" Без возражений дерзостным словам Внимали все; один лишь Серафим Воспрянул - Абдиил. Пред Божеством Благоговея и Царю Небес Покорный несравненно, воспылав Непримиримой ревностью, он так Неистовству Врага противостал:
