Моя жизнь была уже как бы и не моей. Я перестал быть собой – таким, каким себя знал. И это было невыносимо. Но я знал, что мне делать: нужно связаться с Заком, Сэм, Дианой и Арджем.
***
На следующее утро отец заявил, что не хочет, чтобы у меня создалось впечатление, что он не верит в будущее Земли, потому что поддерживает программу колонизации Марса.
– Жюльен, я убежден, что у человечества есть надежда.
Для подтверждения этих слов отец решил сводить меня к себе на работу, в ЦЕРН. Я не гоняюсь за славой, как Зак, но я все же надеялся получить свою порцию внимания. Однако все получилось совсем не так, как оно мне представлялось. Ученые дяденьки, лучшие умы нашего времени, таращились на меня, словно пытались добраться рентгеновскими лучами до моей ДНК и узнать, не содержит ли она какие-то волшебные частицы, привлекающие пчел. До того, как меня ужалила пчела, я ни разу не видел ученого «вживую». А теперь только и делаю, что общаюсь с учеными. К счастью (или к несчастью), мой визит в ЦЕРН закончился плохо (или, наоборот, хорошо), так что в конечном итоге я оказался в Канаде.
Вот как все было: мы спустились к KMC. Двое папиных друзей работали там в аппаратной, расположенной в громадной подземной пещере, похожей на внутренности гигантского кондиционера. Пещера тянулась на 25 километров. Вы спросите: а что такое KMC? Да, я вот тоже не знал. Это компактный мюонный соленоид – стомегапиксельный цифровик весом 12,5 тонны, который делает трехмерные снимки столкновений частиц в Большом адронном коллайдере со скоростью 40 миллионов снимков в секунду. Есть вопросы?
Нас там было человек двадцать: мы с папой, несколько ученых и группа студентов политехнического института из Марселя. Взрослые спорили, где мы формально находимся: во Франции или в Швейцарии, – а студенты обсуждали хиггсовский бозон и свои коллекции марок и таращились на меня, как на какую-то диковинную зверюшку. Мне ужасно хотелось по-маленькому. Я потихонечку откололся от группы и свернул в какой-то боковой коридорчик, где вполне мог быть сортир. Я был в каске и в лабораторном халате – все, как положено. В общем, я напряженно искал сортир, и вдруг где-то поблизости грохнул взрыв. На пару секунд я оглох. Тряхнуло так, что со стен попадали таблицы и схемы. Коридор затянуло дымом, запах которого был совсем не похож на запах дыма. Повсюду ревели сирены пожарной тревоги. Я рванулся назад – туда, откуда пришел, – но стальная защитная дверь преградила мне путь. Прямо как в фильмах про Джеймса Бонда. И вот тогда я и понял, что обоссался. В прямом смысле слова.
Обоссаться в общественном месте! Что может быть унизительнее?! Пятно на штанах сразу бросается в глаза. Но что самое поганое: от тебя пахнет мочой. От людей не должно пахнуть мочой. Это неправильно.
Мне не хотелось, чтобы кто-то увидел мокрое пятно у меня на джинсах, поэтому я побежал в противоположную сторону и свернул в коридор, где вроде бы не было лабораторий, а были какие-то хозяйственные помещения. Во всяком случае, воздух здесь был попрохладнее и посвежее. Я прошел метров двести и увидел приоткрытую дверь. За дверью располагалось что-то похожее на классную комнату. Окон там не было – все это происходило глубоко под землей, – а были стулья, расставленные рядами, кафедра, демонстрационный экран и настенный телефон, который, как выяснилось, не работал. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь. Но она не открывалась. Блин. Я хотел выйти обратно в коридор, но дверь, через которую я вошел в комнату, теперь была заперта.
На тот момент мои мокрые джинсы уже сделались липкими и холодными. Вентиляцию отключили, чтобы токсичные пары не распространились по всем помещениям подземного комплекса, и от меня ощутимо воняло.
Раздался еще один взрыв – уже не такой громкий, как первый. Свет замигал, но все-таки не погас. Наверное, большинство людей обосрались бы со страху, окажись они на моем месте – ощущения и вправду малоприятные. Как будто тебя похоронили заживо. Но я просто лег на пол и принялся размышлять об иронии судьбы: я опять оказался запертым в скучной комнате. В комнате скуки, как я ее называл.
У меня с собой была портативная игровая приставка, которую я нашел в бардачке у отца в машине – там, где оставил ее несколько лет назад. Где-то час я рубился в «Metal Gear Acid», потом задремал и проснулся от неприятного ощущения – ледяных влажных джинсов.
Телефон не работал. Я принялся колотить в дверь кулаками и звать на помощь. Дверь была толщиной сантиметров десять, и скорее всего с той стороны мои удары и вопли звучали не громче прыжков котенка, играющего с клубком.
Я оторвал лист от календаря на стене – думал написать записку и просунуть ее под дверь. Но у меня ничего не вышло. Да, я опять оказался запертым в комнате скуки. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.
Сколько я там пробыл? Почти двое суток. Без воды и пищи. Я себя чувствовал, как те жители Нового Орлеана, которые сидели на чердаках и ждали, когда приплывут спасатели. (Я имею в виду наводнение после урагана Катрина.)
Господи, как мне хотелось пить! Голод – это не самое страшное. Но после двенадцати часов без воды ты начинаешь не просто мучиться жаждой, ты сам превращаешься в сплошную жажду. Когда дверь наконец открылась, и в помещение вломились швейцарские полицейские, я им обрадовался как родным. А вот они были явно не рады мне. На меня надели наручники, натянули на голову черный брезентовый мешок и заставили сесть на какую-то штуку, напоминавшую на ощупь электрическую мототележку для клюшек, какие используются на площадках для гольфа. Разумеется, я возмущался. Я кричал: «Что вы делаете, придурки?!» Но никто не обращал внимания на мои вопли. Мне даже не дали воды, хотя я очень просил.
Меня повезли на тележке по каким-то запутанным коридорам с множеством поворотов. Не знаю, сколько мы ехали. Но уж точно не меньше получаса. Потом мы поднялись на лифте, еще немного проехались по коридорам и зарулили в какую-то комнату. Меня стащили с тележки и усадили на стул, откуда я чуть не упал. От всех этих перемещений у меня закружилась голова.
Потом я услышал знакомый голос, произнесший: «Снимите мешок», – а потом хлопнулся в обморок.
Догадайтесь, что было дальше. Чисто из любопытства я вскрыла эту упаковку солона. Выдавила из блистера одну таблетку, но даже не донесла ее до рта – бамс! – и уже в следующую секунду я лежу на полу и задыхаюсь, подавившись собственным языком. Меня спасло только то, что именно в эту минуту в клинику вломились два малолетних преступника – пробрались с черного хода и обчистили склад медикаментов, где у нас хранятся наркотические обезволивающие препараты. Если бы не эти ребята, я бы не выжила, это точно. Они услышали, как я хриплю, позвонили в службу спасения, сунули трубку мне в руку и смылись с добычей. И бог им в помощь! Люблю, когда люди доводят задуманное до конца. К несчастью, ребята не дотерпели до дома и решили закинуться колесами по пути, так что их взяли тепленькими на автостоянке перед «AW», и теперь они ходят в оранжевых спецовках и подметают тротуары под новой линией электропередачи на берегу Гудзонского залива – той самой, которую недавно купило китайское правительство.
Ну еб твою мать. Я провела целый месяц в приятной, но донельзя скучной больничной палате, только сегодня вернулась домой и сразу же угодила в другую скучную больничную палату. Но эта палата хотя бы была настоящей. Логотипы и бренды создавали уютное ощущение, что мир вновь стал нормальным. Скажем, по коридору шел парень в футболке с логотипом «Таb», и я прямо млела от счастья.
Врачи говорят, мне повезло, что я осталась в живых. Но за все пребывание в больнице больше всего мне запомнилось, как ко мне приходили двое самых противных людей в моей личной вселенной: моя дорогая сестрица Амбер и этот поц, пастор Эрик.
Первой явилась Амбер.
– Ну что, наслаждаешься своими пятнадцатью минута-славы? – спросила она прямо с порога.
– Ой, кто пришел?! Наша старая грымза! Здравствуй, Амбер. У меня все хорошо, спасибо. Я тебя тоже люблю. А слава – да! Она так возбуждает. Ты непременно попробуй при случае, тебе понравится.
– Вот только не надо язвить. Я за тебя волновалась. Слава богу, все обошлось, и тебя вовремя доставили в больницу.
– Жаль, ты не видела врача «скорой». Такой сексуальный мужчина! Я прямо вся обкончалась.
– Кажется, это уже не синдром Туретта.
– Иногда хочется побезобразничать.
– Ты как себя чувствуешь, Диана?
– Да, блядь, не знаю. Честное слово. Сначала меня уку-ила пчела, потом меня месяц держали взаперти…
– Где? Здесь в городе?
– Нет. В Виннипеге. В Канадском научном центре контроля здоровья людей и животных. А потом я вернулась домой, и оказалось, что у меня больше нет дома – его разобрали по бревнышкам. И я пошла в клинику, чтобы не замерзнуть на улице.
