Таким образом, следует отметить, что лишь в атмосфере отрефлексированной паранойи, охватившей страну к концу 1960-х годов после нескольких политических убийств, психологи и историки тоже стали считать паранойю одной из движущих сил американской истории.[180] Так, в сборнике статей «Убийцы и политический порядок» (1971), авторами которых стали специалисты-гуманитарии, три статьи были посвящены исследованию, как сказано в заголовке одной из них, «психопатологии убийства».[181] Вместе с тем сборник расширяет дискуссию, затрагивая вопросы социальной психологии и социологии: в нем есть статьи о культуре насилия в Америке и других странах.[182] В любом случае, убийство стало объяснять немного легче, если рассматривать его как результат болезни отдельного человека или общества. С этим связана надежда на то, что, установив эту модель «самовыражения» через насилие и дав ей теоретическое объяснение, подобные случаи можно предотвратить. Следует заметить, что упомянутый сборник стал результатом работы его редактора Уильяма Дж. Кротти в должности одного из директоров Специальной группы по изучению убийств и политического насилия в составе Национальной комиссии по исследованию причин и предотвращению насилия. Итак, с появлением работ, объяснявших мотивы убийц-одиночек с точки зрения психологии, а также подозрительного отношения американцев к официальным версиям событий, паранойю начинают считать следствием и одновременно причиной политических убийств 1960-х годов. Другими словами, паранойю начинают называть и причиной, и вызванной ею симптомом того, что считалось исключительно американской болезнью и кризисом.
Все сорок лет, пока изучают убийство Кеннеди, исследователи не могут решить, насколько Освальд был в своем уме и насколько он ответственен за свои действия. И в самом деле, во многих отношениях этот случай стал своеобразной лакмусовой бумажкой, демонстрирующей, насколько мы вообще контролируем собственные поступки в эпоху, когда все вокруг становится все более взаимосвязанным и контролируемым. Так, Джеральд Поснер, автор книги «Дело закрыто» (1992), в которой версии об убийце-одиночке подвергаются тщательной повторной проверке, утверждает, что «единственным убийцей на Дили-плаза 22 ноября 1963 года был Ли Харви Освальд, которого привели туда его собственные запутанные и непостижимые злость и ярость».[183] Автор предполагает, что хотя, возможно, Освальд и действовал в одиночку, в психологическом смысле он не полностью контролировал свои действия. Но ведь конспирологические теории, как правые, так и левые, точно так же не верят в самостоятельность Освальда, считая его жертвой тайных сил, манипулировавших им без его ведома, или контроля, — «всего лишь козлом отпущения», как кричал сам Освальд репортерам в полицейском управлении Далласа. Впрочем, некоторые комментаторы попытались восстановить последовательность «непостижимых» действий Освальда. Так, Александр Кокберн утверждает, что Освальд действовал, исходя из хотя и неправильных, но «радикальных политических мотивов», нанося упреждающий удар по президенту, которого кое-кто подозревал даже в том, что он приказал ЦРУ организовать убийство Кастро.[184]
В своем толстом романе «История Освальда: Американская загадка» (1995) Норман Мейлер тоже рисует довольно убедительный портрет Освальда как достойного — пусть отчасти и нелепого — политического мыслителя и агитатора. И хотя на завершающем этапе анализа этот портрет убийцы оказывается, в сущности, очередным открытием Мейлером самого себя в биографиях малосимпатичных личностей, в «Истории Освальда» интересен тот путь, который прошел Мейлер от своих более ранних заявлений по поводу убийства. В рецензии на книгу Марка Лейна «Стремление к правосудию» Мейлер призывал к созданию комиссии из писателей вместо комиссии Уоррена. «Любой бы предложил создать эту новую комиссию, — писал Мейлер, — единственную настоящую комиссию из литераторов, которая, существуя за счет подписки, потратила бы несколько лег на расследование дела». Далее Мейлер заявляет, что лично он «поверил бы комиссии, возглавляемой Эдмундом Уилсоном, чем комиссии под руководством Эрла Уоррена. А вы разве нет?»[185] Как и большинство представителей контркультуры 1960-х, Мейлер предполагал, что правительство что-то скрывает, и лишь писатели и интеллектуалы, как совесть народа, могут рассказать подлинную версию событий, которая, казалось, неизбежно перетекает в теорию заговора. Мейлер действительно все время демонстрирует, насколько привлекательны в его глазах представления об интеллектуальном сообществе как источнике экзистенциальной тайны, ритуальной и тайной власти. Эта увлеченность достигает кульминации в романе «Призрак проститутки» (1991), где рассказывается о грандиозном полувымышленном расследовании ЦРУ, которое одержимо кружит вокруг черной дыры убийства и даже не в состоянии понять, куда оно идет.
Таким образом, с одной стороны, кажется, что согласие Мейлера с теорией об убийце-одиночке, демонстрируемое им в романе «История Освальда», знаменует собой идеологический разворот от задуманной им литературной комиссии к культуре заговора в американской политике. Возможно, крутой вираж Мейлера объясняется его превращением в консерватора и служит укреплению его позиций в качестве патриарха американской литературы, или, быть может, это не более чем коммерческий оппортунизм, и «История Освальда» была быстро написана, пока у автора был доступ к досье КГБ, которого он добился на волне гласности в бывшем Советском Союзе. Но в то же время обращение Мейлера к теории убийцы-одиночки можно связать и с его ранней отчетливо радикальной оппозицией: на это указывает его попытка представить Освальда не психопатом, а политической фигурой, прилагающей героические усилия к самовыражению, несмотря на препятствующие ему нищету и дислексию. Действительно, Мейлер признается, что, во всяком случае, сначала он питал «предубеждение к конспирологам», но в конце своего подробного исследования «души» Освальда он пришел к выводу о том, что «Освальд был главным героем, движущей силой, человеком, благодаря которому все и случилось, — короче говоря, фигурой более крупной, чем от него могли ожидать».[186] Предлагая доскональный анализ действий убийцы, согнувшегося под напором социального давления со всех сторон, Мейлер повторяет сюжет «Американской трагедии» Теодора Драйзера (1925) — название этого романа Мейлер с удовольствием бы позаимствовал, если бы ему не досталось за это от Драйзера. В детерминистском романе Драйзера рассказывается подлинная история незадачливого бедного парня, который в конце концов кого-то убивает (а именно свою невесту) и предстает перед судом. Собрав множество смягчающих вину и зачастую противоречивых доказательств, автор «Истории Освальда», опять же вторя роману Драйзера, тем не менее заключает, что Освальд все же несет ответственность за убийство, совершив собственный исторический поступок, хотя и не по своему выбору.
Впрочем, что действительно важно в неоднократном возвращении Мейлера к теме убийства Кеннеди, это то обстоятельство, что политический оттенок любой интерпретации можно гарантировать заранее. Отсюда следует, что конспирологические теории не являются ни радикальными, ни реакционными по определению, несмотря на склонность большинства комментаторов считать их либо непременно вредоносными, либо неизбежно прогрессивными. С самого начала либерально и радикально настроенные левые разделились в связи с тем, что думать об убийстве президента. Для кого-то убежденность в заговоре была элементом «параноидального» мышления, под знаком которого прошли годы маккартизма во времена «холодной войны» и которое поэтому нужно отринуть. В своем информационном бюллетене I. F. Stone’s Weekly независимый политический обозреватель Стоун объяснял, почему левые не должны иметь никаких отношений с политической демонологией:
Всю свою сознательную жизнь в качестве журналиста я боролся за левый фронт и разумную политику, выступая против конспирологических версий совершенных одиночками убийств, вины в соучастии и демонологии. Сейчас я вижу, как кое-кто из левых использует ту же самую тактику в спорах об убийстве Кеннеди и вокруг отчета комиссии Уоррена. Я считаю, что комиссия проделала отличную работу на том уровне, которым наша страна действительно гордится и которого заслуживает эго столь трагическое событие.[187]
Однако другие комментаторы из числа либеральных левых восприняли теорию заговора не требующим доказательств объяснением творящегося социального зла: Оливер Стоун — самый известный тому пример. Но как показывают уловки Мейлера, далеко не ясно, какая из точек зрения — теория убийцы-одиночки или теория заговора — априори является более наивной в политическом смысле. Эта неразбериха с идеологическим смыслом поступка Освальда осложняет любой простой рассказ о последствиях убийства, настойчиво побуждая к циничному недоверию.
