Он видел Коралловый Риф на фото, и он действительно выглядел сказочным, особенно его цвет. Да, он может поехать отдохнуть, но это будет только отдых, не больше. Он — англичанин, и его дом — Лондон. Да, Вине уехал, но это исключение. Парень всегда шел по жизни своим особенным путем. Нет, Фэррелл не осуждает его. Каждый имеет право поступать по-своему. Его жена была сказочной женщиной. Единственной, которую он любил, и хотя со дня ее смерти прошли годы, не было и дня, чтобы Фэррелл не вспоминал о ней. Она никогда не хотела возвращаться в Венгрию. Она ненавидела эту страну и в чем-то стала даже более английской, чем муж. Как многие беженцы, поселившиеся в Англии после войны, она приняла ее без всяких оговорок. Она видела достаточно, чтобы не переживать по пустякам. То, через что она прошла, было Ужасно, и то, что она сохранила столько силы, чтобы выжить, вызывало у него чувство вины.
Фэррелл сидел на платформе и ждал поезда. До вечера было еще долго, и кругом было тихо. Услышав несколько австралийских голосов, он снова вспомнил о Винсе, на этот раз — о Дне Независимости. Воздух был знойным, участники марша идут по улице в нарядных рубашках с поднятыми воротничками. Да, они потели, но несмотря на свою английскую кожу, они все-таки выросли в том климате и адаптировались. Их родиной была Австралия, хоть они и понимали, что корни находятся в Англии. Это уже навеки. Фэррелл засмеялся, вспомнив, как австралийцы в шутку называют англичан «узниками Матери Англии». Ну да, вот он и есть, «узник Матери Англии». Он кивнул головой и улыбнулся.
Подошел поезд, Фэррелл вошел и сел. В другом конце вагона он заметил американскую парочку с тремя чемоданами, едут из Хитроу посмотреть на Биг Бен и Тауэр. Фэррелл представил мужчину в роли солдата где-нибудь на Филиппинах. Может быть, он служил в Военно-Морском Флоте и был одним из тех, кто штурмовал Манилу или сражался в горах под японскими пулями. Американцам не повезло тогда во время высадки, им пришлось намного хуже, чем британцам и канадцам. Этот чел в другом конце вагона в сороковые вполне мог быть в Лондоне, разгуливать по Пиккадилли, снимать там проституток. Хотя в Сохо хватало и обычных девчонок, готовых повеселиться. Забавно, как все изменилось теперь, но когда он посмотрел повнимательней, то понял, что мужчина еще слишком молод, чтобы помнить войну.
Поезд тронулся, и Фэррелл забыл о туристах. Он смотрел на окружавшие его черные и коричневые лица, вспоминая солдат Соединенного Королевства. Сейчас Соединенное Королевство уже мало что значит, на повестке дня Евросоюз. Если бы сегодняшние дети увидели солдат, собравшихся на юге Англии перед высадкой в Европе, они бы удивились. Когда им попадается польская фамилия, думают ли они о том, что происходило в Польше, и сколько поляков сражались и погибли за свободу своей страны? Знают ли они, что сорок процентов летчиков RAF не были британцами? Только на его памяти историю переписывали множество раз. Они даже не могут подождать, пока мы умрем.
Именно это выводило Фэррелла из себя больше всего; сидя в The Unity, он слышал, как один из парней у стойки, смеясь, сказал, глядя на репортаж из Голландии, что англичане вновь промаршируют по Берлину. Возьмут его снова, посыпав немцам соль на раны. Фэррелл был просто изумлен тем, что тот парень даже не знал, что Берлин взяла Красная Армия. Невероятно, как будто их этому не учили в школе. И было это не так давно. Совсем недавно.
Конечно, потом Союзники рассорились, но ведь русские, а не кто-нибудь, с боем прошли через весь город, улицу за улицей, потеряв при этом 100000 человек. И не только мужчин, потому что женщины тоже сражались у Советов, и именно женщина водрузила флаг над Рейхсканцелярией. Он улыбнулся, вспомнив, как на ток-шоу говорят о феминизме. Неужели это то же самое? Может быть, это было одной из причин падения Гитлера, потому что у Сталина женщины работали и сражались рядом с мужчинами, тогда как Гитлер рассматривал женщину исключительно как мать, инструмент для построения расы господ.
Фэрреллу доводилось встречаться в Германии с русскими солдатами. Конечно, они не могли нормально пообщаться, но они пили друг за друга. Они же были союзниками. Немцы и русские называли друг друга фашистами и коммунистами, но в Англии все это воспринималось совершенно по-другому. Когда Сталин и Гитлер разошлись после раздела Польши, и когда Гитлер напал на Советский Союз, люди в Лондоне восхищались смелостью русских. Дружба поощрялась правительством. Тем, кто вырос в послевоенные годы, трудно поверить в это, но Сталин тогда был Дядей Джо, а русские — храбрыми союзниками, и обычные англичане восхищались ими. Русские были союзниками, и их сопротивление давало Фэрреллу и людям вокруг него надежду. Многое было забыто в результате послевоенной пропаганды, когда Сталин прикрыл лавочку и поработил народы Восточной Европы.
Когда Вине был ребенком, Фэррелл играл с ним в солдатики. Он делал это только когда жены не было рядом, ей это могло не понравиться. Но он все-таки играл, потому что мальчишкам нравятся такие вещи, и солдатики всегда были англичанами, американцами или немцами. Он не помнил, чтобы был хоть один русский солдатик. Но у сегодняшних детей другие солдатики. Враги теперь далекие и неопределенные, зато больше видов оружия. Сейчас дети предпочитают Звездные Войны. Он не думал, что это плохо, просто это показывает, как мало они знают о Второй мировой, и что научились они очень немногому. Его собственные дяди, люди, Которыми он восхищался, будучи ребенком, уже исчезли в далеком Прошлом. Если воспоминания уходят так быстро, к чему тогда были их страдания? Он знал ответ, но все равно это его не успокаивало; слишком многие из его поколения ушли безвозвратно. Люди постоянно меняются. Вскоре после войны русские были объявлены злобными тиранами, стремящимися поработить Англию, превратив ее в коммунистическое государство, а теперь они сами задыхаются под тяжестью преступности и пьянства благодаря тем, кто повел их по пути демократии западного образца.
Поезд шел дальше, и мысли Фэррелла были ясны, как никогда Русские настрадались больше всех. Двадцать миллионов погибло Немцы напали в надежде на блицкриг, но русские, отступая, уничтожали все, что могли. Фэррелл знал, на что способны немцы, он видел концентрационные лагеря своими глазами. Пять миллионов советских солдат попали в плен во время войны, но выжило меньше двух миллионов. Больше трех миллионов погибло. Немцы считали русских недочеловеками, поэтому неудивительно, что через пару лет, после снятия блокады Ленинграда, когда русские отбились и сами перешли в наступление, они хотели стереть немцев с лица земли. Уцелевшие солдаты никогда ничего не забывают, и ненависть не проходит. С обеих сторон.
Билл Фэррелл ехал на встречу старых солдат. Обычно он не занимался такими вещами. Он никогда не интересовался церемониями и торжествами, но сейчас, сидя в метро, он принял ясное решение. Теперь не имеет значения. Раньше, когда была жива жена, ему достаточно было быть с ней рядом. То, что испытал он, ничего не значило по сравнению с тем, через что прошла она. Он никогда не думал об этом особенно часто, но после ее смерти прошлое стало настигать его. Чем больше времени проходило, тем чаще. Ничего величественного в войне он не видел. Он пытался забыть, но это оказалось невозможно. Пятьдесят пять миллионов людей погибли во Второй мировой войне. И когда какой-нибудь политикан заявлял с телеэкрана, что раньше было меньше насилия, в его глазах он совершал преступление. Это как те футбольные новости. Три взорванные машины, и репортеры говорят так, будто началась война. Нелепо, на самом деле, и Бобу Уэсту не стоило бы так выходить из себя. Это не было объективным освещением событий, просто стремление найти сенсацию и сплошное лицемерие.
Выпитое виски настроило Фэррелла на добродушный манер, но пошатнуло самоконтроль. Он посмотрел на остальных пассажиров и подумал, многие ли из них знают обо всем этом, думает ли вообще кто-то из них о таких вещах? Даже сейчас, спустя многие годы после войны, повседневная жизнь казалась слишком обыденной. Он попытался прогнать прочь эти мысли, но он не мог не думать, это было необходимо. Когда он только вернулся из Европы, ему было намного хуже, но он выстоял, он победил в битве в своей голове. Когда Фэррелл видел этих идиотов на экране телевизора или читал их статьи в газетах, он просто не принимал их всерьез. Война дала ему иммунитет. Дала силу, подумал он, выходя на своей остановке.
— После высадки мы начали двигаться вперед. Захватив плацдарм, мы укрепились на нем и стали развивать наступление. Получалось это медленно и трудно. Никто не хотел уступать. Я не верю, когда говорят о «дружбе бывших врагов», потому что немцы причиняли нам боль, они были убийцами, но в то же время они были храбрыми людьми. Такими же храбрыми, как русские, британцы, поляки, канадцы и американцы. В общем, как кто угодно. Все мы верили в то, за что сражались, и были готовы умереть за это. Все изменилось, когда мы прорвали первый рубеж. Ожидание и подготовка были тяжелыми, но, укрепившись на земле и пройдя через убийство, мы изменились. В это трудно поверить, может быть, но мы стали спокойнее. Мы сблизились с товарищами, и теперь мы были сильнее немцев. Мы выигрывали войну. Мы боялись умереть, когда плыли на катерах, потому что там было слишком много времени думать, а сейчас мы поверили, что выживем. Мысль, что англичанин не может проиграть, сидит внутри нас с детства, и .когда началась бойня, именно она дала нам силу. Она дала нам уверенность, и когда ожидание закончилось, она сделала нас сильными. Мы должны были победить, и мы шли вперед. Немцы сражались до последнего, повсюду царила смерть. Постоянно видеть трупы было ужасно, и Билли Уолш и солдат с оторванной головой все время оставались перед глазами. Мы знали, что ничего более страшного мы уже не увидим. Смерть стала обычным явлением. Танки и пехота шли в глубь Франции. Местность была перерыта траншеями, Поэтому мы двигались медленно. Мы всякого насмотрелись. Речи Монтгомери были хороши, но для нас они больше не имели значения. Мы видели то, что перед нами, и ощущали плечо товарища. Рядом со мной шел Манглер и парень из Болтона по имени Чарли Уильямс. Это был весельчак с огненной шевелюрой, до войны он работал на текстильной фабрике. Дома у него остались жена и ребенок, и их фотография лежала в его бумажнике. Билли Уолш умер, но Тайни Доддс из Северного Лондона тоже был хорошим приятелем и Джим Моррисон из Хоунслоу, конечно, тоже. Мы шли маршем вперед и становились все сильнее. Мы знали друг друга по казармам и учебным лагерям, но сейчас было более сильное ощущение. Мы должны быть едины перед лицом врага. В обычной обстановке у тебя никогда не бывает столько друзей, потому что там все эти маленькие предубеждения и стереотипы, а теперь они исчезли и осталось только стремление выжить. Только то, что связывает людей, живущих одной жизнью, то, что нельзя передать словами то, что не уходит со временем. И неважно, сколько тебе лет. Потому что это — навсегда.
