Если учесть, что «круговорот интерпретаций» угрожает завалить дело об убийстве Кеннеди по каждому пункту, возникает интересный вопрос: как исследователи реагируют на эту возможность или, быть может, стараются избежать ее? Как мы уже видели, кто-то заделывает эту брешь сразу, как только она возникает, предлагая еще более причудливые объяснения в пользу заговора. Другие же застревают в тисках неопределенности дольше, даже если в конечном итоге и совершают скачок к вере в логическую стройность и конкретное решение.
Возможные варианты описываются в трех романах, посвященных убийству Кеннеди. В «Истории Освальда» Норман Мейлер беседует с русскими (в том числе и офицерами КГБ), познакомившимися с Освальдом во время его пребывания в Советском Союзе. В одном из интервью Мейлер откроет новое важное доказательство, но потом будет вынужден брать все новые интервью и рассказывать все новые биографии, чтобы подтвердить правдивость собеседника: шаг вперед, шаг назад, и так до бесконечности. Похоже, Мейлер осознает эту проблему, но в то же время может остановить распад лишь практичным указанием на то, что он был ограничен во времени, находясь в бывшем СССР. Не удивительно, что эпиграммой на роман стали слова Маргариты, когда она отвечала на вопрос комиссии Уоррена о том, почему ее сын дезертировал в Россию: «Я не могу ответить ни «да», ни «нет», сэр. Я расскажу всю историю, или ничего хорошего не выйдет».[216]
Роман Ричарда Гордона «Зима убивает» (1974) увлекает своих читателей в настоящую бездну. На протяжении всего романа брат погибшего президента разбирается с одной за другой теориями заговора, причем каждая из них сначала кажется вполне убедительной и главному герою, и читателю. Для начала из одного признания, сделанного на смертном одре, Ник узнает о том, что стрелявших было больше одного, из чего следует, что полиции не удалось раскрыть заговор. Потом он начинает подозревать, что за этим заговором стоит Доусон, нефтяной магнат-миллионер и крупный производитель оружия, заказавший убрать Кеннеди из-за явного стремления последнего к разоружению. Но Доусон сообщает Нику, что на самом деле во всем виновата полиция. Помощник бывшего шефа полиции, отвечавшего за охрану президента, говорит Нику, что полиция действительно была замешана в деле, но ответственность за убийство лежит на мафии. Пока Ник проверял сведения, оказавшиеся рядом отвлекающих маневров, инициированных фальшивым главарем мафии, он узнает, что в действительности мафия мстила за то, что какая-то голливудская киностудия лишилась доходов, потому что похожая на Мэрилин Монро актриса совершила самоубийство из-за президента. Но настоящий главарь говорит Нику, что во всем виноват герой, изображающий Джимми Хоффа. Это делается только для того, чтобы Ник узнал от советника своего отца, что в действительности мафия мстила Кеганам (эту фамилию в книге носят Кеннеди) за невыполненное обещание сфальсифицировать выборы. Затем Ник выясняет, что шеф полиции, с которым, как ему казалось, он разговаривал, на самом деле умер много лет назад, и что его помощник был ненастоящим, как и Доусон, и даже женщина-журналист из какого-то общественно-политического журнала, с которой Ник тоже встречался. Больше того, все, с кем Ник встречается по ходу повествования, в конце концов умирают.
Оказывается, что все теории наводят на ложный след, все улики вводят в заблуждение, и роман порождает тревожащую вероятность того, что истину можно не найти никогда, а чувство герменевтического круговорота будет длиться вечно. Однако погружение в бездну эпистемологического скептицизма тормозит на последних страницах романа, когда мы узнаем, что на самом деле все фальшивые улики были умышленно подделаны и подброшены Нику в результате слишком реального заговора, организованного тайной правящей элитой под руководством его отца. В этом смысле в романе обыгрывается идея бесконечной отсрочки окончательного разоблачения и непреодолимого непостоянства знания, причем лишь для того, чтобы закончить этот неприятный эксперимент на последней минуте под флагом реализма и причинности.[217] Таким образом, роман, похоже, выходит из закрученного штопора паранойи, но лишь при помощи эстетически неубедительного и запутанного поворота сюжета. Так что придуманный для удобства и выполненная кое-как концовка не закрывает дыры в идеологических обоях, образовавшиеся под весом романа.
Самым известным произведением, где возможность бесконечной герменевтической спирали доводится до логической и эстетической крайности, является роман Пинчона «Выкрикивается лот 49». Как мы отмечали в первой главе, в романе Пинчона речь идет об Эдипе Маас, молодой калифорнийской домохозяйке, назначенной выполнить бесконечно запутанную последнюю волю бывшего любовника, чьи деловые интересы, похоже, охватывали всю реальность Америки. Когда Эдипа начинает собирать имущество покойного воедино, она находит улики, свидетельствующие о зловещем и давнем заговоре под названием Тристеро, пугающими ее доказательствами своего существования, которые героиня обнаруживает повсюду. Эдипа находит признаки неуловимого Тристеро и его подпольной почтовой системы в самых неожиданных местах, будь то неразборчивый загадочный знак на стене ванной комнаты в сан-францисском баре и незначительные вариации в тексте одной трагедии эпохи короля Якова, или слухи в корпорации Yoyodyne, производящей оружие, и легенды о костях союзников на дне итальянского озера. Как известно, в конце роман оставляет Эдипу в ожидании, когда на аукционе объявят лот 49, под которым проходит коллекция марок, обещающая наконец доказать вмешательство Тристеро не только в жизнь Эдипы в частности, но и в американскую историю в целом. Но роман оставляет главную героиню и читателей в подвешенном состоянии, потому что так и непонятно, то ли заговор был на самом деле, то ли эго все параноидальные бредни Эдипы. Не только финал, но и вся канва романа продлевает это подвешенное состояние. Роман «Выкрикивается лот 49» постоянно качается на грани метафор, которые никогда полностью не застывают в виде буквальных формулировок. Предложения, начинающиеся со слова «будто», множатся до бесконечности, постоянно оставляя и Эдипу, и синтаксис романа на пике разоблачения. Здесь, в сцене, где раскрытие тайны перекликается с обнажением тела (в смычке, которую Всемирная паутина использует по полной программе), раскрытие Эдипой заговора Тристеро описывается серией растягивающихся условных под-предложений:
Так для Эдипы начался медленный, зловещий расцвет Системы Тристеро. Или, скорее, Эдипино присутствие на иском уникальном представлении, которое продлили — словно был конец ночи, и для задержавшихся допоздна решили устроить что-то особое. Словно платья, тюлевые бюстгальтеры, украшенные драгоценностями подвязки и пояса исторического фасона, который вот-вот изживет себя, спадали, укладываясь плотными слоями, подобно одежкам Эдипы в той игре с Мецгером во время фильма о Детке Игоре; словно стремительное продвижение к заре, длившееся неопределенные черные часы, было необходимо, чтобы Тристеро предстал во всей своей жуткой наготе.[218]
Момент ожидания в романе «Выкрикивается лот 49» бесконечно затягивается, словно — на языке вычислений, с которым экспериментирует сам роман, — «исчезающее малое» приращение между буквальным и метафорическим разбивается без конца, и этот разрыв полностью не ликвидируется никогда.[219] Если «История Освальда» и «Зима убивает» в конечном итоге уклоняются от круговорота интерпретаций, которое они сами же и вызывают, то незавершенный поиск и подвешенная концовка в романе «Выкрикивается лот 49» весьма эффектным образом сталкиваются — и даже радуются этому — с перспективой того, что все это никогда не закончится. Своей повествовательной логикой нескончаемо откладываемой развязки и постоянных дополнений роман Пинчона в стилизованной форме предугадывает ситуацию, когда за последующие десятилетия убийство Кеннеди погрузится в пучину бесконечных интерпретаций и подозрений.
Эдипова драма Оливера Стоуна
Чтобы еще детальнее рассмотреть, как конспирологические теории убийства Кеннеди могут скорее запутать причинно-следственные связи, нежели привести к какому-то определенному выводу, мне хочется подробнее остановиться на двух произведениях, посвященных убийству, каждое из которых вызвало немало споров. Фильм Оливера Стоуна «Дж. Ф. К.» и роман Дона Делилло «Весы» весьма по-разному отвечают на круговорот интерпретаций и предлагают две различные модели, объясняющие роль убийства президента Кеннеди в современной американской истории.
Недовольных критиков фильма «Дж. Ф. К.» рассердило «смешивание фактов с вымыслом». Имелась в виду теперь уже постыдная комбинация подлинной пленки, запечатлевшей убийство, с нарезкой из мастерски восстановленных документальных отрывков.[220] Washington Post и Time яростно напали на «Дж. Ф. К.» еще до завершения съемок, причем в Washington Post на первой странице появилась заметка, где фильм назывался «Далласом в стране чудес».[221] Стоун неоднократно отвечал на эти обвинения в, порой заявляя, что в фильме кинозрителям будет впервые представлена подлинная версия событий, а в другой раз утверждая, что его фильм служит «контрмифом» по отношению к мифической, на сто взгляд, версии, изложенной в отчете комиссии Уоррена.[222]
