Джоэл Лейн - От голубого к черному

— Карл, это мы!

Он остановился, прижавшись к изгороди почтового отделения.

Его левая рука потемнела от крови. Я хотел извиниться за то, что не помог ему, но не знал, что сказать. Какой-то внутренний рефлекс удержал меня. Все случилось слишком быстро. Но Карлу, казалось, было все равно. Он посмотрел на руку и сказал:

— Этот мудак держал меня, точно жертву перед закланием, так что этому придурку удалось достать меня.

— Почему он тебя отпустил?

Карл рассмеялся.

— Я на него посмотрел.

— Сваливаем отсюда, — сказал Йен.

Где-то неподалеку взвыла полицейская сирена, затем еще одна, приближающаяся с другой стороны. Карл замотал рану носовым платком и засунул обе руки в карманы. Мы направились к оживленной Уорвик-стрит, где ели были обмотаны гирляндами красных огоньков. Две девицы в виниловых куртках и ярких цветастых легинсах вылезли из такси. Я помахал водителю, и мы втроем забрались на заднее сиденье.

— В центр города, пожалуйста.

Ни Йен, ни я не собирались туда ехать, но сейчас это не имело значения. Карл сидел между нами, уставившись на затылок водителя. Он слегка дрожал, лицо стало влажным, точно у него поднялась температура. Я обнял его.

— Ты в порядке, малыш?

Он не ответил. Когда мы доехали до Дигбета, он настоял, что лучше поехать на станцию Нью-стрит, а не в Центральную больницу. Это не играющая рука, сказал он. Ни мне, ни Йену не хотелось произносить вслух то, о чем мы подумали.

Перед Рождеством мы воспользовались тем, что студия оказалась свободной, чтобы подготовиться к концертному выступлению. Йен подумал, что это поможет Карлу преодолеть страх сцены: занявшись делом, он вспомнит, каково это. Но вечер вышел не особо успешным. Карл появился на час позже, с ввалившимися глазами, он сказал, что плохо спал. Я спросил, не Элейн ли заставила его бодрствовать. «Дэвид, милый, сделай одолжение, — сказал он, — сдохни». Йен спрятался за своей ударной установкой, отбивая ритм, пока мы с Карлом пытались согласовать сет-лист.

Мы перепахали половину «Жестких теней», плюс «Из глины», «Голубое стекло» и «Руины». С бесчисленными фальстартами и фальшивыми нотами. Карл пел хорошо, особенно новые вещи, но играл он как зомби. В «Стоячей и текущей воде» он позволил инструментальной коде развалиться на редкие всплески гитарных аккордов. В холодной и ожесточенной версии «Его рта» он нарочно играл фальшиво, разрушая ритм. «С расстояния» закончилось на несколько секунд раньше, Йен барабанил в плотном воздухе, я отключил свой «Роквуд» и сказал:

— Ну что ж, спасибо, блядь, что нас никто не слышал.

Карл согнулся, закрыв глаза и перебирая струны слишком легко, чтобы получился звук.

То был последний раз, когда мы собрались вместе в том году, мы зашли выпить в таверну «Красный холм» в Ярдли. Зал был тихий, прокуренный и уютный. Карл закурил сигарету, а затем уснул прямо за столом. Мы с Йеном болтали о наших планах на праздники, о потрясающем новом альбоме House of Love и новом сериале «Секретные материалы».

— Все серии основаны на реальных событиях, — заявил Йен.

Сигарета Карла превратилась в столбик пепла, я затушил ее. Он не прикоснулся к своему «Гиннессу». Йен осторожно потряс его, глаза подергивались под веками, но он не шевелился. Дышал он медленно, но не глубоко. Я видел его спящим множество раз, даже в пабах, но сейчас здесь было что-то не так.

Йен озадаченно посмотрел на меня:

— Он на таблетках?

— Официально нет, — ответил я. Тут до меня дошло. — О, черт.

Я похлопал Карла по лицу, затем потер кончик его уха костяшками пальцев. Его глаза открылись, совершенно пустые. Никого нет дома. Он похлопал глазами, посмотрел на меня и Йена, потянулся за своим стаканом и осушил половину одним глотком. Я посмотрел на часы. Для второго захода времени не оставалось.

Йен сел на автобус до Кингс-Хит; я поехал с Карлом на станцию Нью-Стрит, чтобы удостовериться, что он не отключится. Когда он закуривал сигарету, я заметил, что раны на его руке так толком и не зажили.

— Тебе нужно наложить швы, — сказал я.

— Знаешь, я не испытываю ностальгии, — холодно отозвался он.

— Карл, что ты несешь?

— Наш разрыв.

Мы стояли в вестибюле вокзала, заполненном неподвижными фигурами, оберегающими свой багаж. Карл смотрел вверх, на электронное табло, показывающее время прибытия и отхода поездов.

— Мой уход. Твое сердце со мной, куда бы я не шел.

— Прости, что вел себя как последний ублюдок, — сказал я. — Рождество всегда выбивает меня из колеи. Ты же знаешь.

— Забудь, — ответил он.

Карл никогда не верил в мои извинения. Возможно, он был прав. Наши глаза встретились на секунду. Он сжал мою руку, стиснув пальцы, и пошел прочь, с гитарным кофром в руке. Возле турникетов он обернулся и помахал, но кто-то прошел между нами, загородив мне вид. Если он что-то и сказал, это утонуло в невнятном гуле громкоговорителей.

Мы должны были начать записывать «Преданный забвению» в марте 1993 года. Но к середине февраля, когда мы так и не получили никаких вестей от Карла, мы с Йеном начали беспокоиться. Не то, чтобы рассчитывали получить от него «валентинки», но довольно затруднительно отправляться в студию только с половиной треков, к тому же толком не разобранных. Я знал, что Карла не радовали некоторые тексты и он пытался написать что-то еще. Денег было в обрез: мы не могли позволить себе отсрочку, да и «Фэрнис» тоже. Алан намеревался выпустить сингл, но он считал, что ни одна из новых песен не тянет на заглавную.

Когда я позвонил Мартину, он заявил, что его уже тошнит от меня и Карла, использующих его в качестве посредника. Я сказал, что был бы счастлив поговорить с Карлом напрямую, если бы знал, как с ним связаться. Мартин ответил, что его адрес должен быть у «Фэрнис».

— Я не хочу в это ввязываться. По правде сказать, мне кажется, Карл излишне драматизирует свои проблемы. На том и держится ваша группа.

— Вовсе нет, — возразил я. — Мы всегда были командой.

— В смысле — ты отдаешь, а Карл берет. Послушай, Дэвид, я ни черта не понимаю в отношениях геев. Но твои отношения с Карлом всегда были как у слуги и господина. Честно говоря, я думаю, он зациклен на себе. И мне не нравится все это дерьмо насчет «страдающих гениев». И по-моему, никому не нравится.

Я сделал глубокий вдох.

— Дело совсем не в этом. Он болен. Он сам не свой. Думаю, он начал принимать наркотики. Он на игле.

— В самом деле? Ширяющийся рокер? Невероятно.

— Послушай, ты же знаешь Карла. Он любит выпить, но это все. Если он подсел на героин, значит с ним действительно что-то не так.

— Почему? Это часть стиля жизни, Дэвид. Рок-музыканты всегда подбадривают себя кучами наркотиков. И выпивкой. И телками или мальчиками. Таков этот мир. Послушай, Дэвид, я говорю это как друг. Если Карл не хочет делать альбом, забудь об этом. Найди другую группу. Живи своей жизнью. Понимаешь, о чем я?

Через пару дней я позвонил в «Фэрнис Рекордз». Алана не было, но его помощник Стивен дал мне адрес в Олдбери, по которому Карл просил высылать его авторские отчисления. Я позвонил в справочную, но у них не значился номер телефона Карла или Элейн по этому адресу, механический голос сказал мне, что номера Элейн нет в списке. Я написал Карлу, попросил дать о себе знать и напомнил ему о нашем расписании.

Первый день записи был в пятницу. Пришли Йен, я, Пит, Джим и Стивен из «Фэрнис». Мы работали над партиями ударных и бас-гитары для четырех демо-треков. Странно было слышать в студии голос Карла, не зная, где он сам. Возвращение в «Кэнел-студию» не помогло: нас преследовали призраки тех несчастных декабрьский сессий. В обед я написал короткую записку Элейн, объяснив, в чем проблема, и попросил ее позвонить мне. До Олдбери было недалеко, но мне почему-то не хотелось неожиданно заявиться на порог ее дома. Мы мало знали о том, что там происходит.

На выходных мы не собирались записываться. В субботу утром мне позвонила Элейн. У нее был тихий, спокойный голос с легким акцентом, больше похожим на вустерширский, чем на здешний. Но до Вустершира отсюда всего несколько миль.

— Я не вскрываю письма Карла, — сказала она. — Мы поссорились, и он ушел. Он не собрал вещи, просто испарился. Это было в ноябре, с тех пор я его не видела.

Мне никогда не приходило в голову спросить его, зачем ему нужно ездить на станцию Нью-Стрит, если до Олдбери можно добраться 87-м автобусом.

— Есть идеи, где он может быть?

— Он звонил мне накануне Рождества. Сказал, что живет у Джеймса в Стоурбридже. Старый школьный друг, вы, наверно, знаете. Я спросила, какие у него планы. Он сказал, что, возможно, вернется в Колвин-Бэй. В фургон. Если вы не можете найти его, возможно, он там. Он ни с кем не остается надолго. И никогда не оставался.