– Ну, чё, бля, Каблук, тормозишь, в натуре?! – начинал срываться Кореш. Он терял терпение потому, что прописка двигалась медленно, а бремя её проведения по выпавшему жребию лежало на нём.
– За тормоза веслом по чану! – помогал Корешу самый старший малолетка Вадя Бендер, просидевший в хате больше всех остальных. К его хриплому слову не прислушаться было нельзя, он был старожил, и динамить его означало не соблюдать малолетских традиций.
Через какое-то, наверное, совсем неуловимое для Саши мгновение после реплики Бендера он получил тем самым веслом по голове. Ибо веслом называлась тюремная алюминиевая ложка, а чаном в данный момент как раз была Сашина голова. Голова дернулась, Саша исподлобья глянул на Бендера.
– А, чё, это тоже по понятиям? – по простоте душевной спросил он.
– Ты-ы-ы бля… – не выдержал Кореш. – По понятиям я бы тебя уже парашу мыть отправил.
– Чё-ё-ё? – протянул потрясённый Каблук.
– Уй бля в ачё, не горячо? – Бендер вплотную приблизил свои воспаленные глаза к глазам несчастного. – Хочешь по понятиям? Тогда секи. Тебя спросили: «Уй в жопу, тра-та-та?», это нормальный вопрос?
Каблук растерялся. В его голове судорожно закрутились все шарики и ролики, какие только были: «Как же отвечать? Скажу ненормальный вопрос, значит, поставлю под сомнение хату, скажу нормальный, тогда выходит…». Тут мысли Каблука смешались. И он решил идти ва-банк, им двигало отчаяние.
– Уй в жопу не ля-ля, а ля-ля не тополя! – выпалил он.
Воцарилось молчание. Народ был потрясен наглостью и простотой Каблука, сказавшего абсолютную чушь, однако он сделал правильный ход, так как главным было то, что он не молчал. Особенно это было важно для Кореша, ведь в этом парадоксальном мире, каким являлась малолетская хата, ведущий прописки невольно попадал под подозрение, если новоявленный малолетка в ходе прописки опускался и не мог получить статус пацана. А если вновь прибывший не мог стать пацаном, то и число порядочных арестантов, постоянно отправляемых после суда на этап, становилось меньше.
Кореш заржал. Это означало его согласие с ответом, как правило, после этого назначался перекур. Бендер раздал всем общаковые сигареты. Хата окуталась клубами дыма.
– Лады. – выдохнул сизый дым Бендер. – Ответ принимается, учитывая возраст новичка и нелегкое экономическое положение в хате, не дающее возможность чифирить от вольного. Но по правилу надо отвечать на этот вопрос: «Моя жопа не колчан, а твой уй не баян». Понял?
Саша понимал, что если ответы предполагают такую точность, а это только начало, то ему предстоит пережить что-то, чего он пока себе просто не может вообразить. Но понятно, что эти ощущения ему обойдутся дорого.
Когда, наконец, сигареты были докурены, бычки затушены, какая-то неумолимость и рок нависли над всеми, только больше всех остальных это непередаваемое ощущение переживал Каблук.
– Ну, чё, толкай телегу, Кореш, – процедил Бендер сквозь зубы и, перебирая чётки, стал угрожающе тусоваться по хате, исподлобья поглядывая на малолеток. Кореш принял какой-то довольно зловещий даже для такой ситуации вид и кивнул.
– В жопу дашь или мать продашь?
Мозги Каблука работали на полную мощность, на которую только были способны, тем более, что над ним с веслом наготове навис Барсик, четырнадцатилетний садист, попавший в СИЗО за нанесение увечий родителям, последние, в свою очередь, так же грешили против Барсика рукоприкладством.
– Ох, если ща впендюрю, дыня отвалится, – прорычал Барсик, одарив Каблука взглядом, в котором было всё необходимое для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений по поводу искренности его слов.
Серое вещество Каблука работало на полную катушку, клетки складывались в невообразимые комбинации. И когда рука с веслом неумолимо нависла над его лысой головой, он издал какой-то нечленораздельный звук, заставивший, однако, Кореша, перехватить карающую десницу.
– Я не пидар – в жопу дать, мать не буду продавать! – наконец выкрикнул Каблук, при этом слова его были подкреплены такой мимикой, что в истинности ответа никто из малолеток и не усомнился бы, если б каждый из них не прошел уже отпущенную ему прописку.
На этот раз после секундного онемения звонким ржанием, раскатившимся по всему крылу, залилась вся хата.
– Ну, ты поэт! – вопль восторга вырвался из груди Бендера.
– Пушкин! – поддержал Барсик.
– Ну, чё опять не так? – поднялся над общаком Каблук, понимая, что опять сказал отсебятину, но всем своим видом демонстрируя «благоговейное» желание отвечать по-пацанячьи, ну хотя бы, как положено по понятиям.
– Ладно, не дрыгайся, – хлопнул его по плечу Кореш. – Голова работает.
Снова все закурили.
ЕМ: 28. Pan Sonic «Csg-Sonic».
В сизом дыму Каблуку было разжёвано, как правильно отвечать на этот вопрос:
– Пацан в жопу не дает. – Бендер поднял указательный палец. – Свою мать не продает! Учись, сынок, паханом будешь!
После такой устной проверки на пацанячью смекалку Каблук мог формально считаться принятым в пацаны, но по правилам прописки он должен был показать себя в деле.
Со времён первых макаренковских заведений для беспризорников «малолетская» колониально-тюремная культура накопила такой запас всевозможных «проверочных» средств для новобранцев, что для описания всего этого жуткого фолка, наверное, не хватило бы и целого срока на полную катушку по какой-нибудь сто второй старого кодекса. Поэтому здесь мы ограничимся описанием лишь одной вполне безобидной забавой, впрочем, стоившей Каблуку разбитого носа и пары фингалов. Игра называлась «Слепой бокс».
– Ладно, Каблук, голова у тебя соображает, посмотрим, чё ты, в натуре, сам из себя представляешь, – сказал Бендер и глянул на Кореша. Тот кивнул.
– Короче, сейчас игра будет в «Слепой бокс».
– Ты не бойся… – Барсик похлопал Каблука по плечу. Тот встал из-за общака. Засосало под ложечкой. Каблук понимал, что здесь без болевых ощущений не обойдётся и внутренне сгруппировался. «Расслабься, – говорил он себе. – Ну дадут пару раз по роже, главное, выйти из этой игры пацаном». Вся хата, в общем, человек десять, собралась на пятачке перед общаком. Вообще, с тем, кто не прошёл хотя бы одну игру, «играют» до тех пор, пока новенький, обессилев от страданий, не упадет на руки пацанов или не пройдет одну из игр достойно.
– Ща тебе глаза завяжут полотенцем, – объясняет Кореш Каблуку. – Но сначала завяжут Колдырю. Он у нас Мухаммед Али…
При этих словах из числа пацанов вышел здоровенный малый, своей комплекцией скорее напоминавший борца сумо, чем легендарного боксера. Каблук побледнел.
– Не ссы! – Колдырь подмигнул сопернику. – Я бью-то всего два раза…
– Да, он такой… два удара… Один раз по морде, другой по крышке гроба, – объяснил Барсик.
Малолетки, большинству из которых уже «посчастливилось» испытать на себе мастерство Колдыря, понимающе заулыбались, они то, мол, живы… Но бледный «боксёр» поневоле ничего этого не знал, поэтому принимал всё за чистую монету, и в его тонкой душе проснулся ужас.
– Все по-честному, не бзди, – тоном бывалого тренера сказал Кореш, завязав полотенцем глаза помрачневшему и принявшему ужасающий и вместе с тем довольно-таки комичный вид Колдырю. Затем гладиатора покрутили на месте вокруг своей оси, чтобы Каблук убедился, что всё надёжно и со всех сторон завязано на лысой голове его противника и что вообще всё по-честному, без обмана. После полотенцем увенчали и самого виновника торжества.
– Раз, два… – Кореш начал отсчёт.
– На счёт три начинается бокс! – пояснил Бендер.
– Три!!! – не жалея голосовых связок, провозгласил Барсик, за что получил от Кореша подзатыльник. Но было поздно…
Слово «три» больше никогда не ассоциировалось у Каблука с школьной оценкой, а человек, сказавший в его присутствии что-то вроде того, что бог любит троицу, вызывал приступ ничем не обоснованной агрессии. Наверное, в последующие годы жизни это слово вызывало в памяти вчерашнего школьника мощнейший кроваво-огненный взрыв в голове. Надо сказать, что, несмотря на некоторые намеки и небольшой, но уже приобретенный начальный опыт жизни с маленькими з/к, Каблук настроился на неравный, но честный бой. Однако, этого опыта было ещё недостаточно, чтобы понять, что после того, как его самого хулиганы зрения лишили, Колдырю это самое зрение эти сами хулиганы вернули… На счет «раз» он отводил руку. На счет «два» набирал воздуха в грудь. И, наконец, на злополучный «три» в голове вчерашнего школьника взорвалась бомба, а сам он, сбитый с ног ударной волной, полетел в другой угол хаты. Где и был благополучно подхвачен на руки худеньким, но жилистым, а главное, всем сердцем, переживающим аффект драмы становления личности в тюремном социуме Бендером. Быстро, молча и искренне соболезнуя, снимали пацаны с раненного собрата полотенце, вытирали кровь, укладывали на шконарь. После чего к новому, но уже законному жителю хаты подошел Кореш, воткнул ему в зубы сигарету и толкнул речь:
