Уже поднимаясь по лестнице, Нетти дала мне знак остановиться. Вроде бы услышала какие-то голоса. Мы прислушались. Как выяснилось, Дотти что-то бормотала во сне. Мы тихонько вошли в гостиную. Дотти, свернувшись калачиком, лежала на диване. Бенгт-младший лизал ей подошвы. Прекрасно. Прекрасное зрелище. Но где Кай? Неожиданно Бенгт-младший застыл. Снаружи донеслось урчание мотора. Заскрипели тормоза. Бенгт-младший промчался мимо нас, взбежал по лестнице на второй этаж. Мы отправились на кухню и выглянули из окна. «2002» Кая стоял на подъездной дорожке, мотор на холостых оборотах работал практически бесшумно.
— Хочешь остаться? — спросила Нетти.
Прежде чем я успел ответить, Бенгт-младший уже сбежал вниз по лестнице. Повернувшись, мы увидели, как он мчится к двери, а из пасти торчит кожаный пояс с искусственным членом.
— О, так твоя мамочка уже дома? — во сне пробормотала Дотти.
Мне с трудом удалось сдержать смех. Нетти схватила бутылку «Матеуса», и мы вышли через парадную дверь. Плевать мы хотели, увидит нас кто-нибудь или нет.
— После этого вы часто виделись с Каем и Дотти?
— Скорее нет, чем да. Но после той ночи вечеринок больше не устраивали.
— Как они уживались с соседями?
— Люди держались от них на расстоянии. В Шогнесси они своими так и не стали.
— Должно быть, в «Китс» они чувствовали бы себя как дома.
— Да, пожалуй. Там они бы никого не удивили.
«Китс» — сокращение от «Китсилано». И когда я говорю, что кто-то пошел или поехал в «Китс», я подразумеваю, что они пошли или поехали в «Китсилано-секондери». И когда я говорю, что мы собрались на вечеринку в «Китс», это означало, что мы собирались доехать на автобусе до Бродвея, а потом пройти четыре квартала до Ларч. Для таких, как мы, добраться туда — сущий пустяк.
В отличие от других школ западной части Ванкувера, школ для богатых вроде «Мейджи», школ для нуворишей вроде «Принца Уэльского» или школ для среднего класса вроде «Пойнт-Грей», «Китсилано» — это микст. В ней учились дети и богачей, и среднего класса, но очень многие были из рабочих семей. А поскольку «Китс» являлась центром всего этого хиппового дерьма шестидесятых, там тусовалось и множество посторонних. По терпимости равных ей не было. Особенно если ты не был хонки[22]. Но даже белые здесь выглядели иначе, потому что большинство из них составляли греки. Отсюда и намеки на то, что «Китс» — то самое место, куда идешь, если хочешь, чтобы тебя трахнули в жопу. Ничего другого я и не мог ожидать от школ, где анальный проход берегли пуще всего, таких как «Мейджи», «Принц Уэльский» или «Пойнт-Грей».
Так что мне «Китс» нравилась. «Китс» мне нравилась, потому что люди, приходившие туда, плевать хотели, какие спортивные трофеи выставлены в моей школе. У учеников «Китс» был свой особый язык, своя особая жизнь. Ни оценок за поведение, ни кланов, ни притворства. Плюс девчонки вели себя очень свободно, а парни могли предложить отличную травку. Да, в «Китс» все делали по-своему, без того дерьма, что выплескивалось у нас. В «Китс» все напоминали мне Нетти. И что важнее, никто не напоминал Бобби Голтса. Возможно, во всем мире не нашлось бы лучшего места, куда я мог пойти с такой, как Нетти. У меня «Китс» ассоциировалась с реальным миром.
Девушка, которая устраивала вечеринку, была типичной ученицей «Китс». Звали ее Дана Феррис, и познакомился я с ней через Робина Лока, первого моего приятеля не из Шогнесси и Керрисдейла.
Робин Лок жил в родительском подвале за Бродвей-Дайри-Куин. Мы встретились пару лет назад, когда он работал в музыкальном магазине «Эй энд Эй рекорде» в Гренвилле.
Робин бросил школу несколькими годами раньше, в музыке разбирался куда лучше меня, и я всегда советовался с ним, когда подходило время пополнить коллекцию. Именно он продал мне первый альбом — «Трансформер» Лу Гида, музыканта, на которого он сам был чуточку похож. Но не важно. Робин был первым встреченным мной наркоторговцем, который продавал только гашиш, и я счел, что это круто, поскольку это говорило о его приверженности одной-единственной идее. Опять же у меня были основания полагать, что Робин — гей, что тоже отдавало крутизной. До него я знал только одного гея — Биллингтона, но тот скорее тянул на педофила, чем на настоящего гомосексуалиста.
Но вернемся к Дане. Умной, забавной, с отменными торчащими сиськами, к тому же сверхчувствительными. Так уж получилось, что всякий раз, приходя к Робину, я видел там Дану. Мы как-то сразу нашли общий язык. Я помню, что в первую нашу встречу она сидела на подоконнике и читала «Сиддхарту». Меня сразу потянуло к ней. Не потому что польстился на ее прелести: просто у меня в адидасовском рюкзаке лежал «Степной волк». Я вытащил книгу и показал ей.
— Вау! — воскликнула Дана. — Это единственный роман Германа Гессе, который я не смогла найти.
На что ответил:
— Когда закончишь «Сиддхарту», мы сможем поменяться.
И добавил, что это единственный роман Германа Гессе, который я не смог найти… и тут же пожалел о том, что солгал. Ибо любой фанат Гессе знает: «Сиддхарта» — книга, которую надо читать первой, потому что она вводит тебя в созданный писателем мир.
Опять же именно желание увидеть Дану Феррис заставляло меня ходить на вечеринки в «Китс». Я побывал на трех или четырех, всякий раз встречал ее там, и мы отлично ладили. Она была хороша. Целовалась потрясающе. И проявляла инициативу, среди моих девушек — редкий случай. То есть отменно использовала свои руки. Мне ужасно нравилось, как она держала мой член. А когда Дана чего-то хотела, она этого добивалась, хотя по какой-то причине ни разу не попросила сунуть руку ей в трусы. Дана говорила, что предпочитает «фрикционный метод», когда трешься об кого-то, чтобы кончить. Так что «совокупление» с ней проходило следующим образом: мы оба лежали на боку, в штанах, с расстегнутыми рубашками, при этом Дана терлась о мою ногу, а я играл с ее сиськами. А уж потом она гоняла мне шкурку. Короче, Дана не только давала знать, что она любит, но и прямо говорила, что ей не нравится. Я полагал такой подход единственно правильным.
Но наше знакомство оставалось поверхностным. Мы не звонили друг другу по пять раз на дню, не признавались в любви, не устраивали сцен ревности. Ни в коем разе. В «Китс» такие, как Дана, были скорее правилом, чем исключением. Никаких пустопорожних разговоров о загубленной репутации или обязательствах. Во всяком случае, я думал, Дана и Нетти подружатся, потому что находил у них много общего. В конце концов, именно Нетти первой порекомендовала мне Гессе.
Я рассказал все это Нетти, как только мы вылезли из автобуса. Она заинтересовалась и захотела как можно больше узнать о теле Даны. Вновь я ей сказал, что Дана никогда не снимала штаны и я видел только сиськи.
— И как они выглядели? Больше моих?
Я сказал правду: меньше. Нетти это понравилось. Но я добавил, что меньше по размеру, а вот соски — больше и темнее. Я думал, она разозлится, но нет… она еще больше возбудилась. Потому что начала расспрашивать о деталях. Торчат сиськи Даны или висят, много ли на них вен, утоплены соски или выпирают, как ластик на карандаше… допрашивала с пристрастием, чтобы убедиться, что я не вешаю ей лапшу на уши. А когда наконец поняла, что я говорю правду, сказала, что, может, нам тоже следует попробовать этот «фрикционный метод». Я сразу вспомнил тот день в кустах ежевики в далеком детстве, но, конечно же, согласился.
Мы направились к двери. Рядом расположилась группа теней. К счастью, пару из них я знал, мы виделись у Робина. Я представил Нетти своим знакомым, они, в принятой в «Китс» манере, представили нас тем, кого я не знал. Кто-то запалил косячок. Я заметил, как в свете зажигалки некоторый парни оценивающе оглядели зад Нетти. И от меня не укрылось, что и она это заметила. Ей это понравилось. А мне было приятно, что Нетти находят привлекательной. Вот я и намекнул, что мы с Нетти — просто хорошие друзья. Сделал это, спросив, где я могу найти Дану. Один из незнакомцев ответил, что она наверху, со своим бойфрендом, Бобом как-его-там. Я понимающе кивнул. Потому что знал, что они говорят о Робине. Я также знал, что Робин терпеть не может своего имени[23], и иногда, чтобы привлечь его внимание, Дана шутливо звала его Бобом. В общем, все складывалось как нельзя лучше. Нетти могла одновременно познакомиться с Даной и Робином. Об этом я ей и сказал, как только мы вошли.
ВНУТРИ. КОМНАТА ОТДЫХА. ВЕЧЕР
Лето, 1978 год. Вся комната заполнена дымом травки. Едва можно различить обшитые деревянными панелями стены. Лампа освещает постер фильма «Томми». На диване тела вповалку, кто-то сидит скрестив ноги на оранжевом ковре. Кто-то обнимается, но так, чтобы не вызывать зависти у тех, кто не обнимается. Все происходит под песню «Пинк Флойд» «Так хочется, чтобы ты была здесь».
