Нет у нас со словенцами никаких шансов. Когда мы еще на горшках сидим, предки им читают долбаных Педеньпедов и Муц Цопатариц, а нам — Йежовы Кучицы и Гргов Чвараков[80]. Вот тогда и начинается полная задница. Каждый идет своей дорогой, и нет такого бога, который бы нас объединил. Мы вроде и общаемся, и свои в доску, такие прям кореша и все такое, а ведь говорим совсем на разных языках. Общаемся так, по-соседски. Нет у нас общих клеток в крови, и всё тут. Мы чефуры — они словенцы, вот и всё. И ни хрена не поделаешь. Бранко Чопич и Йован Йованович-Змай[81] во всем виноваты.
Почему комшии[82] лучше соседей
У нас на Фужинах есть соседи, а есть комшии. Ничего между ними общего нету. К примеру, на нашей лестничной площадке четыре квартиры: в двух соседи, а в одной — комшии. Соседка — это, например, Маршичка, у которой сын Перо, гашишник. Она и Радован постоянно трахают друг другу мозг на заседаниях домкома, и цветы эти ее, в горшках возле дверей, Радована бесят. Я с Перо только привет-пока. Он первые три класса ходил в нашу школу, а потом перешел в школу Прежихова Воранца[83]. Радован говорит, что Маршичка не хотела, чтобы ее сын ходил в школу вместе с чефурами, и вот теперь получила сына-наркомана. Радован ей теперь всю жизнь не простит, что она перевела Перо в элитную типа школу. С тех самых пор они и собачатся, а если при Радоване кто упомянет Маршичку, он сразу — «корова».
Следующая дверь, за Маршичкой, тоже соседи, Фурлан. Молодые такие, приятные, и двое детей у них. Фурланка — симпотная телка, только вид у нее какой-то «горнолыжный», короче, одевается, как все словенки. С Фурланом они только и делают, что каким-нибудь спортом занимаются, словенским, конечно: джоггинг, велоспорт, горные лыжи, — да еще детей с собой таскают. Дома их вообще не бывает: все время где-то мотаются. Ранке они ужасно нравятся, потому что вежливо ей говорят «здрасте», всегда в настроении, дети хорошо воспитаны, двери всегда придерживают и в лифте здороваются, ну и прочая муть-перемуть. А Радован вечно ворчит, что это ненормально — столько шляться везде, и вообще глупо так много времени на себя тратить. И каждый раз обязательно добавит: они типичные словенцы. А это совсем не комплимент.
Дальше идут наши комшии Ристичи, ясное дело, чефуры; их дверь соседняя с нашей, так что я их музон часто слушаю, когда Боле Pink TV врубает. Боле и Живка оба из Боснии, из одного села, где-то под Биелиной; у них две дочери, Снежана и Саня, обе замужние, а Снежана даже беременная. Боле работает завхозом в гимназии Бежиград, а Живка уже на пенсии, у нее там какие-то проблемы с сердцем или что-то типа того. Они наши комшии: к ним можно прийти в любое время — например, если ключи от квартиры забыл, или, скажем, в воскресенье вечером тебе вдруг яйца понадобятся, или когда Радован не может посмотреть какой-нибудь футбольный матч из-за того, что Ранка смотрит свою лабуду, тогда он точно идет к Боле. А когда Боле празднует Славу[84], Радован сруливает к ним и надирается там до усрачки. И стоит только зайти, сразу тебе: «О, Марко, где ты пропадаешь? Да как твои дела? Съеди мало. Попий нэшто. Давай поешь, вот мясо есть запеченное. Вот тебе специальное баскетбольное пиво». Боле и сам частенько заваливает к нам, если в чем-то не может разобраться и нужен совет, только вот он постоянно в чем-то разбирается и разобраться не может, а как придет, то уже рта не закрывает, говорит без остановки, и выпроводить его нереально. Он знает все, что происходит на Фужинах. Хуже всякой бабы. Знает про каждого всё, в курсе всего. Информбюро, блин, какое-то. Если бы он на полицию работал, то на Фужинах и преступности бы никакой не было.
Вообще я терпеть не могу, когда Боле вдруг сваливается на голову. Слышь, Боле, не пойти бы тебе? Обычно я тут же линяю, а сегодня так даже обрадовался, что Боле пришел и нарушил эту нашу тишину, встряхнул нас маленько. Боле слышал, что я был в полиции, и пришел порасспросить. Не то чтобы конкретно для этого пришел — он типа зашел уточнить, когда заседание домкома и всякая там лабудень, но мы-то сразу просекли, что он пришел разузнать, что там со мной стряслось. И вот он все темнит да темнит, все пытается нас на разговор вывести. Ну, Боле, давай уже, спроси напрямую.
— Смотрю, идет этот Маринин малой, Ацо, рука в гипсе, я и спрашиваю у Миры из восьмого дома, — они с ней знакомы, — а та говорит, что ему в полиции руку сломали, что Марина потом его в травмпункт возила, а те его так и оставили, будто ничего не было. А он со сломанной рукой, да еще ребра треснутые.
Я глаза вытаращил. Мы же созванивались с Ацо, и он мне ничего не сказал. Мать их. Даже Радован присел от удивления. Его тоже огорошило.
— Я Любице из банка об этом сказал, а она мне: так и Марко был с ним. Я испугался, не дай бог Марко так отделали. Э, Марко мой, с полицейскими шутки плохи, это такие люди подлые. Нет, подумать только, ребенка вот так. Марко мой, стыдно. Да еще когда я услышал, что ничего-то и не было, что они только чутка в автобусе пошумели… Только там эта свинья Дамьянович, шофер, это он полицию вызвал…
— Койи Дамьянович?
— Да, этот, с Прегловой, да ты его точно знаешь: он из-под Ниша откуда-то, то еще говно, в Сатурнусе шофером работал, жена у него на почте секретаршей. Ты-то его должен знать, как же его звать-то?..
— Па шта е он звао полицию?
— И я про то же, ничего они не разбили, ништа, только поорали, сказал бы им спокойно, чтобы они вышли из автобуса, и делов-то. А, Марко?
— Что это ты говоришь… говно… почему? Что это за тип такой?
— А говно самое натуральное. Его дочка ходила с этим, сыном Бешлича, и, когда они перестали ходить, он этого малого отдубасил. Взрослый мужик — и вот так ребенка отделал. К тому же это она его бросила.
— И где он живет?
— Да на площади Прегла где-то, не знаю я точно… Комшич хорошо его знает, кажется, они вместе когда-то работали. И он его вроде как подставил, только я не знаю, что там было. Если уж он с Комшичем снюхался, сам понимаешь, что это за тип…
Ой, Боле, вот надо было тебе это рассказывать? Радован сейчас точно заведется и будет крутить в голове, кто этот шофер с площади Прегла. Потому что как такое может быть, что какой-то чефур, да еще с Фужин, а он его не знает. До самого утра теперь будет перебирать в памяти всех чефуров с Фужин и из мозга этого Дамьяновича выковыривать. А я все думал об Ацо и о том, что ничего такого мы не сделали и что этот Дамьянович нас круто подставил, мать его. Особенно Ацо. Я и лица его не помню… Может, Ади и Деян его помнят. Кто-нибудь точно что-то о нем знает.
— Говоришь, не знаешь, как его жену зовут?
— Да знаю, только вспомнить сейчас не могу. На почте работает. Черная такая. Она вроде как хорватка.
Ну, это сейчас, конечно, самое важное.
Почему у каждого дилера есть собака
Легавые Ацо, правда, не на шутку отделали. По нему видно. Он им сопротивлялся, и они, понятное дело, разошлись и оторвались на нем, как на мусорном контейнере. Еще по челюсти съездили. Руку ему вроде как еще в автобусе сломали, когда швырнули на пол так, что он аж через сиденье перелетел. Ади и Деян от них свалили. А я вообще с места не мог двинуться, один Ацо на ногах остался стоять и с легавыми решил драться. И получил по полной. Говорят, его выпустили только в половине девятого утра. Бедная Марина. Пять часов прождала у полицейского участка, а потом еще пришлось до скорой помощи добираться.
Я вот чего понять не могу. Нас мутузят, а всяких там бандюков, дилеров и прочих мафиози не трогают, мать их!.. Из меня и то бы получше полицейский вышел. Глянешь на этого недоростка Джомбича на мерсе и на его папашу на шкоде-фаворит — сразу просекаешь: здесь дело нечисто. Сопляку восемнадцать, и школы не кончил, тупой, как бревно, зато гоняет на тачке за сто тысяч евро. Каким надо быть тупорылым, чтобы не просечь? Мне как-то слабо верится в то, что Деян говорит: типа, мусора все знают и только случая ждут, чтобы устроить облаву на крупную рыбу, конкретно встряхнуть Фужины и упечь за решетку всех Кондичей и Мишко! Навсегда! Хотели бы — давно бы так и сделали, хрен бы сейчас Глувич сидел в «Лакотнике» и ставки делал.
Или вот Пеши. Чтоб я сдох! — да за сто километров видно, что он барыга. Тоже мне идея — пса завести! Да они все так делают. Если бы арестовали всех этих хозяев бультерьеров, или что там у них за двортерьеры охотничьи, очистили бы все Фужины на раз-два. Пеши еще додумался дать своему псу имя Джанни. Полный дебил! Чистый словенец, а косит под чефура! Песни народные слушает, все что-то строит из себя. Да еще докапывается до нас все время.
— Эй, пичкицы!
— Пошел в зад!
— Эй ты, чефур!
— Эй, Джанки[85], мать твою вонючую! Пеши, ты когда-нибудь моешь этого своего двортерьера?
— А на фига? Твоя мама сначала мне отсосет, а потом и ему тоже.
