Мэдисон (а вовсе не Эберсол, как мне показалось) одет в чудесный двубортный костюм из белого льна от Hackett of London, купленный в Bergdorf Goodman. В одной руке у него незажженная сигара, в другой — наполовину пустой стакан шампанского.
— Мистер Прайс, — орет Мэдисон. — Рад вас видеть, сэр.
— Мэдисон, — кричит в ответ Прайс, — мы нуждаемся в твоих услугах.
— Ищите приключений? — улыбается Мэдисон.
— Нечто более срочное, — орет Прайс.
— Понятно, — кричит Мэдисон, кивает мне холодно (почему — не знаю), и, кажется, кричит: «Бэйтмен», а потом — «ты хорошо загорел».
Парень, стоящий за Мэдисоном — вылитый Тед Драйер, на мой взгляд. Он одет в двубортный смокинг с шалевым воротником и в хлопчатобумажную рубашку с шелковой клетчатой бабочкой, я почти уверен, что все это — из коллекции Polo от Ralph Lauren. Мэдисон стоит и то и дело кивает каким-то людям, возникающим из толпы.
Наконец Прайс теряет самообладание. Кажется, он кричит:
— Слушай, нам нужны наркотики.
— Терпение, Прайс, терпение, — кричит Мэдисон. — Я поговорю с Рикардо.
Он по-прежнему остается стоять, кивая проталкивающимся мимо нас людям.
— Нам нужно сейчас! — вопит Прайс.
— Вы почему не в смокингах? — кричит Мэдисон.
— Сколько нам надо? — спрашивает меня Прайс. На лице у него написано отчаяние.
— Грамма хватит, — кричу я. — Рано утром я должен быть в офисе.
— У тебя есть наличные?
Я не могу соврать, киваю, даю ему сорок долларов.
— Грамм, — орет Прайс Теду.
— Познакомьтесь, — говорит Мэдисон, указывая на своего друга, — это Ю.
— Нам грамм! — Прайс сует купюры Мэдисону. — Что? Ю?
Парень и Мэдисоном улыбаются, Тед качает головой и снова выкрикивает имя, которое я не могу расслышать.
— Нет, — кричит он. — Хью!
Во всяком случае, так мне слышится.
— Приятно познакомиться, Хью! — Прайс поднимает руку и постукивает пальцем по золотым часам Rolex.
— Сейчас вернусь, — кричит Мэдисон. — Пообщайтесь пока с моим приятелем. Возьмите что-нибудь выпить.
Он исчезает. Ю, Хью, Хую или как его там растворяется в толпе. Я иду за Прайсом к перилам. Я хочу прикурить сигару, но у меня нет спичек; однако меня успокаивает ее вид и запах, а также осознание того, что скоро появится кокаин. Я беру у Прайса два талона на выпивку и хочу принести ему «Финляндию» со льдом, но «Финляндии» нет, говорит мне сука-барменша. Все же у нее отличная фигура, девица так соблазнительно выглядит, что я оставляю ей большие чаевые. Я решаю взять «Абсолют» для Прайса, а себе — J&B со льдом. Я думаю, не принести ли Тиму коктейль Bellini, но, кажется, он сегодня слишком взвинченный, чтобы оценить мою шутку. Протиснувшись сквозь толпу, я даю ему «Абсолют». Не поблагодарив меня, Тимоти одним глотком выпивает водку, морщится, глядя на стакан, и негодующе смотрит на меня. Я беспомощно пожимаю плечами. Его взгляд снова прикован к рельсам. Сегодня в «Туннеле» очень мало девок.
— Слушай, завтра вечером я встречаюсь с Кортни.
— С Кортни? — кричит он, уставившись на рельсы. — Прелестно.
Его сарказм слышно даже сквозь шум.
—А почему бы и нет! Керрутерса нет в городе.
— С таким же успехом ты мог бы заказать девицу из эскорт -сервиса, — не задумываясь, кричит он с горечью.
— Почему? — ору я.
— Потому что поебаться с ней обойдется тебе гораздо дороже.
— Вовсе нет, — кричу я.
— Слушай, я с этим тоже столкнулся, — кричит Прайс, слегка потряхивая стакан. Кубики льда гремят неправдоподобно громко. — Мередит такая же. Она тоже считает, что я должен ей платить. Они все так думают.
— Прайс? — Я делаю большой глоток виски. — Тебе цены нет…
Он показывает себе за спину.
— Куда ведут эти рельсы?
Начинает мерцать лазерная вспышка.
— Не знаю, — отвечаю я после очень долгой паузы (трудно даже сказать, сколько она длилась).
Мне надоедает смотреть на Прайса, который молчит и не двигается. Он отрывает взгляд от рельсов только для того, чтобы посмотреть, не идут ли Мэдисон или Рикардо. Вокруг — никаких женщин, одни профессионалы с Уолл-стрит в смокингах. Единственная девушка танцует одна в углу под песню, которая, как мне кажется, называется «Love Triangle». На ней топ со стразами (кажется, от Ronaldus Shamack), на котором я и пытаюсь сосредоточиться. Но я в таком нервном, предкокаиновом состоянии, что принимаюсь нервно жевать талон на выпивку, а какой-то парень с Уолл-стрит, похожий на Бориса Каннингхема, загораживает девушку. Прошло уже двадцать минут, и я хочу снова отправиться в бар, но тут возвращается Мэдисон. Он шумно дышит, на его лице застыла тревожная улыбка. Он пожимает руку вспотевшему, суровому Прайсу, который отходит так быстро, что, когда Тед пытается по-дружески хлопнуть его по спине, то его рука рассекает воздух.
Я снова иду за Прайсом мимо бара, мимо танцпола, мимо лестницы, ведущей вниз, мимо длинной очереди в женский туалет (странно, ведь вроде бы сегодня женщин в клубе почти нет), и вот мы в пустом мужском туалете. Мы втискиваемся в кабинку, Прайс запирает дверь на щеколду.
— Меня трясет, — говорит он, передавая мне маленький конвертик. — Открывай ты.
Я беру крошечный белый конвертик, осторожно разворачиваю. В флюоресцентном свете кажется, что тут меньше грамма.
— Господи, — шепчет Прайс на удивление мягко, — да здесь не так уж много, да? — Он наклоняется, чтобы рассмотреть порошок получше.
— Может, это из-за освещения так кажется, — замечаю я.
— Рикардо охуел, что ли? — спрашивает Прайс, с удивлением рассматривая кокаин.
— Тс-с-с, — шепчу я, вынимая свою платиновую карточку American Express. — Давай просто сделаем это.
— Может, он миллиграммами его продает? — не может успокоиться Прайс.
Сунув свою платиновую карточку American Express в порошок, он подносит ее к носу и вдыхает. Мгновение он стоит в молчании, а потом сдавленным голосом произносит:
— О боже.
— Ну, что? — спрашиваю я.
— Да это, блядь, миллиграмм… сахарной пудры, — выдавливает он.
Вдохнув немного порошка, я прихожу к тому же заключению.
— Конечно, он слабоват, но если мы не будем его жалеть, то, думаю, будем в полном порядке…
Но Прайс в бешенстве, он вспотел и побагровел. Он орет на меня, как будто это я во всем виноват, как будто это мне пришла в голову идея купить грамм у Мэдисона.
— Я хочу оторваться, Бэйтмен, — медленно говорит Прайс, постепенно повышая голос, — а не подслащивать этим овсянку!
— Можно добавить его в кофе с молоком, — доносится жеманный голос из соседней кабинки.
Прайс смотрит на меня, он таращит глаза, не в силах в такое поверить, наконец в ярости он колотит кулаком в стенку.
— Успокойся, — говорю я ему. — Какая разница, давай продолжим.
Он поворачивается ко мне, проводит рукой по своим жестким, зачесанным назад волосам. Кажется, он смягчился.
— Пожалуй, ты прав, — он повышает голос, — если пидор в соседней кабинке не возражает. Мы ждем, когда человек подаст признаки жизни, наконец, голос в соседней кабине шепелявит:
— Я не возразаю…
— Иди на хуй, — орет Прайс.
— Сам иди, — передразнивает голос.
— Иди на хуй! — вопит Прайс, пытаясь перелезть через разделительную алюминиевую стенку, но я одной рукой стаскиваю его. Слышится звук спускаемой воды в соседней кабинке, и незнакомец, явно напуганный, выбегает из туалета. Прайс, прислонившись к двери нашей кабинки, смотрит на меня с какой-то безнадежностью. Проведя дрожащей рукой по своему багровому лицу, он крепко зажмуривает глаза, его губы белеют, под одной ноздрей следы кокаина. Не открывая глаз, он тихо говорит:
— Ладно. Давай продолжим.
— Вот это я понимаю, — говорю я.
Мы по очереди черпаем своими кредитками порошок из конвертика, а когда они более не годятся, подчищаем остатки пальцами, вдыхаем, лижем, втираем его в десны. Я почти ничего не чувствую, но, возможно, еще один виски со льдом подарит мне ложное ощущение, будто меня хоть слабо, но вставило. Выйдя из кабинки, мы моем руки, разглядываем наши отражения в зеркале, и, удовлетворенные, отправляемся в «Зал с канделябрами». У меня возникает желание сдать в раздевалку пальто (Armani). Что бы Прайс не говорил, я чувствую, что меня зацепило. Спустя несколько минут я стою у стойки бара, пытаясь привлечь внимание официантки, и в словах Прайса уже нет никакого смысла. В конце концов я вынужден показать официантке купюру в двадцать баксов, несмотря на то, что у меня ещё полно талонов на бесплатную выпивку. Это срабатывает. Поскольку у меня есть талоны, я заказываю две двойных «Столичных» со льдом. Я отлично себя чувствую и, пока она наливает мне водку, я кричу ей:
— А ты случайно не учишься в Нью-йоркском университете?
Она хмуро качает головой.
— А в Хантере? — снова кричу я.
Она снова качает головой. Нет, она не учится в Хантере.