– Гермико-сан. – Он кланяется – так, что торс его на мгновение застывает параллельно полу – и вновь выпрямляется, широко усмехаясь.
Гермико кланяется точно так же низко, выпрямляется, набирает побольше воздуху, снова кланяется, на сей раз в моем направлении.
– Моя подруга Луиза, – говорит она.
Он поворачивается ко мне, запрокидывает голову, чтобы разглядеть меня как следует. Боже правый, да в парне два фута росту!
Небольшое преувеличение. Кабы мои титьки были полкой – что полностью исключается, учитывая силу тяжести, – Оро вполне мог бы опереться о них своим безупречным подбородком.
– Привет, Луиза. – Он сжимает мою здоровенную лапищу обеими своими миниатюрными ручками. – Я так ужасно рад с тобой познакомиться. – Точно ребенок, глядящий вверх на абсурдно высокое дерево, он не знает, рассмеяться ли или начать на меня карабкаться.
Самый габаритный из парней в полушинелях выступает вперед, склоняется и рычит что-то в крохотное золотое ушко Оро.
Оро оборачивается к нам.
– Поедем ужинать? Мы с Гермико киваем.
– Мы поедем во второй машине. – Появившиеся слева с полдюжины серых полушинелей подталкивают Оро к пожарному выходу, вот только Оро стоит перед нами, не трогаясь с места, в окружении полудюжины бежевых полушинелей.
Гермико со смехом хлопает в ладоши.
– Кагемуша*, – восклицает она.
– Хай, – усмехается Оро. – Кагемуша**. – Двери пожарного выхода распахиваются, и серые полушинели запихивают второго Оро в огромный серебристый «даймлер».
* «Воин-тень» (яп.), т.е. двойник какой-то важной персоны. ** Здравствуй, воин-тень (яп.).
– Воин-тень, – поясняет мне Гермико. – Дублер Оро. Древняя японская традиция.
Самая габаритная бежевая полушинель шепчет что-то Оро на ухо.
– Надо ехать по-быстрому, как рыба в воде, – говорит Оро.
Шесть бежевых полушинелей, Оро, Гермико и я с грохотом скатываемся по винтовой лестнице, мчимся по шлакобетонным коридорам, освещенным через равные интервалы тусклыми фиолетовыми лампами. Никто не произносит ни слова. Достигаем грузового лифта с дверями, что, раздвигаясь, уходят в пол и потолок, точно гигантские стальные челюсти. Лифт довозит нас до уровня многоярусной парковки. Темно-синий седан «мазерати» с визгом притормаживает рядом с нами, пассажирская дверь со щелчком распахивается. Гермико уже забирается было внутрь, но один из парней в полушинелях взрыкивает на нее.
– Подожди второй машины, – говорит Оро. – Мы поедем во второй и не иначе.
Дверь закрывается, «мазерати» отъезжает.
Появляется еще один седан, двойник первого, на «хвосте» у него два микроавтобуса и «линкольн». Мы с Гермико забираемся на заднее сиденье второго «мазерати». Оро усаживается впереди.
Шофер в белых перчатках направляет визжащую машину вниз по витому пандусу и выныривает в ночь. Светофоры, по всей видимости, для супер-дупер японской звезды не указ. А может, Оро и его личный шофер просто плевать на них хотели. Нас с Гермико швыряет туда-сюда; на поворотах седан аж на два колеса встает. Гермико с Оро взахлеб болтают на японском, через каждые несколько фраз или около того переключаясь на английский – но не ради меня. Скорее это свойственно их стилю, их пофигистич-ной невозмутимости космополитов.
– Ты хорошо сегодня сыграл, – роняет Гермико, когда нас сталкивает вместе: это шофер вильнул в сторону, объезжая группу девиц в красных куртках, что роем проносятся мимо на раззолоченных мотороллерах, ослепляя кармазинными задними фонарями.
Оро говорит что-то, чего я не улавливаю. Оба смеются.
– То-то я удивилась, когда ты заиграл на моей черепахе, – говорит Гермико.
– Понимаешь, – объясняет Оро, – я весь дом обыскал, вот не нахожу черепахи, и все тут. А потом просыпаюсь однажды утром – а она стоит в уголке. Я так обрадовался. «Добро пожаловать домой, Черепаха», – говорю. – Похоже, заметил, что я недоуменно рот разинула. – Мне эту черепаху Гермико подарила, когда мы были совсем детьми.
Смотрит на меня так, словно ждет осмысленного ответа. Мне полагается плясать от счастья по поводу того, что он отыскал-таки свою гребаную черепаху?
– Ну, музыкальный инструмент, на котором он сегодня играл. Я сама его сделала, специально для Оро.
– Настоящий панцирь морской черепахи. Когда Гермико мне его подарила, на нем было только семь струн. Я добавил еще две – для гармонии, – поясняет Оро.
– А как ты эту штуку называешь? Оро изумленно смотрит на меня.
– Черепаха. Я называю ее Черепаха. Ну, еще бы.
Тормозим у подножия высотной башни, что выглядит одновременно внушительной и построенной на скорую руку: она мерцает, точно мрамор, облепленный липучим целлофаном. Машина медленно ползет вниз по бетонному пандусу – и вот мы снова на многоярусной парковке. Оро вводит нас с Гермико в тесный лифт.
Лифт поднимается – и мы выходим в небольшой сад-оранжерею. За узким каменным мостом – ресторан, сзади огражденный выгнутой стеной стекла. Женщина в кимоно поспешает нам навстречу и, тараторя и кланяясь, ведет нас не в глубину помещения, откуда пришла, а по периметру сада. Рядом с каменным фонарем она раздвигает тканевую ширму из волокна рами – там за длинным лакированным столом расселись девицы в полотняных костюмах, лощеные мальчики в белых рубашках, парочка захребетниц из фэн-клуба в свалявшихся шерстяных кофтах, наброшенных на плечи, дабы защититься от губительного кондиционера, и группа мужчин средних лет в темных деловых костюмах. Едва мы вышагиваем из обуви и ступаем на татами, все они разражаются аплодисментами. Еще одно полотно выгнутого стекла обеспечивает нам невыразительный вид на ночную Осаку и освещенные краны гавани за нею.
Оро восседает на почетном месте в центре стола, я – слева от него, Гермико – справа. Бесконечные смены официантов в белых жилетах приносят подносы с едой, по большей части японской, хотя в одной из серебряных кастрюль с подогревом обнаруживается кок-о-вен*, а в другой – гора картофельного салата. Девицы в льняных костюмах прохаживаются насчет моих навыков в обращении с палочками и, подозреваю, что, прикрывшись салфетками, еще и непомерный аппетит мой вовсю обсуждают, в то время как сами себе подкладывают рыбью жабру там, прозрачный ломтик цуккини – здесь. Оро, вооружившись керамическим графином, лично заботится о том, чтобы моя чашечка для сакэ не пустела. По ходу трапезы меня представляют веем и каждому, кроме как мужчинам в деловых костюмах в дальнем конце стола. У тех, как я заметила, на лацкане пиджака – по крохотной квадратной серебряной булавке.
– Кто эти croque-morts*! – спрашиваю у Гермико.
– Кто-кто?
– Ну, служащие похоронного бюро в конце стола.
– Это мои менеджеры, – сообщает Оро.
– Так много, – вздыхает Гермико.
* курица в вине (фр.).
** служащие похоронного бюро {фр.}.
– И вовсе не много. – Вид у Оро обиженный. – Один занимается телевидением, один – кино, один – музыкой, один ведет бухгалтерию и один надзирает за остальными четырьмя.
– А ты еще и в фильмах снимаешься? – Хлопаю ресницами, давая понять, сколь глубокое впечатление он произвел на простодушную гостью с Запада.
– На моем счету – детективный сериал «Маку Хама: частный сыщик» и еще полным-полно рекламных роликов, ано*… – Он загибает миниатюрные пальчики. – «Карри “Камасутра”», «Солодовое виски “Скинфлинтс”», «Ароматизированные свечи “Жорж де ла Тур”». Кроме того, я делаю по три-четыре фильма в год. Только что закончил один. Ужасно крейзовый. Знаешь Джима Джар-муша**, ну, того, что поставил «Более странно, чем рай»?
Я киваю.
– Мой новый фильм в том же духе. Хочешь посмотреть? – Подливает мне еще сакэ.
– А то.
– Ты завтра свободна?
Гляжу через его плечо на Гермико.
– Надо ли нам сегодня возвращаться на гору Курама? Она качает головой.
– Уже слишком поздно. Мы можем заночевать здесь, если ты не против.
– В ресторане?
– Это отель, Луиза.
– О’кей, – говорю я Оро. – Съездим поглядим завтра твой крейзовый фильм. Он на японском?
Он кивает.
– Я перескажу тебе сюжет.
– Нет проблем. Мне Гермико переведет.
* вот (яп.).
** Джим Джармуш (р. 1953) – американский кинорежиссер. Его фильм «Более странно, чем рай» («Stranger Than Paradise», 1984) был отмечен «Золотой камерой» (приз за лучший дебют) на фестивале в Канне.
На краткое мгновение он смотрит на меня – глаза в глаза. Его глаз прочесть не могу – они все равно что из обсидиана, но что-то подсказывает мне, что он здорово обломался.
Когда официанты приносят чайники с зеленым чаем, Оро извлекает из внутреннего кармана блейзера пачку сигарет и протягивает ее мне.
– Что это за марка?
Он демонстрирует мне бледно-голубую этикетку: «НЕВОЗМОЖНЫЕ СИГАРЕТЫ».
С помощью маленькой нефритовой зажигалки дает мне прикурить. Ловлю его – ну, почти ловлю – на разглядывании жемчужины.
– А ты в Японии давно, Луиза?
