— Молодой человек, у меня к вам один вопрос, — говорит дядька в кепке. — А гостиница в Будапеште — она сколько звезд? И звезды там соответствуют европейскому уровню, или там сервис чисто славянский?
— Извините, я не в курсе. Я просто помогаю.
Мама, пропустив вперед мужика и трех теток — они прибежали в последний момент, — встает в очередь в зону регистрации. Сзади пристраивается семья японцев. Ребенок сидит на чемоданах, погруженных в тележку.
— Ну, хорошо тебе слетать, — говорю я.
— И тебе тоже счастливо. Смотри, осторожно…
— Не волнуйся, не в первый раз.
Мама целует меня в щеку. Я иду к эскалатору.
* * *
Валя прохаживается по комнате.
— Ну, нормально у вас. Не буржуазно, по крайней мере. Не очень буржуазно, скажем так.
— Тесно только.
— Ну да, понимаю.
Я подрезаю ножом и срываю пластмассовую пробку с бутылки портвейна «Массандра», наливаю в стаканы. Мы выпиваем, не чокаясь. Я отламываю кусок лаваша, начинаю жевать.
— Фильм какой-нибудь будем смотреть? — спрашиваю я.
— В общем, можно. А что у тебя есть?
— Так, не слишком много. Есть «Криминальное чтиво». Пойдет?
— Ну давай.
Мы стоим у окна, обнявшись. По шоссе едут машины с включенными фарами. Светится заправка.
Я спрашиваю:
— Поедешь с нами в Питер?
— А когда?
— Восемнадцатого.
— И что там будет?
— Сейшн какой-то. У Курта друзья там живут. Он им позвонил, они говорят — приезжайте, зажжем. А подробностей — в каком клубе, кто будет играть — я не знаю.
— Вообще, съездить можно. Я Питер люблю. Только бабок нет ни фига.
— У меня есть, не проблема.
— Значит, еду, вопрос решен.
Над домами низко летит самолет, заходит на посадку в Домодедово. Хлопает чья-то балконная дверь. Мы начинаем целоваться.
Достаю из ящика стола презервативы «Contex». Я всегда покупаю одни и те же, в аптеке рядом с «Копейкой». Аптекарша каждый раз просит показать на витрине, хотя я говорю ей конкретно: «за тридцать пять — двадцать». По такой цене только одни.
Валя берет пачку, вертит в руке.
— Спрячь. Я ненавижу презервативы. Надеюсь, ты мне доверяешь?
— Доверяю, конечно. Я не про это… Ты пьешь таблетки?
— Нет, не пью. Поэтому осторожно.
— И тогда не пила?
— Когда?
— У тебя дома…
— А ты что, тогда кончил в меня?
— Не помню. Я был пьяный.
— Я тоже. Но это уже не важно. Все нормально.
Сквозь щель между шторами в комнату пробивается свет. Я смотрю на часы. «10–21». Валя спит. Я встаю, иду в туалет, шлепая босыми ногами по плиткам пола.
Поднимаю крышку. Струя льется в унитаз. Слева, почти у бачка, трещина. На белом фарфоре видны налипшие волосы и грязь. Я ненавижу мыть унитаз и никогда не мою. Этим всегда занимается мама — каждые выходные. А сейчас ее нет.
Валя уже не спит. Я залезаю под одеяло, ложусь на спину, смотрю в потолок.
— Ты Курта вообще давно знаешь? — спрашиваю я.
— Года два или три.
— А как вы с ним познакомились?
— Я точно не помню уже. Где-то в тусовке. Какие-то были знакомые… Нет, сейчас уже не могу точно вспомнить… На каком-то этапе он вроде бы проявлял интерес…
— Вы трахались?
— А почему тебе интересно?
— Так, любопытно.
— Не помню. Может и да, может, и нет. Помню, что тусовались с ним плотно… Но тебя разве это волнует?
— Да нет, не волнует. Просто спрашиваю. Что будем делать сегодня?
— Не знаю. Если честно, не хочу ничего. У меня по весне всегда такая апатия… Нет, сначала, когда только-только весна начинается, оно по-другому. На улице весна, и в душе весна. Но потом опять холодно, опять снег, и так до конца марта. Это ужасно меня раздражает — что весны нет и нет, и я погружаюсь в апатию… Не могу дождаться хорошей погоды.
* * *
Универсам «Перекресток». Очереди за призами от пива «Клинское» — «Дайте пробке шанс!». У меня — три крышки с силуэтом бутылки на обратной стороне. За каждую мне полагается бутылка пива. Передо мной — человек двадцать, у некоторых — по целому пакету пробок. От стола выдачи призов отходит чувак. Он тащит две коробки бокалов и два ящика пива. К нему подходит полная девушка, помогает.
Тинэйджер впереди меня говорит приятелю:
— Где, интересно, он взял столько пробок, а?
— Может, день рождения делал, да? Человек пятьдесят гостей. И специально — «Клинское», чтобы призы…
— Не, навряд ли. Он, наверно, где-то работает — может, в баре. Он или баба его. Или хотя бы в киоске — там же тоже много кто открывает на месте. Я раз брал пиво на остановке, и она мне бутылку открыла — а пробку себе. Я тогда говорю: иди-ка сюда…
Во всяких акциях вроде этой любила участвовать Настя. Она выиграла пару маек, бокал и что-то еще. Майки были размера XL, и она отдала их отцу. Она мечтала выиграть главный приз — машину или поездку за границу. Почти во всех акциях главным призом была машина или поездка за границу. То без чего жить, в общем, можно, но многим хочется получить на халяву.
Стеклянные двери разъезжаются. В «Перекресток» заходит Клык. Он сразу идет ко мне, на ходу кивая кому-то в очереди. Мы жмем руки.
— Что, готовишься угостить меня «Клинским»? — спрашивает Клык.
— Придется. Что делать, раз ты нарисовался?
— «Это вы нарисовались, а мы здесь были». Ладно, все это херня. Я и сам могу угостить, если что. Бабки есть. Просто халява есть халява. Как вообще дела?
— Нормально. Восемнадцатого едем в Питер — у нас там концерт.
— Концерт — это зы. Возьмешь с собой — по ходу, группа поддержки?
— Что значит — группа поддержки? За билет тебе заплатить?
— Обижаешь. За билет платить мне не надо — я и сам с усам. Просто давно уже в Питер хочу — выезд туда не скоро, а сам город люблю…
— Хочешь — поехали. Только не устраивай того, что было в «эрке», ладно?
— Ладно, окей. Решили. Там бы тоже все было нормально, если б не эти уроды. Они сами хотели трабла, ты понял?
— Мое дело сказать.
— Все, сказал. Ну что, скоро там твое пиво? Ладно, я подойду, подвалю только к одному кенту.
* * *
По соседней дорожке бассейна непрерывно плавает девушка в розовой шапке. С другой стороны от меня — старуха. Она не плавает, а просто ходит взад и вперед, держась за металлический поручень.
Из мужской раздевалки выходят два высоких парня. У одного вместо ноги — черный пластиковый протез. Он садится на бортик, отстегивает протез, кладет рядом. Нога у него ампутирована выше колена. Парень, соскальзывает с бортика в воду. Второй прыгает вслед за ним на дорожку, где старая тетка.
Парень без ноги плывет мне навстречу. На плече у него татуировка — тигр, оскаливший пасть. Наверно, спецназ, Чечня. Пошел ли бы я воевать, если бы началась война — не где-то в Чечне, а ближе? Или попытался бы откосить? Не знаю. А вообще — странно: по всей стране мирная жизнь, а на Кавказе столько лет продолжается фиг знает что. И любой, кто туда попадает, может уже не вернуться. А здесь чуваки такого же возраста тусуются в клубах, ходят на дискотеки, бухают, трахаются, жрут наркотики, и им, в сущности, насрать на Чечню, на то, что кто-то там погибает, кто-то теряет ногу. Все хорошо, все правильно, так и надо… А всякие уроды-политики спекулируют на этой теме: одни говорят, что надо вывести войска, другие — что нужен более жесткий контроль.
* * *
Супермаркет «Рамстор». Клык подкатывает тележку, мы встаем в очередь к кассе. Подходят два чувака с литровой бутылкой водки «Флагман», большой кока-колой и коробкой чипсов «Pringles». Один — в синей куртке и кепке, второй — в черном пальто.
— Пацаны, извините, вы не пропустите нас? — спрашивает чувак в кепке. — А то на поезд опаздываем…
Клык хмуро смотрит на них.
— Мы тоже, вообще-то, на поезд…
— А во сколько у вас?
— В час сорок четыре, — говорю я.
— А у нас в час семнадцать.
— Ладно, проходите.
Чуваки протискиваются к кассе, кладут свои покупки на ленту.
— У вас сидячка, да? — спрашивает чувак в пальто. — Не завидую.
— А какая разница? — говорит Клык. — Один хер — всю ночь бухать, да?
На улице нас ждут Леха, Курт, Валя, Влад и Алина — подруга Курта. Мы распределяем пакеты с «рамсторовским» крокодилом и спускаемся в переход.
У входа в Ленинградский вокзал толчется народ. Напротив, на парапете подземного перехода, сидят алкаши и бомжи. У «шестерки» с табличкой «скупка, золото, мобильные» мент пьет из банки фанту. Светится окна гостиницы «Ленинградская». Мы проходим в высокую деревянную дверь.
Идем по вагону, ищем свои места. Вагон комфортабельный, с большими широкими креслами, по два вместе, и еще одно через проход.
— Мажорный поезд, однако, — говорит Курт. — Такие вагоны, наверно, в «Невском экспрессе» — который доходит за три часа, а билеты охерительно дорогие. Почему тогда наши билеты — почти как в обычной сидячке?
