— О господи, я знаю, Тедди, — конечно, я знаю. Я же ничего против него не имею. Я нежно его люблю — как и все мы. Просто — ну… ты понимаешь. Фрэнки всего-то лет двадцать. Милая крошка, во многих отношениях. Не то что бы это было неслыханно или как-то так. Но все же — старине Джону, по-моему, здорово повезло.
— Он этого заслуживает, — сказал Тедди. — А тебе, моя бедная старушка, — тебе некуда деваться от меня.
— Дорогой Тедди, — засмеялась Джуди. И поцеловала его в щеку. — Понимаешь, Джейми, Джон — он ужасно богат. Не так богат, как Лукас, конечно, — но все же очень состоятелен. Он не работает, ничего подобного — просто почему-то у него куча денег. И Фрэнки, конечно, — она тебе понравилась? Правда же, она милая? В смысле, милый человечек? Она тоже нигде не работает. Вполне естественно. Нам же, увы, приходится, да, Тедди?
— У нее есть, гм, — профессия, — уточнил Тедди. — Она ведь актриса? Кажется, кто-то мне говорил.
— Ну, — сказала Джуди. — Вообще-то скорее танцовщица. Бог ее знает, какого сорта. Думаю, что-то ближе к эротике. Кстати, Тедди — актер. И очень талантливый. А ты чем занимаешься, Джейми? Чем-нибудь захватывающим?
Джейми засмеялся.
— Да ничем особенным, если честно, — довольно уныло признался он. (И, господи боже, вы знаете: это правда.)
— Ну, — вставил Тедди. — Актер… сейчас я скорее перебиваюсь за кадром. На коммерческом радио. Иногда голос ставлю. Но ни «Эн-би-си», ни «Би-би-си» меня не прельщают, скажем так.
— Не глупи, Тедди — ты совершенно замечательный актер, и прекрасно это знаешь. Понимаешь, в чем дело, Джейми — в последнее время что-то не подворачивалось хорошей роли. Но скоро — попомни мои слова — его имя прогремит повсюду, как должно. Ладно — здесь мы все вкладываем то, что умеем. Я так думаю, ты уже знаешь. Тедди иногда устраивает восхитительные чтения вслух после ужина — правда, Тедди? Век бы его слушала. И он ставит пьесу на Рождество — событие года. Что это будет на сей раз, Тедди? Ты уже решил?
— Пока не знаю. Может, Агата Кристи. Пойдет неплохо. Или что-нибудь из Шоу?..
— Шоу — это замечательно. Только не «Пигмалион» — от этой «Моей прекрасной леди» уже тошнит до смерти. А в свободное время Тедди сам делает вино — мы уже много галлонов прикончили, правда, сладкий? Кроме Лукаса, конечно. Он вино не пьет. Он пьет джин и какой-то странный чай, представляешь? В одном стакане. В этом весь Лукас.
— Ну, — сказал Тедди, — конечно, Лукас его не пьет: оно и не предназначалось для Лукаса.
— Именно. Оно несколько… ординарное, — предположила Джуди. — Вероятно, Лукас считает его довольно вульгарным. Ну — наверное, оно и впрямь довольно вульгарное, как по-твоему, Тедди?
— О да, — жизнерадостно отозвался Тедди. — Премерзкое. Зато дешевое. В смысле, в производстве. Что до Джуди, то она редко лентяйничает — правда, любовь моя? Немного, гм, — сложно определить, чем именно занимается Джуди…
— Совсем несложно, — возразила она. — Я сексолог, Джейми. Проще некуда. Сейчас у меня, правда, совсем мало клиентов — поэтому я подрабатываю у «Самаритян».[24] Иногда это так выматывает, знаешь ли… И если у кого-то в Печатне проблемы, я, конечно…
— Бывают вечера, — сказал Тедди, — когда она совсем без сил.
— Бывает… Многие пациенты ушли, понимаете, когда я временно отошла от дел. Мы путешествовали, не так чтобы мало, правда, Тедди? А потом я подхватила эту, ох — свирепую дизентерию… несколько месяцев не могла вылечиться. Врачи одно время очень волновались.
— О боже, — произнес Джейми. — Где подхватила?
— Гм? В заднице, где же еще! А ты думал — где? Ладно — пойдем, Тедди: пусть Джейми спокойно разберет вещи и устроится. А потом за ужином познакомишься со всей бандой. Вероятно, сегодня готовит новый повар — оно и к лучшему. Бедняга Майк только и умел, что отвратительно потушить мясо и навалить на гарнир совершенно кошмарного пюре — правда, оно было ужасным, Тедди? Это пюре? Ты уже видел Майка, Джейми? Ах нет, конечно, нет — ты же только что приехал. Ну, он приятный человек — правда, Тедди? И Уна. Милая пара. Он просто совершенно невыносимо готовит, вот и все.
— Я видел его замену, совсем мельком, — сообщил Джейми. — Его зовут Бочка.
— Неужели? — воскликнула Джуди. — Бочка! Как мило. А он — ну?..
Джейми покачал головой.
— Нет, — ответил он. — Нет. Лукас называл его Глистой.
— О, как же это похоже на Лукаса! — засмеялась Джуди. — И задумалась. — Милый Лукас, — сказала она. — Милый, милый Лукас!
Они втроем поднялись по ступенькам к дверям Печатни и принялись нагружаться сумками и коробками Джейми.
— А Джон… — сказал Джейми. — Когда вы сказали, что без него бы не справились — что он, гм, — вносит в, гм, — сообщество? (И что, размышлял он, во имя Христа, внесу я?)
— О, ну, — фыркнула Джуди, — я думала, это совершенно очевидно: деньги. Я же говорю, у него их горы. Люди, у которых есть деньги, дают деньги — еще есть Кимми, — но голытьба вроде нас денег давать не должна. Ну — много не должна. Обязательно взгляни на их этаж — на комнаты Джона и Фрэнки. Они поистине великолепны. Сразу видно, кто там живет. Просто потрясающе, чего можно добиться с командой ведущих дизайнеров, армией чернорабочих и ебаным богатством.
— Джуди… — предостерег Тедди.
— Ну, это правда… но я совсем не завидую. Я уверена, он этого заслуживает. Фрэнки — уж точно. Однако должна признаться, что капельку обрадовалась, когда Лукас запретил шторы. У Джона их дюжины были, купленных бог знает где — в «Харродсе» или еще где-то, я так думаю, — для всех этих огромных окон, но Лукас не уступил. Джону пришлось выбросить их все на помойку, правда, Тедди? Бедный старина Джон. Ладно — это все, Джейми? Да? Хорошо, тогда — давай мы покажем тебе дорогу в твой новехонький дом мечты. Гм — Джейми, дорогой мой, — теперь, когда мы все друзья… не думай, что я, гм, — ну понимаешь, вроде как заостряю на этом, но…
— Да? — подтолкнул ее Джейми. — Что?
— Ну, в общем, пока мы стояли тут и так приятно болтали… ты выкурил штуки три этих твоих вонючих сигарет. Лукас не?..
Джейми страдальчески кивнул.
— О да. Он предупредил. Я из-за этого вообще-то дергаюсь ужасно, Джуди. Четыре, на самом деле. Я выкурил четыре. Я, видите ли, заядлый курильщик. Это будет… непросто. С другой стороны, есть и плюсы — меня совершенно не волнуют шторы: у меня нет никаких штор. У меня и мебели-то нет, если честно.
— Не переживай. Все скинутся. Как обычно. А что до курения… я могу тебя полечить. Хочешь? Хочешь попробовать? В порядке соседской взаимопомощи.
— Ну да, конечно — конечно. Но — секс… курение… между ними должна быть некая связь, как ты думаешь?
Джейми выплюнул окурок своей последней, оххх — надолго, наверное. Иисусе. Единственная причина, по которой я так долго болтаюсь снаружи, если себе не врать. Как только войду — все кончено.
— Вообще-то я никогда об этом не думал. О связи, — ответил он. Ну, то есть: дайте-ка мне минутку подумать. Секс без сигареты после, разумеется, совершенно немыслим… но откуда мне знать, сочтут ли нормальные люди это связью? В смысле, для меня все, что угодно — абсолютно все — без сигареты до, после и двадцати, черт возьми, сигарет посредине настолько невозможно… О господи. О боже, боже…
— Не переживай, Джейми, — подбодрил его Тедди. — Всех нас выводит из себя какое-нибудь правило. Джон с его шторами и парковкой — твои сигареты… Что до меня, то мне не слишком нравится манера Лукаса обращаться по фамилии, но что уж тут. Знаешь что — мы поможем. Поможем тебе. Тебе понравится в Печатне, честно. Ты ее полюбишь. Мы все ее любим.
Джейми кивнул:
— Я знаю. Я знаю, что полюблю. Я уже ее люблю. Ну ладно, вы двое: покажите мне дорогу. Да, Джуди, вот — вот мои чертовы «Голуаз». Забери их, спрячь и не говори мне, где.
Джуди засмеялась и сунула пачку в карман.
— Хорошо, Джейми — я их зарою. Нет, лучше — я скажу тебе, что я с ними сделаю: привяжу к камню и брошу в реку. Но ты видишь, я была права насчет Тедди, а? Я же говорила, что у него бзик. Господи боже — это всего лишь фамилия.
Они были, то и дело уверяла его Джуди, уже почти на месте (совсем рядом) — но Джейми совершенно точно по первому разу не помнил этот бесконечный путь; быть может, Джуди, совсем как мой давешний таксист, чьи воспоминания мне предназначено судьбой хранить вовеки, воображает, будто я могу оценить экскурсионный маршрут. Могла бы оставить это на другой раз, когда они, все трое, не были бы нагружены, как мулы, — движение поминутно прерывалось кем-нибудь — обычно Джейми, — чтобы подобрать очередной обломок, с грохотом выпавший из какой-нибудь искренне ненавистной коробки или сумки, плохо увязанных вместе. (Честное слово — когда в следующий раз соберусь путешествовать, задолго до судьбоносного момента львиную долю барахла отправлю прямиком в мусорный бак. Который, кстати, где? Надо выяснить чертову уйму таких вот мелких деталей, что сейчас больше пугает, чем возбуждает.) Боже, знаете, я уже так давно не бывал в новом месте, что почти забыл, как это все бывает. Так что это одна забота. Но это же отнюдь не большая забота, верно? Да уж — намного меньше, чем замаскировать, задушить, безжалостно повергнуть на землю, избить и уничтожить чудовищную мысль, огромную и бесформенную, поглотившую все его существо, — словно каждый волосок на теле превратился в шип. Интересно — такова была следующая лихорадочная, отчаянная надежда Джейми, — если я вдруг стану совсем беспомощным (невеликое преувеличение) и, допустим, даже в некотором роде жалким (вот уж легче легкого) — быть может, Джуди тогда забудет тот вздор, что я наплел ей про «Голуаз», и — ну может ведь такое быть? — сунет мягкую пачку обратно в мою ладонь? Вы как думаете? Ах, эти белые цилиндрики, плотно набитые ароматным наслаждением: как потребно мне ощутить сие утешение — жестокий, похотливый, ужасный зуд в горле, хорошенько затянуться — на полсигареты — чтоб до самых пяток пробрало желанным ядом. (Господи, как я малодушен.)
