за эти тридцать минут. Поставил Echo & Bunnymen – Lips Like Sugar и включил повторение. Я шел и вспоминал, как под новый год был снег огромными хлопьями, я слушал эту песню по кругу и думал о ней, как на новогоднем корпоративе я увидел её в облегающем черном платье, с черными кудрями, спускающимися на оголенные белые плечи, как я поразился, как мое сердце как будто бы проткнула стрела (или как там говорят в охуенных книжках), и я посмотрел на неё с другой стороны и уже как по щелчку ничего не мог поделать – это произошло. «Я космонавт, и ты тоже» – почему-то крутилось у меня на языке всю дорогу домой тогда. Я шёл, слушал Lips Like Sugar, кружились огромные хлопья тополиного пуха. И она даже не позвонила, она даже ничего не поняла.
Когда я уволился (или меня уволили), Ира так же ничего не сказала. Я вымолвил, что, может, еще увидимся, а, может, нет – скорее всего, нет. Сказал это всем и ушел, она по-доброму усмехнулась.
У меня была мечта, укатиться после последнего своего рабочего дня на своем бирюзовом скейте в офисных лакированных туфлях с каблучком, в которых ходил на работу. Мне казалось это очень забавным. Я так и сделал, а у дома выкинул их в мусорку.
Итак, я качусь на скейте по Кирочной, рассекаю в шортах и лакированных туфлях. В общем, это то, чего я так долго ждал. Я улыбаюсь как дурак. Дурак и есть! Звоню другу.
– Чувак, подари мне путевку в Лаос! Не пожалеешь, я упомяну тебя в моей книге! Я назову тебя Санчо!
– Ты охренел? Я занят, чувак, потом перезвоню.
– А я не занят, совсем не занят! Бывай, Санчо!
Выходные прошли как обычно. А вот в понедельник с утра я проснулся в поту и в смуте. Моя офисная душа не могла понять, что происходит, как так получилось, как я смог вообще себе такое позволить – оказаться без работы, почти без сбережений, почти без будущего?! А до этого у меня было будущее – спрашивал я сам себя в терзающем диалоге. Какая собственно разница, что там дальше? Такие дела. В ночь же с понедельника на вторник я вскочил от удушья. Во мне что-то было, мне надо было это выплюнуть, изрыгнуть, но не получалось. Я был даже не в клетке, я сам стал клеткой. И следующей ночью случилось то же самое. Я не мог нормально спать, засыпая, я знал, что проснусь опять от этого удушья. Я перестал принимать пищу, чтобы во мне не было ничего, ни грамма не меня, как мне казалось, я бы выплюнул желудок, и кишки, и печенку, выдавил бы всю кровь и лимфу из себя, если бы мог, чтобы стать всецело натурально никем и ничем, как я себя и ощущал.
Так прошло несколько недель, недель забытия и непонимания, ночных агоний и рассветов в больной туманной дреме.
В какой-то день я проснулся и почувствовал себя как будто легче. Я встал осмотрелся, оглянулся, посмотрел по сторонам, в окно. Там мир. Мне он показался не таким уж и враждебным. Светило солнце, пели птички, дети бегали по огромной территории детского сада и орали. Лаяли собаки. Жизнь. Я загрузился, вспомнил себя, себя в прошлом, попытался уловить те мои мысли и переживания, планы и надежды. Я осторожно позавтракал. Полез в интернет. Выскочила реклама шмоток. Почему-то мне захотелось заказать себе косуху – мне определенно стало лучше. Это было мое давнее желание, но как-то не срасталось. И я подумал, ну раз я такой бунтарь и одиночка, почему бы не купить косуху на последние деньги?
Путевку в Лаос мне так никто и не подарил, и, натянув новую кожанку, я пошел устраиваться в контору. Когда я работал в офисе бухгалтером, мне хотелось оказаться на самом дне, чтобы начать всё заново, например, грузчиком в «Народный» брататься с хачами, или пойти на помойку сортировать мусор. Мне казалось, что там я стану самим собой, там я приму этот мир, и, самое главное, мир примет меня. Но, пораскинув мозгами, на деле же я поставил для себя цель: хотя бы чтобы не было кип документов. Никаких бумажек – в жопу их!! В первый же рабочий день они (бумажки) мне жестко отомстили, я забыл все свои акты в Макдаке на гребаной Ладожской, а акты были подтверждением выполненной работы. «Ах вы, пидорские создания, сраные бумажки, чтоб вас черти драли!» Я рвал и метал, не мог дозвониться до ресторана и до старшего смены, и в порыве ярости проломил домашний стол кулаком. Конечно же, ничего я не проломил, кроме своего пальца, содрав кожу с мясом до кости и распустив реки крови – а стол как стоял, так и стоял, ухмыляясь. Я устроился на подработку инженером в контору, обслуживающую компьютерно-кассовые системы. Ничего сложного я не делал, а больше занимался черной работой, которая заключалась в монтаже планшетов для доставки на кассах ресторанов, или монтаже и настройке сканеров в киоски, где вы, Уважаемые, тыкая пальчиками, заказываете себе Биг Мак, картошку и колу. Не сказал бы, что мне совсем не нравилось, это была довольно тупая, но в чем-то медитативная работа. Еще я понял, что зачастую самое сложное – это не высшая математика, не точная настройка оборудования, самое сложное – это открутить ебаную гайку «на 5» с зафиксированного проржавелого винта длинной два сантиметра с кривой резьбой, порой у меня это занимало минут по десять. Но в общем, как подработка – самое то, а о другом я даже и не думал. Я ничего не хотел, планов у меня не было, разве что купленные уже давно билеты во Владивосток. Невзначай я вдруг решил, что следующим моим жизненным этапом будет накопленная сумма на очки авиаторы. Я мониторил интернет и ждал распродажи и дополнительных скидок, чтобы сразу, как капнет деньга на счет, бросить в корзину новые авиаторы и нажать «оплатить». Мне нравилась моя такая безалаберность, как назвал бы это мой отец.
Прошло пару недель, я как будто варился в собственном соку, ни с кем не общался совсем, разве что со старшими смены ресторанов, некоторые из которых были ничего. На Выборгском шоссе зашел человек с моей прошлой конторы и увидел меня. Я уминал Панини Тоскану с кофе, поставив все сканеры в киоски и подписав акты о выполненной работе. Он подошел и спросил – «чё, как оно?» Я
