ЭТО МЫСЛЬ В ДУХЕ ТЕРРИ. Способен ли человек плакать, если у него только пустая глазница, если он лишился глаза? Если нет, то не покажется ли это странным, что он будет плакать только левым глазом, в то время как правый останется сухим и ни к чему не причастным.
КОГДА Я БЫЛ мелким шкетом лет тринадцати, то, победив кого-нибудь из своих друзей в борьбе, я садился на него сверху. Когда они начинали кричать, я запихивал их под кровать при помощи одеяла и подушки и велел заткнуться, а не то придет моя мать, начальница тюрьмы, и раздерет их на куски. К тому моменту, как она распахивала дверь, я уже успевал включить радио, и если она интересовалась, кто и почему шумел, и спрашивала что-то вроде: «Какие вопли, я думала, ты тут не один. У тебя кто-то плакал? Может, ты кого-то прячешь?», то я отвечал, что оттачивал удары и разучивал приемы боя. Она верила всему, что я ей говорил. Когда она уходила, я извлекал своего приятеля из-под кровати и заливал ему, что моя мать обожает, когда я делаю людям больно: «Она — просто сатана в юбке! Ты бы только видел, на что она способна!» И я не врал: она была каннибалом. Она варила и замораживала животных. Обожала мясо. Ее отталкивал шокирующий цвет крови, но нравилось, когда она, еще теплая, вытекает из тушки.
Я НИКОГДА НЕ БЫЛ ТЕМ, кто узнает новости первым и всегда в курсе всего. Я всегда умудрялся быть последним из тех, до кого доходили новости о чем бы то ни было: новые альбомы, вечеринки, кто с кем расстался. Когда бы я ни сообщал кому-то, что умер тот-то и тот-то, человек непременно таращил на меня глаза, словно у меня из ноздри свисала огромная сопля, и отвечал: «Да ну-у-у-у! А мы не знали! Свежо как прошлогодний снег!» Все всегда знали и будут знать все наперед.
Тот факт, что именно я обнаружил тело Терри, был как раз тем закулисным маневром, в котором я нуждался. До того как это случилось с Терри, кто бы из моих знакомых не умирал, я всегда оказывался с просроченным билетом. Это беспокоило меня, делало нервным, будто я нес за это какую-то ответственность. Внутри меня все немело и переворачивалось, и я приходил к выводу, что у меня нет сердца. Люди видели, что я не реагирую, и им это не нравилось. Я не мог подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то о скончавшемся, о смерти или о жизни в целом, и это было ужасно. Это жестокое наказание. Потому что предполагается, что потеря близкого человека оголяет в нас лучшие чувства.
Друзья умирают за друзей, и кто-то в итоге оказывается героем. Иногда это тот, кто умер, а иногда ты. Это то самое огромное одолжение, которое мы делаем друг другу. Я могу показаться вам неблагодарным, но это не так. Я. никому и никогда еще не был столь благодарен. Я думаю о том, что Терри умер, и о том, как великодушно это было с его стороны. Какая жертва. А я стою тут и продолжаю жить. Когда Терри умер, первой моей мыслью было: «Твою мать, ведь он не шутит!» А потом: «Спасибо!» Я сказал: «Спасибо тебе, брат, за то, что умер и все такое. Я позабочусь о том, чтобы ты стал самым клевым парнем в глазах каждого, не беспокойся, пожалуйста, об этом, и спасибо тебе за то, что прославил заодно и меня тоже».
МЭРИ БЫЛА ОДНИМ ИЗ лучших двуногих существ на земле. Именно с этих слов я начал ее панегирик. У нее был выдающийся размер ноги — сорок первый. Она ступала по земле тяжелой походкой, хотя нельзя было сказать, что она была толстой — просто ширококостной. И еще она была невероятно сексуальна. Она молилась, чтобы быть сильной, и никогда не жаловаться. Она могла выжить в любых условиях. Любому парню она была бы лучшим другом, если выбирать из девчонок. Она пила пиво и виски. Могла отбить любой мяч, который ей подавали, — как в футболе, так и в бейсболе. Она сама оттюннинговала двигатель своей машины и всегда самостоятельно меняла покрышки. Она также без посторонней помощи поменяла всю обивку в салоне, когда старая износилась. А однажды она разбила бутылку о голову одного психа, владевшего кунг-фу, который пытался меня убить. Он врезал ей по голове. В течение нескольких секунд она оставалась в нокауте, но это ничуть ее не смутило. Она всегда была героической женщиной. И у нее всегда был хороший аппетит. Одним из ее любимых блюд были крекеры с сыром. Она нарезала четверть головки чеддара и клала кусочки сыра поверх крекеров. Ее рука с крекером, поставленная на локоть, обычно зависала в воздухе, когда она читала книгу. Когда я увидел ее в первый раз, я подумал, что сейчас сгорю как спичка. Я называл ее Луи, потому что у нее были длинные вьющиеся волосы, как у солнечного короля Франции Людовика XIV. Она не возражала. Как-то на Рождество вместо готовой открытки она подарила мне вырезанную откуда-то картинку с изображением Людовика, наклеенную на звездочку из фольги, с подписью «Король Солнце желает тебе счастливого Рождества!» Я подумал тогда, что это лучший подарок на свете. Вот держу ее сейчас в руках и разглядываю.
Она лежала на спине. Из всей одежды на ней уцелели только черные колготки — остальные предметы ее туалета пребывали в беспорядке. На голове не было ничего, кроме заколки в виде розового крокодильчика. В ногах лежали клочки волос, выдранных у нее из головы. Руки были скрещены на груди. Одежда на груди и даже носовой платок были разорваны, что свидетельствовало о том, что она пыталась оказать сопротивление убийце. На шее справа зияла огромная рана, настолько глубокая, что поврежденными оказались не только кожа и низ лежащие мышцы, но и сонная артерия. Второй шейный позвонок был сломан. Над этой раной были видны еще несколько повреждений подобного рода, нанесенных под тем же углом, но не столь глубоких. Они были несколько смягчены, так как частично пришлись на нижнюю челюсть. Сама нижняя челюсть изрезана в самом центре подбородка. На лице виднелось огромное количество больших и маленьких порезов. По верхней челюсти тоже был нанесен сокрушительный удар, который снес все на своем пути и, завершившись в области надбровных дуг, чуть не достал до мозга. Еще один удар был, видимо, нанесен по касательной справа налево, образовав в итоге впадину вместо носа.
ПО-МОЕМУ, У МЕНЯ СЕРЬЕЗНЫЕ ПРОБЛЕМЫ с правой ноздрей. За эти несколько недель я расковырял ее до неузнаваемости. Такое ощущение, что кто-то забыл там топорик для льда и он застрял где-то во внутренних слоях слизистой. И что-то подсказывает мне, что я занес туда инфекцию. Так что сейчас у меня гниющая ноздря.
СКОРО РОЖДЕСТВО. На дворе девятое декабря, день моего рождения. Меня беспокоит мой сон. Глупая проблема, не правда ли? Сон — это антижизнь. Утрата утраты. Почему бы не тратить это время на то, чтобы жить? Виноватый краснеет. И раз уж я не сделал ничего такого, отчего можно лишиться сна, то пора прекратить себя грызть. У меня все нормально. Я написал родителям. Сказал, что слышал, что мои дела неплохи. Сказал им, что я-Санта-Клаус, жирная свинья, у которой страшно много дел. Я написал: «Не беспокойтесь о своем сыне, его жизнь идет своим чередом. Он у вас, конечно, гоблин, но не страшный. С ним все в порядке, в отличие от меня, продолжающего все время жрать, жрать, а потом пердеть и рыгать. Верите ли вы, что у Санты нет ни единого помощника? Никаких снежных эльфов или маленьких пещерных медведей, которые помогают ему таскать все эти тяжелые мешки с подарками. Я старый и уставший. Все, чем я питаюсь, — это шоколад и фасоль. Тот человек на луне, который все скалится на нас оттуда, совсем не собирается уходить, и это приводит в ужас всех живущих на земле. Памятуя о том, что родители, — люди прямолинейные, их, должно быть, главным образом интересует, счастлив ли их сын или нет. Когда я пролетал над его крышей, то взглянул вниз и убедился, что он не унывает».
ОН СИДЕЛ на стуле. И раскачивался вниз головой, потому что за ступни ног был подвешен к потолку. Он был повсюду. Полностью одетый. Лицо было зеленым, голова — запрокинута, рот — открыт. Он был голый. Глаз у него не было. Язык был, но не на своем обычном месте: он держал его в левой руке. Отрезанным. Матрац был весь мокрый. Простыни — изодраны в клочья. Лица не было. Все четыре стены были забрызганы кровью. Череп был проломлен, мозг вытек. Голова была пришита к шее лицом назад. Руки были раздроблены. Оба уха плавали в стакане ярко-красного молока. Ноги были все в синяках. Пальцы ног — обожжены. Изо рта торчала юла, в каждой ноздре было по оливке. Лопата, бейсбольная бита, разделочный нож, проволока, веник, скалка, кукольный Кен, лампочка, яблоко, морковка, лимоны, соль, кофе — все это было разбросано по полу.
ВСЕ МЫ ОСТАВИЛИ СЕГОДНЯ свои дела, чтобы отдать долг памяти преданному и глубоко уважаемому всеми человеку. Покойный мистер Бланк мужественно прошел через многие испытания в наше нелегкое время. Он был человеком разносторонним и глубоко одаренным, гуманистом с большой буквы. Поэтому ему удалось добиться выдающихся результатов в той деятельности, которой он посвятил свою жизнь. Он был одним из величайших… кем бы он там ни был… нашего времени. Принимая участие в его незабываемых проектах под его умелым и энергичным руководством, его коллеги и поклонники получали ни с чем не сравнимое удовольствие и удовлетворение от работы. Он не щадил себя, а его ясный ум мог адекватно оценить ситуацию и справиться с задачей любой сложности, разложив ее на элементарные составляющие. Он воистину был великим человеком. Окружающие искали его компании и спрашивали его совета. Но не только потому, что знали о его прямоте и честности, но и потому, что ценили его беспристрастность, которой он всегда руководствовался, принимая решения, и которая всегда и во всем направляла его ум. Он был одним из тех редких людей, которому удавалось заводить друзей, не наживая при этом врагов. При общении с ним возникало такое чувство, что вы знали его всю жизнь. При этом совершенно необязательно было и впрямь знать его всю жизнь. И каков же был его конец! Вряд ли можно представить себе более печальную смерть. Он был сама доброта и при этом совершенно беззащитен. Он всем сердцем старался помочь людям, которые нуждались в его помощи, словно они были его братьями. У него был удивительный природный дар — умение дружить. Его любовь к людям постоянно проявляла себя в той преданности и готовности, с которой он бросался на помощь всем без исключения — вне зависимости от цвета кожи, расовой принадлежности или вероисповедания. И мы, знающие его, знали всю глубину его печали. И теперь, когда он на пути к своему Создателю, мы отдаем дань его памяти. Он был магнетичный, душевный, целомудренный, благородный, любящий, мужественный, а еще настоящий патриот. Его безукоризненные качества останутся навсегда. Мы все выражаем величайшую боль утраты. Прощай, наш дорогой друг.
