– Как конунг гутанов принес себя в жертву богам…
«Как, как… Гутанистенько так. На шести переросших белых зайцах самоцветным венцом в реку бульк. Только что никто при этом не подпевал:
“И прежде чертог любви падет,
Чем черный ветер имя мое до тебя донесет,[134]”
или как у них там,» – мысленно уточнил Горм. – «Ну, ему, положим, икнулось нарушение законов гостеприимства. А с ним заодно мы зачем еще с тысячу положили? Для красоты, или чтоб тем неповадно было с дурнем связываться?»
– Как ты призвал истинного бога воинов и одним ударом поверг всадника вместе с конем… – глаза лучника горели упоением битвы.
«Я кричал “Кром?”» – попытался вспомнить ярл, уставившись на Скегги. – «Когда мы Слисторп брали, казался ли я отцу, Раскульфу, или Ньоллу таким же дуботолком под наитием? Нет… Ну ладно, может, самую малость…»
Побоище впереди продолжалось. Клубы поднятой пешими и конными пыли не способствовали ясности в происходившем, но смахивало на то, что гутаны дрались не только с Йормунрековыми воинами, но и между собой. В разрыве между пылевыми облаками мелькнул круп огромного серого коня, а над ним – красный плащ и высоко воздетый топор. Не встретив особенного сопротивления со стороны рыжего осляка, Горм устремился туда, напомнив лучнику:
– Скегги, держи расстояние!
По части того, как себя показать, Йормунрек мог заткнуть за пояс любого гутанского конунга, даже на нуждаясь в золотой колеснице. Его доспехи сияли сталью и рдели чужой кровью, топор разил без промаха, а конь время от времени поднимался на дыбы и бил врагов копытами. Тыл конунга прикрывали верховой Гудбранд с палицей и спешенный Родульф с двуручной секирой. Но истинный ужас в сердцах гутанов, не дрогнувших даже после гибели их вождя, смог посеять только верховный черный дроттар.
Тенью, словно втягивавшей в себя свет, он стоял на поле боя, прямо на пути гутанского боевого слона. «Лиува! Лиува и Толаборг!» – закричал почему-то корнак, взмахивая стрекалом. На вид, слону было лет сто, если не больше. Конечно, этот возраст соответствовал глубокой слоновьей старости. Но перешедший на бег серый великан весил никак не меньше трехсот пудов, и даже если он плохо видел и успел лишиться молодой поворотливости, и то, и другое было в общем-то не его трудностью. Рядом с Фьольниром, в землю вонзился болт, пущенный тяжелым самострелом из башенки на спине животного. Правой рукой, дроттар поднял посох. Прозвучало первое слово, слово силы:
– Фьюка.
Ворон взмыл с Фьольнирова плеча, нацелив тяжелый клюв слону в глаз. Слон чуть повернул и взмахнул хоботом, не сбавляя хода. В воздухе закружилось несколько черных перьев. Помятая птица как-то удержалась в воздухе и снова пошла в нападение. Неуловимое движение скрытой рукавом левой руки жреца, и на пути слона появилось быстро рассеивавшееся темное облачко. Слон взревел и повторно поднял хобот, отмахиваясь от ворона. Кошелка его рта приоткрылась прямо в середине облачка. За ревом слона последовал голос, исходивший, казалось, не от дроттара, а из-под земли у его ног, негромкий, но сверхъестественно отчетливый. В изреченном втором слове, слове тьмы, будто заново сосредоточилась рассеянное ведовство незнаемых существ, чья громовая поступь сотрясала круг земной за тысячи веков до Фимбулвинтера, и только чьи проклятия пережили забвение:
– Пнуннг.[135]
Один вздох, ноги слона обмякли, и туша рухнула на землю, пропахивая клыками глубокие борозды. Правый клык ударился о камень и с треском сломался. Корнак, вылетевший из седла, шмякнулся навзничь, прокатился по каменистой земле, и замер поломанной куклой. Дроттар опустил посох, так и не сделав ни шага с места, на котором стоял.
Даже крики умирающих животных над полем битвы зазвучали приглушенно. Оружие дрогнуло в руках домовых карлов Реккареда, до того обреченно, но твердо державших строй, где каждый прикрывал правую сторону туловища соседа щитом.
– Один! – воззвал к чужому богу гутанский ярл и сокрушил палицей шлем и голову домового карла.
Наконец подъехавший поближе Горм увидел, что примерно треть гутанов у реки обратилась против своих товарищей. Йормунрек опустил топор и наблюдал за дракой с легкой улыбкой на лице, покрытом уже начавшими подсыхать мелкими капельками крови. Фьольнир Ингвефрейссон встал по правую руку от конунга, принявшегося слушать. Любопытство победило природное предубеждение Горма перед черным дроттаром, и ярл подъехал поближе.
– Тьодимер нашел истинного бога и воззвал к нему, – жрец с вороном на плече указал в сторону гутана с палицей. – Он вступит в Гладсхейм, послав вероотрицателей в Хель.
– «Так что я-то кричал? “Кром?” Или “Один?” Или вообще “Пнугн” какой-нибудь? Что за слово такое – чем больше вертится в голове, тем меньше мне нравится?» – вновь усомнился Горм.
– Вообще-то, Тьодимер с ватагой начал толаборгских метелить еще до того, как Реккаред сверзился в реку, – вполголоса по-венедски отметил Щеня, появившийся из пыли. Его руки и перед свиты были в крови, хотя заткнутый за пояс у левого бока шестопер не носил на себе следов недавнего применения.
Горм наклонился в седле и так же вполголоса и по-венедски обратился к приблизившемуся знахарю:
– На холме вправо от третьего снизу водяного колеса лежит Бермонд воевода. Достойно бился, но конем его придавило. Глянешь?
Ученик Круто кивнул и пошагал к холму.
Последний домовой карл гуталандского конунга пал, ни к кому не взывая. Воины Тьодимера и Йормунрека остановились, разделенные кучей трупов. Гутан с палицей вопросительно взглянул на конунга Свитьи и Килея.
– Кроши предателей! – закричал Йормунрек, подняв коня, которого звали Готи, на дыбы, и крутя топором над головой.
Последовало недолгое, но почти поголовное истребление последних гутанов. Единственной, зато весьма нешуточной, неожиданностью оказался тяжеленный древний скрамасакс, на самом излете битвы невесть кем пущенный Йормунреку в лицо. Не толкни ехавший рядом Горм конунга в грудь, тот не отделался бы только расшатанным полузабралом и рассеченной переносицей. Фьольнир сковал кровь бормотанием, исходившим не совсем понятно откуда, упоминая инеистых великанов, и порошком. Последний по виду и запаху ничем не отличался от смеси квасцов, крапивы, и тысячелистника, которой пользовал кровоточивших увечных Щеня, не произнося никаких особенных слов, кроме ругательных под настроение, в силу чего Горму, должным образом впечатленному дроттаровым истреблением слона посредством одной «пьюки» и одного «фнугна,» тем не менее пришлось усомниться в необходимости зловеще звучавшего заветного заговора.
Проезжая мимо дроттаров, из кусков одной из обозных телег строивших виселицу для к своему несчастью еще не насмерть убитого Тьодимера, Йормунрек поделился с Гормом:
– Конечно, он переметнулся на мою сторону, но как знать, не переметнется ли так же и на чужую? Мне такие слуги двух господ не нужны, а Одину, может, на что и сгодятся, не зря его самого зовут «предатель воинов.» Но самое главное – мне просто любопытно стало, как у него вытянется рожа, когда я крикну «Кроши предателей?»
Конунг засмеялся. Горму представился Тьодимер, зажатый в чудовищной жирной руке, под придирчивым взглядом заплывшего салом поросячьего глаза, определяющим, на что именно он сгодится. Нелегкая потянула ярла спросить:
– А дроттары? Они тоже вроде двум хозяевам служат?
Конунг покачал головой, хотя веселье так и не сошло с его устряпанного засохшей гутанской кровью лица:
– Напротив, их служба мне по нраву – они-то черни все верно говорят. Оди́н хозяин в Гладсхейме, оди́н в круге земном. Что вверху, то и внизу. Вверху О́дин бог, внизу оди́н конунг, и горе тем, кто пойдет нам поперек пути. Может быть…
Взгляд Йормунрека скользнул по прямоугольникам полей на другой стороне реки – часть под еще не зацветшей гречихой, часть под паром.
– Правда, похоже на игровую доску? – вдруг спросил конунг.
– Точно, как для Двух Воинств, – согласился Горм.
– Может, внизу то же, что и вверху, потому что круг земной – просто игровая доска богов. Игра у них посложнее, чем гнефатафль[136] или Два Воинства. Кстати, на Килее и в Этлавагре заведено играть в Три Воинства, не в два. Ходы знаешь?
– Белые, красные, и черные на шестиугольной доске? Знаю, Бейнир показывал.
– Очень хорошо, нам с Торлейвом как раз третьего недостает. А Торкеля или толстого энгульейского ярла учить… Твой боевой пес, и тот скорее научится. Так вот, кто-то неудачно сыграл за белых, их конунга и колдунью сняли с доски, а черные, за кого играет, например, Один, прибрали к рукам оставшихся пешек, коней, слонов, осадные башни, и ярла дружины правого крыла, – Йормунрек взглянул на Горма.
– Раз ты конунг черных, кто твои ярлы правой и левой руки?
