Тем временем тело Энтони впивается в глину жизни грязными ногтями. Оно жаждет беспрепятственно купаться в жизненном вареве.
Девять лет спустя, в шесть тридцать утра 10 июля 1939 года, Энтони Верден, подающий большие надежды студент Кембриджа, которому уже исполнилось двадцать два, просыпается в чужой комнате — простыни слишком горячи и влажны — рядом с Аланом Тьюрингом, кембриджским математиком. Тьюринг голый, с эрегированным членом.
Из горла Энтони вырывается крик, он кубарем скатывается с кровати и бросается к двери. За ней ванная комната. Он захлопывает за собой дверь и дрожащими руками закрывает ее на защелку.
— Энтони! — зовет Алан.
Верден прижимается спиной к двери и, закрыв глаза, сползает на пол. Он знает, кто это. Чему тут удивляться? Лекции Алана Тьюринга были для него самым ярким событием с тех самых пор, как начался лекционный курс «Начал математики». Но как же, черт побери?..
— Энтони, милый, какой дьявол в тебя вселился?
Верден прячет лицо в ладонях. Если не переживать, если вести себя незаметно, то, возможно, все будет как прежде.
Спустя два месяца
Сентябрь 1939 года
Энтони Верден делает глубокий вдох и пытается расслабить затекшие конечности. Как ужасно, что он вынужден прокручивать в памяти эти постыдные эпизоды даже сейчас, когда переворачивает новую страницу своей жизни и отправляется в другой город!
После того Происшествия ни о какой дальнейшей учебе не может быть и речи. Разве он смог бы доверять самому себе? Его мамочка не ошиблась в своих предсказаниях. Тяготы университетской жизни оказались для Энтони слишком обременительными. Он должен найти себе другое занятие.
Война подвернулась как нельзя кстати. Для Энтони Вердена настало время сделать что-то полезное для родной страны, нечто такое (как он надеется в глубине своей фабианской души), что способно улучшить жизнь и судьбу Простого Человека. Его школьный товарищ Джон Арвен убедил его не записываться добровольцем в армию.
— Ты можешь принести пользу в тылу, — говорил Джон, гипнотизируя Вердена своими птичьими глазами, когда Энтони объявил ему о решении уйти из науки. И, дабы доказать свою точку зрения, Арвен организовал для Энтони собеседование — оно состоялось несколько часов спустя в тот же день на коллегии Научно-исследовательской станции Управления почт и телеграфа в Доллис-хилл.
Райские видения сопровождают Энтони Вердена с первых дней полового созревания. Они сформировали его жизнь, его интересы и его изобретения. Они больше не пугают его. Он воспринимает их как великий дар, как, например, талант владения кистью и карандашом. Это каким-то образом связано с его математическими способностями. Но Энтони не понимает, почему такое могло случиться, и сомнения не дают ему покоя.
Обосновавшись в Лондоне, Верден находит расположенное на Гоуэр-стрит философское общество со звучным названием. В богатой, но запущенной библиотеке он читает все, что способно пролить свет на его состояние, начиная от трудов мадам Елены Блаватской, посвященных странствиям души, до дневников слепого Т. С. Катсфорта. Однако ничто из прочитанного не способно умалить магию его прекрасных видений. Видения — они и есть самый главный Факт.
Между тем Арвен всячески побуждает своего друга распрямить крылья — как-никак тот теперь живет в столице. Он отказывается понять, почему Энтони упорно не желает читать лекции студентам Биркбек-колледжа. Ему невдомек, отчего друг столь решительно заявляет о своем уходе с научного поприща.
— Ведь ты можешь так много дать людям, — льстит Джон младшему товарищу.
Странно, но связь между ними за прошедшие годы сделалась даже крепче, чем раньше.
Разве мог двенадцатилетний Энтони, лежа полуголым на полу спортзала и задыхаясь от перетянувшего шею ремня, даже на секунду представить себе, что староста общежития сохранит в тайне его неудачную попытку самоубийства? Что же в ту ночь случилось такого, что заставило Джона поддержать его, помочь привести себя в порядок и никому ни слова не сказать о том, что произошло? Что увидел Джон, прокравшись в зал, чтобы тайком покурить? Что подумал о нем? Понял ли, что двигало им?
Долгие годы Энтони не решался задать другу этот вопрос. Если Джон Арвен в ту ночь увидел то же самое, что узрел Энтони Верден и что он продолжает видеть раз в несколько месяцев — башни, парады, фонтан, — то тогда…
Тогда эти видения реальны!
Но если так, зачем нам жить дальше? Если дверь в рай всегда открыта? Если путь свободен?
«Дорогой профессор Арвен. Я все еще не получила вашего ответа на мое письмо».
Да, да, дорогая Кэтлин, все верно. Я не ответил тебе. Не сдержал своих обещаний. Следовательно, я причастен к тому, что, где бы ты ни была и чем бы ты ни зарабатывала себе на жизнь, твои таланты не получают должного признания или игнорируются, и твоя потенциальная полезность нации вскоре будет полностью утрачена. Нет, я не написал: это несчастье для тебя и трагедия для всей страны. Или наоборот? В любом случае я так и не ответил. Не пригласил на собеседование или экзамен. Да и как я мог? Надеюсь, в следующий раз, когда ты обратишься ко мне, то вместо того чтобы писать на конверте «Тот же адрес», ясно укажешь, где тебя, черт побери, искать!..
Профессор Джон Арвен, гуру Уайтхолла и звезда маунтбеттеновского «Отдела безумных талантов», комкает письмо Кэтлин и роняет его в пепельницу.
Лондон
Октябрь 1940 года
Что там еще? Арвен просматривает остаток дневной корреспонденции, на которой аккуратно проштамповано время отправки и получения: письма машинописные и рукописные; пара факсимильных депеш из военного ведомства; смазанное фототелеграфное послание из Америки. Большая часть этих документов не должна покидать стен кабинета, однако работа научила профессора смотреть на бюрократические предписания сквозь пальцы. Каждую пару секунд звякает канцелярская скрепка, отлетая на пол довольно далеко от письменного стола — не дотянуться. Из того количества скрепок, что секретарша собирает за неделю, можно изготовить небольшой двигатель.
Еще один глоток пива. С такой скоростью он к приходу Энтони одолеет два бокала. Каждый раз, когда кто-то поднимается на устланной ковровой дорожкой лестнице, Джон ожидает увидеть своего старого школьного друга Энтони Вердена. Они договорились встретиться в верхнем зале бара «Уитшиф» в Фицровии, чтобы пропустить по кружке пива. Джон уже выпил пинту жуткого портера, который так нравится Энтони. Впрочем, можно подумать, этот поганец устыдится.
Их давняя дружба с Верденом последнее время начала доставать Джона Арвена. Не сказать чтобы сильно, но все же. Энтони — он как тот неотесанный родственник, которому вечно приходится искать оправдания. Взять, к примеру, его последний опус. Джон извлекает из глубин портфеля листок бумаги.
«Что такое, в конце концов, машина? — вопрошает Энтони в своей излюбленной простонародной манере. — Где заканчивается оператор и где начинается машина?»
Верден умолял Арвена как профессора Биркбек-колледжа отрецензировать его статью, посоветовать, каким образом ее можно издать. Увы, из этой затеи вряд ли что получится. Когда Энтони ушел из Кембриджа, объяснив это тем, что отныне он намерен «делать что-то для Простого Человека», Джона эти слова заинтриговали. Он с нетерпением ждал последствий такого заявления.
Кем же станет его старый друг? Не дай бог Энтони найдет себе какую-нибудь непыльную работенку и станет заваливать его, страница за страницей, своей доморощенной философией. Верден так крепко повенчан с жизнью разума, так мучительно лелеет свое честолюбивое стремление к плодам собственных интеллектуальных трудов, что возникает вопрос: какого черта он ушел из Кембриджа?
«Возьмем, к примеру, водителя автобуса. Водитель управляет автобусом». Энтони сохраняет этот идиотский наивный стиль на протяжении всего изложения. «Но в каком смысле он является человеком, который „управляет“?» Джон безошибочно определяет центральную тему опуса своего друга. Танго. Его танцуют вдвоем. С одной стороны, довольно слабый анализ идеи свободы воли, с другой — теория множеств Бертрана Рассела. «Разумеется, он не свободная личность. Водитель не может сам выбирать маршрут и график движения. Не может — если, конечно, держится за свою работу». Джон Арвен устало скользит глазами по просторечным выражениям. И так до самого конца текста. Ну вот. Сдержал обещание. Теперь надо придумать, что бы такого сказать.
Еще в школе Энтони проявил прискорбный талант растрачивать свой дар на всякую ерунду. Джон хорошо и не без горечи помнит лето, их последнее лето в Стоунгроуве, два безмятежных месяца. Они могли бы провести их, гуляя или катаясь на лодке под парусом; они могли бы побывать в Европе и посмотреть жизнь, которая вскоре была растоптана грубым солдатским сапогом Третьего рейха.
