Джошуа Нкомо. Агостиньо Нето. Лидер АНК Оливер Тамбо. Холден Роберто в последнюю минуту отказался приехать. Из-за болезни, гриппа, я так и не увидел Бенедикто Киванука. Много лет спустя Иди Амин прикажет его казнить. Причина? Киванука отказался вынести обвинительные приговоры тем, кто оказался не по нутру диктатору. Глава Гвинеи-Бисау Амилкар Кабрал говорил так тихо, что я не мог расслышать его слов со своего места.
В отличие от Джоша и его команды наши докладчики, будущие президенты и государственные деятели в изгнании, в своих строгих методистских галстуках выглядели на редкость зрелыми личностями.
Каталайо рассказывает собравшимся, что в двадцатипятилетием возрасте шведские миссионеры организовали ему стипендию, хотя до этого он окончил разве что начальную школу. Тем самым они вырвали его из глухой провинции и поместили в среднюю школу имени Дугласа Лейна Смита в Лемане, в северном Трансваале. Именно здесь Каталайо наткнулся на книгу, которая оказалась тяжелее и внушительнее, чем любой фолиант, который когда-либо попадал ему в руки, включая Библию. Книга была настолько огромна, что ее издали в двух томах — «А — К» и «Л — Я».
— Помню, как я учился читать по-английски по этой книге. Подумать только, учиться английскому языку по философскому словарю! Даже не верится.
Считается, что анархистов политика не интересует. Однако эти удручающе серьезные африканцы с их войнами приводили в ужас моих друзей из Холланд-парка. Каким революционным изменениям в человеческих отношениях могут дать жизнь какие-то там политики с их допотопным идеологическим багажом и неотличимыми друг от друга лидерами? Джош, старейшина Холланд-парка, напрасно пытался наставить меня на путь истинный. «Что такое наши действия, наши захваты, наши тщательно отрепетированные „ситуации“, как не попытки разрушить диалектическую связь между собственностью и частной жизнью, попытки уничтожить эту наркотизирующую диалектику, из которой некогда возникло само государство?» Вот такими риторическим дубинками он наносил мне удары.
Мы с Ноем понимали, что время проходит, что, нарядившись в костюм Санта Клауса и придя в отдел игрушек универмага «Селфриджес», ничего не добьешься, что наша халупа медленно, но верно приходит в упадок. Видя безнадежность перспектив, Ной признался мне, что, узнав про нашу совместную жизнь с Деборой, некоторые давние обитатели коммуны начинали запираться в ванной для занятий долгой и критической самооценкой перед зеркалом.
Когда я спросил Ноя, почему он все-таки остался, тот ответил:
— Меняться трудно. Мы надеваем клоунские костюмы и заставляем других почувствовать себя дураками, и что? Народ как любил теплый клозет, так и продолжает любить, даже больше прежнего.
Он нашел способ освободиться от риторики обитателей колонии. Модные словечки оставались на своих местах, однако грамматика старого дискуссионного клуба оплетала их подобно виноградной лозе. Было приятно услышать, что Ной снова говорит так, как и раньше. Вместе с тем я понимал, что наша дружба что-то утратила и ей уже не быть прежней. Слишком долго Хейден был на побегушках у кого-то еще. Я больше не мог смотреть на него с пиететом, а как только почтение исчезло, то нас практически ничего уже не связывало. Дебора попросила меня не говорить Ною о его ребенке, и мне не стоило особых усилий выполнить ее просьбу. Я сделал то, что в данной ситуации считал единственно правильным: желания Деборы — превыше всего.
Позднее — вернее, с большим опозданием, — даже я сумел распознать, что скрывалось за моим молчанием. Это дало мне над Ноем Хейденом некую власть, что позволило освободиться из-под его влияния. В общем, я нарочно ничего ему не сказал.
Покраснев от смущения, Ной признался, что в данный момент занят собой. Как только он заплатит библиотечные штрафы, власти колледжа будут более чем счастливы вручить ему диплом с отличием, после чего Хейдену откроется прямая дорога на государственную службу. К этому наверняка приложила руку его семья, однако, смею предполагать, и сам Ной достаточно умен, чтобы понимать: обязательства следует выполнять. Я пожелал ему удачи на новом поприще.
— Что ты имеешь в виду?
— Как что? Твой тайный проект разложения системы изнутри, — пошутил я.
Хейден моментально ощетинился.
— А ты сам? — поинтересовался он. Мне показалось, что Ной узрел в моем вопросе сарказм. Это он зря. Учитывая его таланты и воспитание, стоит ли удивляться, что судьба вела Хейдена подобной дорогой. — Вернулся в это свое ненормальное общество, насколько я понимаю. Да?
— Так нечестно, — ответил я.
— Почему ты не хочешь поискать работу в более приличном месте?
Что я мог на это ответить?
— Я хотел сказать другое, — произнес Хейден, бессильно всплеснув руками. — Чем вообще занимается эта твоя контора?
Чтобы наскрести средства для своего нового хобби («Африка: путь вперед?»), общество приступило к операции под девизом «Задействуй свои активы». Под столь высокопарной фразой у Мириам подразумевались благотворительные распродажи, которые она устраивала в подвальном помещении примерно раз в месяц. Единственной рекламой служил крошечный листок с грозным объявлением «Приходить со своей сумкой», привязанный к перилам за неделю до этого события, но даже он был почти не нужен. Распродажи (причем с прежним религиозным рвением) посещали опять-таки те же не первой молодости завсегдатаи, что приходили на семинары, встречи и презентации с показом слайдов.
Первые распродажи были, что называется, с претензией (табличка гласила — «Распродажа и аукцион»). Старая ундервудовская пишущая машинка. Пара библиотечных каталожных шкафчиков — прекрасный образчик эксцентричной, полезной на вид, но бесполезной на деле рухляди, в наши дни тихо уползающей на рынок Портобелло, чтобы там смиренно закончить свои дни. Турецкий ковер со светло-бурым пятном — что это, засохшая кровь? Кушетка с медными ручками, из-под затертой кожи воняет конским волосом — не столько место для сидения, сколько подобие шикарного операционного стола.
Во время второй распродажи мы были вынуждены пустить в ход нашу собственную макулатуру. Увы, Мириам назначила на прошлые печатные издания общества такие абсурдно высокие цены, что брошюрки расходились крайне медленно даже среди завсегдатаев. У нас завалялись целые коробки со старыми программками: доктор Дж. Р. Ривс с циклом лекций «Умственная отсталость и творчество», посвященным работам Уго Черлетти и Лучио Бини. Выступления сэра Ричарда Грегори на тему «Наука и мировой порядок». Имелись также брошюрки по семантике Коржибского, поэзии Маяковского, творчеству Казимира Малевича. Нашлась ни разу не открывавшаяся коробка, заклеенная скотчем таким старым, что он тут же рвался, стоило за него потянуть. В ней обнаружились новенькие — только что из-под типографского пресса — экземпляры спиритуалистской книженции под названием «Как говорить со своими мертвыми», изданной еще в военные годы.
Третья распродажа была прорекламирована с подкупающей прямотой — «Полная ликвидация». В первой коробке, которую я открыл, оказалось многообещающее содержимое: комплект кожаных ремней и резиновый кляп с явными следами зубов. О таком направлении деятельности общества я, признаться, не подозревал: перед моим мысленным взором возникли сексуальные эксперименты в духе Кинси.
Во втором ящике лежали помещенные в рамки фотографии какого-то европейского города, снятые между двумя мировыми войнами. Приглядевшись, я заметил, что вывески магазинов начертаны на незнакомом мне языке. Значит, это не Вена, как показалось мне с первого взгляда, а какое-то другое место, впоследствии проглоченное Советской империей.
Это — самые интересные экспонаты. Остальное — никому не нужная дребедень: кожаная коробка для шляп, чучело аллигатора с фут длиной, поношенная моряцкая форма.
Все остальное время я наблюдал за тем, как молодая Африка изобретала самое себя, оставляя свои каракули на бумажных салфетках в кафетериях по всему Лондону. Помню, как мы с Тариком Али и Ванессой Редгрейв сидим в какой-то грязной забегаловке на Грейз-Инн-роуд среди пластиковых бутылочек с кетчупом и чашек с недопитым чаем. Не забуду, как Кеннет Каунда напился в обществе Маргарет Фини на кухне общежития на Гоуэр-стрит. Сейчас вспоминать все это, мягко говоря, странно. Что поделать. Либретто комической оперы из-под пера Дорис Лессинг. Будущее свободной Африки, нацарапанное на салфетке. Славные люди с их хрупкими мечтами: наглядный пример того, что делает с человеком разлука с родиной.
А вон там, в углу, болтая о прочитанных книжках с Робертом, мужем Салли, сидит лысый плюгавый человечек в сером костюме — зазывала из Советского Союза.
Вы бы точно восхитились бульдожьей хваткой этого типа. Он потратил недели, если не месяцы, пытаясь установить дружеские отношения с будущими руководителями Мозамбика, изо всех сил обрабатывал их, раздавал направо и налево обещания. Но Жоржи Каталайо и совет ФРЕЛИМО взяли твердый курс на политику неприсоединения. Эта политика, опробованная на практике в дешевой лондонской кафешке, дала Каталайо возможность время от времени проказничать. Я присутствовал при разговоре, который он завел на следующий день после приема в китайском посольстве.
