Джим Кэррол - Дневники баскетболиста

В тот памятный день случилось нечто из ряда вон выходящее. Мы с Кении, как обычно, стучали мяч и наблюдали за карточным сражением, когда в помещение завалила вместе со своей подружкой Лулу младшая сестренка одного из старших козлов Шэрон, которой было лет тринадцать, и она смотрелась несколько потешно из-за обилия косметики. Когда мы с Кении переместились в большую комнату, они двинули за нами, потаращились на малышовский баскетбол, а потом предложили нам пойти с ними в радиорубку и потусить там. Мы пошли, и они тут же предложили нам с Кении сыграть в одну неизвестную нам игру. Мы сказали: «Здорово! И что за игра?» «Ну, — пропела Лулу — игра называется «Медсестры»... Вы с Кении снимаете штанишки, а мы с Шэрон проводим осмотр». Мы ничего не поняли, но выполнили указания медсестер и стянули джинсы. Кении взглянул на меня, я на него, мы увидели, что письки у нас примерно одинакового размера и расплылись в довольных улыбках. И тут девчонки тоже заулыбались. Короче говоря, они быстренько сняли платья и даже белье, чем в прямом смысле «перешли все границы», ведь я знал, что девочки отличаются от мальчиков в определенных местах и очень застеснялся. Эта оказалась моя первая встреча с трансвеститами, потому что я, к моему немалому удивлению, обнаружил, что у них тоже есть маленькие письки.

Сегодня вечером тусовались в парке с запасцем славной наркоты, купленный Джоем Л. где-то в Челси, потом защемились в милый, но совершенно безумный кабачок «Ведро Крови». В баре с Джоем трепались Джимми Манкоул и Генри. Все было ништяк, пока в боковую дверь не вошла троица серьезных джентльменов и не направилась к бару. На всех шинели и шляпы с перышком. Двое белых и один черный. Припарковали перед входом недружелюбного вида серую машину. Судя по их прикиду можно было предположить следующее: либо они баскетболисты, либо копы из отдела по борьбе с наркотиками. Поскольку в «Ведро» баскетболисты заглядывают нечасто, я склонялся ко второй версии. Откровенно говоря, догадаться было не сложнее, нацепи они красные мигалки на шляпы. Брайан очнулся от дремоты, когда я толкнул его, но, взглянув на них, он только пробурчал: «Мерзкие пижоны», — и вернулся в мир грез. Нарко-копы скучились у стойки и о чем-то между собой беседовали, крайне довольные, что зажопили всю компанию. Вдруг тишину нарушил здоровяк Майк Макинтош, громко заявив: «Почему бы этим блядским легавым не пойти на хуй?»

— Что ты спизднул? — спросил коп-нигер.

— Я сказал, пошли вы на хуй.

Легавые окружили Майка. Это не очень сообразительный чувак, торчащий на плане и кислоте (я тусил с ним на прошлой неделе в первый и последний раз; его глючило, что он очутился в горящем здании и не может выбраться), бывший спидовой и джанки... Род занятий: (зацените, офигеть можно) ПОРТОВЫЙ ГРУЗЧИК. Я отозвал в сторону малыша Джоя: «Передай этим челам заткнуться, я не на чистяке, а легавые вот-вот начнут шмон». «Он НЕ НА чистяке, — прошептал Джой. — Блядь, да у меня с собой полпакета, это же тянет на продажу в особо крупных размерах, три года программы Рокфеллера (программа Рокфеллера — это всего-навсего тюрьма штата для наркоманов, типа ты будешь «тесать скалы бок о бок с приятелем», если можно так выразиться). Итак, черный коп, набычившийся на Майка, велит ему сделать шаг вперед. «Черта с два, пока ты не вытащишь свою долбанную игрушку из-под пиджака», — следует ответ Майка. Нигер передал пушку другому копу. Ситуация казалась немыслимой, в духе старого доброго Дикого Запада или что-то вроде. Я слинял в сортир и сховал свои пакетики под туалетной бумагой. Тем временем все джанки заказали себе по пиву вместо колы, ведь нарко-коп обязательно заподозрит неладное, если зайдет в бар, где каждый потягивает кока-колу. «Щас наш Майк отхуячит гнусного ублюдка», — прошептал очухавшийся Брайан. Возможно, он бы тоже отхуячил ублюдка, но тогда, минут пять спустя, их с Майком забрали бы в участок. Наконец, слово взял белый коп и разрядил обстановку: «Итак, перед вами стоит офицер полицейского департамента Нью-Йорка, и он уполномочен арестовать каждого, кто посмеет поднять на него руку». Бармен оттащил Майка в сторону и разъяснил ему слова представителя власти. Питер вывел Майка из бара и повел по улице поостыть. Нарко-копы постояли еще несколько минут, двинули к выходу, внимательно разглядывая посетителей, и кто-то из них, по-моему, черный, сказал: «Здесь дело нечисто, мы знаем, что у вас творится, и потому предупреждаю всех, вы скоро крупно влипните». Брайан снова открыл глаза: «Мерзкие пижоны. Видишь, я был прав». Машина отъехала, мы с отвращением поглядели на пиво, отодвинули его от себя и взяли еще колы.

Всю жизнь, сколько себя помню в Манхэттене, особенно когда я был младше, меня преследовала мысль о том, что я живу на гигантской мишени для стрельбы из лука... и нехороший русский лучник пошлет в меня атомную стрелу. Сегодня я шлялся по Таймс-сквер, размышляя об этом образе, и вдруг ощутил у него странный эротический привкус. Одетый в кожаные штаны, я прислоняюсь к стене, стреляя недовольными глазами в прогуливающийся народ, умирающий в центре мишени... Айленд стерт с лица земли одним большим огненным шаром. Я представлял эпицентр взрыва в виде огромной плутониевой пизды, засасывающей и поглощающей меня, расплавляющей меня влажными жаркими стенками белого пламени в спазме одного большого оргазма. А потом опять, параллельно с подобными фантазиями, вспыхивающими во мне от вечного школьного и телевизионного мозгоебства, рождается невыносимый ужас, правда, теперь я с ним почти справился. После всех лет тревог и кошмарных видений (помню, мой брат доводил меня до паники во время кубинского кризиса, пугая, что они до нас доберутся с минуты на минуту) мне кажется, что уже будет глубоко начхать, упади бомба, и меня это нисколечко не трогает.

Вчера облажались, продули последний матч за лето в лиге для тех, кому пятнадцать и младше, Дело было в средней школе имени Джорджа Вашингтона, и мы пролетели мимо сегодняшнего финала. У нас неплохая сборная, в основном чуваки из района, построенного для бедных. Но по правилам, игроки постарше категорически не имели права участвовать. Рухнули наши планы на Большого Луи Алсиндора, несмотря на то что он живет в нашем районе и все такое. Я хочу сказать, что, черт возьми, все команды мухлюют с возрастом игроков, но, тем не менее, трудновато вывести на поле семифутового чувака, который может все и сразу. Ведь темные очки на него не наденешь, правда? Короче, я сегодня пошел смотреть матч, прихватив с собой приз за участие в чемпионате лиги для всех возрастов, и, сложно передать, какой визг стоял, когда я вошел в спортзал. Команда «Звезды Сахарной Чаши» злобно собачилась с командой «Ратгерз» насчет подтасовок с участниками. Офигеть! У этих типов нет ни одного игрока моложе восемнадцати, никто из них в школе не занимался баскетболом, и они считаются одной из лучших команд Гарлема. Я походил пообщался кое с кем из приятелей — «настоящим американцем» из школы для мальчиков Вауном Харпером и Эрлом Мэнигаутом, легендой Гарлема. В нем 5 футов 10 дюймов росту и он может достать пятидесяти-центовик, лежащий на щите, на котором крепится корзина. Его все время то зовут играть за школьную команду, то гонят из-за наркоты или еще из-за что-нибудь. Эти ребята, плюс Большой Луи, играют лучше всех старшеклассников в городе. Базар кончился тем, что капитан «Сахарной Чаши» позвал нас и объявил другой команде и мужику, организовавшему этот смехотворный матч, что, если та команда будет играть, со своей стороны они выпустят на площадку Харпера, «Козла» Мэнигаута и меня. Старший отклонил мысль насчет Харпера и «Козла», но разрешил играть мне, что было просто замечательно, так так соперники ни хрена не знали про этого белого пацана. Не успел я и слова сказать, как мне в рожу швырнули форму, и, поскольку на трибунах сидело много баб, мои новые братья по команде сгрудились вокруг меня. Я напялил эту срань и стал разминаться. Да, с меня будет до хуя толку. Им ведь нужны прыгуны, закидывающие мячи, а не игроки в защите, вроде меня. Короче, месиво началось. Я со страшной силой ебошил длинных прыгунов (хочу сказать, что в спортзале во мне всегда вспыхивает что-то безумное и я очень дорожу этим состоянием), к концу первой половины игры мы вырвались вперед, и я забил двадцать восемь очков. Каждое мое движение притягивало к себе внимание, словно эрегированый член, ведь я был единственным белым на площадке и, если внимательно присмотреться, на всем этом мудовом стадионе. Из-за своих соломенно-рыжих волос я казался белейшим из белых, когда-либо игравших в этой лиге. Короче говоря, мы выступили очень нехило для команды нашего возраста, но за теми челами нам было не угнаться и мы продули на десять очков. Впрочем, фигня. По крайней мере, лично я набрал сорок семь очков и мне удалось сыграть в одной команде с чуваками, против которых я бился в различных турнирах еще со времен моего членства в Бидди-Лиг. И тут, чтобы жизнь никому не казалась малиной, старший пригласил одного колледж-скаута с трибун засвидетельствовать, что, насколько ему известно, в команде наших соперников наличествует, по меньшей мере, три игрока, не имеющих права участвовать, и победу следует присудить нам. Нам вручили золото (мне трофей не достался, поскольку одного приза не хватило, пришлось сказать: «Ну и на хуй надо», — зато подарили на память значок), потом мы отошли в угол позировать для фотографии в гарлемской газете «The Amsterdam News». Итак, ждем мы вылета птички, как неожиданно фотограф отзывает в сторонку тренера «Сахарной Чаши», тот подходит ко мне и бормочет: «Слышь, чувак, не знаю, как сказать, но, короче, понимаешь...» Я оборвал его на полуслове, сказал, что понял, проехали и покинул кадр. Думаю, я бы испортил всю фотографию или что-то в этом роде. Или, может, они не желают, чтобы читатель знал, как охуительно закидывал мячи этот белый пацан.