– А где взяла? Сказала?
Дуст помотал головой.
– Костян глаза по пять копеек выкатил, бабки сгрёб и к следаку втопил. Только пятки засверкали.
– И ничего его не насторожило?
– Насторожило.
– И чего?
Дуст пожал плечами:
– Да ничего. Он же не работал нигде, цены баблу особо и не знал. А тут сестра же. Типа, так и надо. А может, и хотел спросить, да…
– Да покой свой поберёг, – процедил Гарик, и в глазах у него зарябила омерзительность.
Он мотнул головой, налил по второй и замер со стаканом в руке. Дуст принял молчание за приглашение и чокнулся:
– Ну да, наверное. Давай!
Они выпили, Гарик занюхал сигаретой и, будто утверждаясь, спросил:
– А прядь розовая у Кати тогда в волосах была, не помнишь?
Дуст кивнул:
– Она её со школы красит, давно уже. Мне, это… всегда нравилось. – Он растянулся. – Кисточкой такой.
Гарик прошипел какое-то ругательство и потянулся к бутылке.
«Бля-а-а» – пропел вдруг фальцетом Дуст, и Гарик последовал за его взглядом. Рядом с площадью, на остановке, стоял длинный, гармошкой, автобус, и из него один за другим выходили на площадь, щерясь в сторону фонтана и гулко гундя, несколько десятков заводских пролетариев. Почти на всех были кепки и полосатые штаны различных брендов – от «Adagas» до «Abibos». Гарик оглянулся по сторонам: кроме них двоих на площади не было ни души. Металл его косухи сверкал на солнце так, что зажмурился бы и Рэй Чарльз; «анархии» на бандане Дуста, казалось, сияли не меньше.
– Пиздец нам, – просипел Дуст и взял бутылку, приготовившись сделать из неё розочку.
Оба поднялись и смотрели прямо в надвигающиеся сизолицые фигуры, которые, громко улюлюкая и крякая, вразвалочку приближались к «ниферам». Дуст прошипел:
– Бабочка с собой, Бес? Щас нас так пиздить будут… Лишь бы, блядь, не в последний раз.
Гарик источал какое-то злобное спокойствие:
– На твою же бабочку тебя тут и насадят. Будешь энтомолог наоборот. Стой, не дёргайся.
Дуст выпучил на него глаза и не поверил ушам:
– Бес, ты врубаешься?..
– Заткнись.
Спокойствие в голосе Гарика создавало впечатление лёгкого помешательства, и паника рябью забродила на щеках Дуста. Когда толпа подошла почти вплотную, на его лице вздулась каждая вена. Гарик же и без того выглядел больным. Он спокойно смотрел в наглые глаза самого рослого, кажущегося вожаком стаи, и спокойно курил. Выглядело это так, будто ему решительно плевать, жить или умереть. Толпа окружила. Рослый, довольно осклабившись, развязно подгрёб к неформалам и, очевидно, решив не тратить время на банальные «ессигареты», кисло дыхнул в лицо Гарику, прогнусавив:
– Слышь, нифер. А чё у тя, это… серёжка-то в ухе? – Он подумал. – Ты чё, пидарас что ли?
Взорвавшийся гогот десятков голосов заглушил шум фонтана. Гарик с прежней непринуждённостью затянулся, выбросил довольно длинный окурок в урну возле скамьи, легко выдохнул дым и уставился в полупьяные глаза:
– Почему я? По логике выходит, пидарас – ты.
Свинцовый тент тишины накрыл лысые головы. Изумление Дуста достигло критической точки и он уставился на Гарика, раскрыв рот и рыбой глотая воздух. Глаза сизого будто протрезвели. Потерявшись от такого поворота, он вытянул лицо:
– Почему это я? – даже с любопытством спросил он.
– Ну, как же. Смотри, сколько вокруг девок ходит – а ты до меня доебался.
Следующее за этим заняло не более двух секунд. Глаза сизого вспыхнули звериной яростью. Он сделал движение предуготовляющее замах, толпа забурлила, и тут Гарик рявкнул:
– Стоять!
Гопники обескуражились и замерли, а сизый увидел прямо перед носом руку, сжимающую гранату. Гарик проорал так, что моментально осип. Он вытянул кольцо перед протрезвевшим лицом и прохрипел:
– Назад, суки. Сейчас ваши яйца по площади раскидает. Расступились на хуй.
Осторожно жась друг к другу, пролы образовали проход и с опасливым интересом поглядывали из-под кепок на РГД. Рискнуть никто не решался. Одной рукой сжимая гранату, другой Гарик взял под локоть Дуста и вместе с ним, ускоряясь, добежал до остановки, возле которой ждал пассажиров, раскрыв двери, старенький «Икарус». Они запрыгнули внутрь, и через закрывающиеся двери Гарик показал серой массе средний палец. Автобус тронулся, и он вставил чеку обратно.
Дуст, со вцепившимися в «Смирнова» руками, остекленело взирал на происходящее. Гарик выскреб бутылку из онемевших рук и громко отхлебнул. То же повторил Дуст. Даже не поморщившись, что делал всегда, он произнёс, глядя в заляпанное окно:
– Бес, с тобой точно что-то не так.
Гарик прошёл в середину салона, упал на сиденье и прислонился виском к поручню. Он вдруг пожалел, что РГД в его кармане – не боевая. Жестокость чуть заметно скользнула в его душе, приятно кольнув. Произошедший эпизод зародил в его душе странное чувство, новое, ещё неочерченное. Оно радовало, но какой-то незнакомой радостью. Будто нарыв, больной и разбухающий, лопнул, и грязная кровь вышла вся разом, очистив и принеся облегчение. Гарик понимал, что это новое прочно вцепилось в него и теперь ни за что не отпустит. Сладость силы пьянила. Это был отыгрыш. Ни с чем не сравнимое удовольствие уравнителя сил во Вселенной. Разнородная вязкость, ещё не устоявшаяся, перетекала в горячей голове, и всё, что было необходимо Гарику в эту минуту – перезагрузка и холодный компресс.
Доехав до своей остановки, он молча хлопнул Дуста по плечу и вышел, оставив дэдэтэшника с бутылкой в руке, задумчиво смотрящего через стекло в летний асфальт Градска. Дуст проигрывал произошедшую сцену и ощущал себя внутри сериала.
С трудом передвигая ноги, Гарик поднялся на свой этаж и разглядел в дверном проёме маленький, сложенный в несколько раз, белый листок. Внутри чернели, выведенные знакомым изящным почерком, слова: «Родной, я приду утром. Пожалуйста, будь дома». Вспомнив, что у Кати есть ключи от квартиры, Гарик ввалился домой и зарылся, горячий, в усыпляющую мягкость постели.
Выпитое за день не возымело никакого эффекта, за исключением лёгкого похмелья, которое, накладываясь на общую слабость и простуду, переживалось как утро после долгого «ерша». Глупейшее состояние: похмелье без опьянения. Уходя в сон, Гарик копошился мыслями в новом для себя состоянии.
Внезапно возникший, незнакомый, приятно-томительный порыв зудел под рёбрами, мешая провалиться в сон.
«Что вдруг произошло?» Он силился, но не понимал. «Откуда выступила, как пот, внезапная жажда мести? Или это жажда чего-то другого? Может, дело в Кате? Или в том, что она – сестра?». В конце тёмного коридора по-прежнему свисала с петель прогнившая деревянная дверь с табличкой «JPS». Пахло подвальной сыростью. Гарик взялся за дверную ручку и, учитывая предыдущий трип, на всякий случай приготовился к неприятному. Дверь протяжно застонала и, рухнув у его ног, подняла пыльные облака. В нос Гарику ударила свежесть городского лета, вокруг зашелестели по мокрому асфальту автомобили, и возник неоновый ночной проспект, усеянный огнями: красными, синими, зелёными, оранжевыми, фиолетовыми… Дождь спреем освежал лицо. Гарик закрыл глаза и вдохнул ни с чем не сравнимый запах промозглых ночных улиц. А когда их открыл, увидел перед собой гладко выбритое французское лицо с блестящими стёклышками на переносице. Лицо не выражало эмоций, а лишь кивнуло, предлагая пройтись по центру проспекта, между проносящихся бесчисленных фар, ослепляющих и радующих.
Гарик помнил этот серый костюм, помнил приступы сдавливающей тошноты, но сейчас почему-то ожидал не этого. Какая-то суть должна была проясниться в самые скорые минуты – слишком в точку попала атмосфера, она никак не могла сопровождать что-то болезненное. Он это понял и приготовился слушать.
С французом они медленно вышагивали мокрый асфальт, и Гарик ловил лёгкость каждого шага и каждой капли, падающей на лицо. Он видел ночные рестораны. В них, закинув одну на другую длинные ноги, наслаждались коктейлями роскошные женщины в вечерних платьях. Они кокетливо улыбались и покусывали губы, наматывая на пальцы кудри пышных волос. В воздухе проносились запахи кофе, сигар и будоражащих духов, от которых мозг тонул в усладе, окунаясь и вновь выныривая – до следующего наплыва. Неоновые вывески уютно прорисовывали жилы ночного города.
Серый человек дал Гарику возможность насладиться великолепием и мягко произнёс:
– Могу поздравить: с первой задачей ты справился. Как видишь, вторая себя ждать не заставила. Это дело такое, затягивает.
– Счастье-то?
– Принимать решения. Понравилось? Понимаю. В чём теперь копаешься? Чего хочешь?
– Хочу убить человека.
– Что-то не верится, – усмехнулся серый человек и насмешливо скосил глаз.
– Что хочу убить?
– Что хочешь именно этого.
Француз остановился и поймал на ладонь огромную, размером с шайбу, снежинку. Позволив полюбоваться собой несколько мгновений, она моментально расплавилась. Человек вынул из кармана пиджака белоснежный платок и вытер им пальцы.
