Не прошло и минуты, как старшие – без усилий, по-прежнему балагуря меж собой,– нагнали меня.
– Чего затормозил, малой? Давай! Голову вниз! Вперед!
Сделав вид, что не расслышал, я снова попытался быстрее переставлять ноги.
– Давай! Давай! Выкрики далеко разносились по черному зимнему лесу, но я слышал только крахмальный скрип снега под резиновыми подошвами.
Теперь мне показалось, что я хорошо оторвался. Захотелось оглянуться, удостовериться, но на это ушла бы драгоценная секунда.
– Опять скис, малой! – раздалось над самым ухом. – Работай! Вперед! Голову вниз!
Им смешно, понял я. Они развлекаются. Десять километров по январскому снегу – пустяк для тренированного спортсмена. Старшие, если бы захотели, побежали бы вдвое быстрее. Но зимой продвинутые атлеты не напрягаются, лишь держат форму. Летом им предстоит покрывать в седле велосипеда дистанцию в десять раз большую...
– Надо, малой, надо! Давай! Рывок, малой, рывок! Вперед!
Старшим было как минимум по семнадцать лет. В раздевалке я видел их бедра – сухие, твердые, перекатывающиеся рельефными мышцами. Приученные к многочасовому вращению педалей.
– Рывок, малой! Рывок! Ты сможешь! Девушка-мастер – для нее, видимо, и разыгрывалась вся сценка – не выдержала и мелодично рассмеялась.
– Ты сможешь, малой! – не унимался вдохновенный юношеский бас. – Рывок! Голову вниз! Работай!
Я прибавил. Голоса стали отдаляться. Еще быстрее! Еще!
Не волнуйтесь, малой сможет! Он смог в прошлый раз, и в позапрошлый, сможет и теперь. Вам, мастерам, кажется, что сопляк хочет показать себя. Вы решили, что все это – рисовка, выпендреж. Я же рву жилы вовсе не для того, чтобы покрасоваться. Еще год назад я не мог пробежать и сотни метров без того, чтобы не скорчиться в приступе удушья. Я останавливался, наклонялся вперед, упирал ладони в колени и стоял в такой позорной позе, с отставленным задом, по нескольку минут, ожидая, пока не станет легче. Либо лез в карман за лекарством – аэрозольным баллончиком «Астмопент». Бывало так, что я шел с друзьями гулять, а на полпути обнаруживал, что позабыл свой баллончик,– и у меня от страха немедленно начинался приступ. Теперь хилый астматик обгоняет не только своих здоровых сверстников, но и мастеров спорта. Пусть ненадолго, пусть все это почти шутка – но обгоняет, обгоняет, бежит, не останавливаясь!
Тут силы вдруг оставили меня. Стало совершенно ясно, что я смогу сделать не более десятка шагов, а потом упаду. Я сделал этот десяток. Но не упал. Начал следующий. Еще десяток – и все, падаю. Ускорения и рывки истощили тело. Калории иссякли. Я не добегу. Проиграю. Сделаю десяток, потом еще один – на этот раз самый последний, окончательный, и рухну бездыханный прямо на обочине этой изгибающейся меж деревьев дороги. Все. С меня хватит. Я вам не лошадь. Я человек. Слабак, не готовый к большим нагрузкам. Я попробовал – и понял, что велосипедный спорт – не для меня. Пожалуй, я брошу тренировки. Займусь волейболом. Школьный друг Николай давно зовет меня в секцию волейбола. Отличный игровой вид, не требующий особых физических усилий. Прыгай вверх и бей по мячу. Уютный светлый зал, сетка, визжащие девчонки – это вам не десять километров по заснеженным тропам...
– Не спи, малой! Отрывайся! Давай!
Стиснув зубы, я пропустил хохочущих атлетов вперед и пристроился за спинами.
– Ты чего? – прохрипел рядом кто-то из сверстников. – Остынь, не рви жопу!
– Ага,– только и выдохнул я.
И опять ускорился. Назло всем. Назло себе.
Еще километр этого ада – а дальше станет легче. Девушка-мастер сбавит скорость, дабы набраться сил перед финишным рывком. А сам рывок и вовсе будет праздником. Ведь там, в конце, – жарко протопленная раздевалка, сухие носки, чай из термоса. Глубокое, как море, ощущение победы. Упрочившееся самоуважение. А затем – путь домой.
Победа – совсем близко. От нее меня отделяют считанные минуты. Несколько сотен метров ураганного спурта по ледяному тротуару. Нужно ускориться, выложиться, отработать что есть мочи. И все будет.
Беги – и добежишь.
Я добежал. И в этот раз, и в следующий.
Зима прошла. Астма отступила. К концу марта я совсем забыл о своей болезни.
В апреле снег растаял. Десять новичков – половина отсеялась – с вожделением поглядывали на хромированную технику. Вот-вот нам ее доверят. Вот-вот начнется то, ради чего мы пришли, ради чего пять месяцев месили снег.
Мои дворовые приятели давно открыли сезон, сладостно гоняли по асфальтовым дорожкам, кое-где еще черным от весенней грязи. И я тоже выкатил своего железного коника, местами зацветшего ржавчиной. Подкачал шины, подтянул цепь, смазал, повыше поднял седло. Понятно, хотелось уже не детских заездов от скверика до скверика, не путешествий на «лисапеде», а настоящей гонки на настоящем спортивном аппарате. Серьезного состязания.
Но в нашу секцию пришли новички, целая толпа, все крепкие, хитрые – в двенадцать лет хорошо понимающие, что зимой на велосипедах не ездят. Запишешься зимой – заставят бегать! Надо подождать тепла – это просто.
Нас стало двадцать пять, на десять машин. Каждая новая тренировка начиналась тихим, сквозь зубы, шепотом, конфликтами и мгновенными драками. Сегодня на красном еду я. Тогда я – на зеленом. Нет, зеленый мой, я его еще в прошлый раз забил. Ты – забил? Купил, что ли? Сказано – мой, значит мой. Отвали. Сам отвали...
Тренер знал, но только скупо посмеивался. Слабохарактерные в спорте не нужны. Требуются злые, упрямые, с каменными подбородками. Мальчишки сами разберутся. Из двадцати останется один, фанатик, добравшийся до нормы первого взрослого разряда. Дальше – два года упорной работы (с ежедневными тренировками, дважды в неделю – тяжелыми, с нагрузками до обмороков) до нормы кандидата в мастера спорта. До самого же звания мастера дойдет один из тысячи.
Старшие не обращали на нас внимания, все они торчали в мастерской, с грязными от смазки пальцами. Они собрали свои машины сами. Спицы, седла, обода, цепи, рули, рамы – звучало для них, как поэма. Но не для меня.
В середине мая я окончательно разочаровался в велосипедном спорте. Этот спорт прекрасен. Но я не хотел драться за велосипеды. Ведь я не в секцию бокса пришел, правда? Один на троих велосипед – в этом было что-то сильно неправильное. И я отчислился.
Главный урок, усвоенный мною за эту зиму, заключался в одном слове. В совете, или в моральном правиле, или в приказе тренера.
Беги.
Если хочешь чего-то добиться – беги. Тренируйся. Превозмогай себя.
Лавируй меж унылых, меж вялых и нетрезвых; меж тех, чье дыхание сбито.
Беги. Работай. Отрывайся. Побеждай свою слабость.
Беги мимо всех – прямо к цели. Не отдыхай. Не мечтай. Не жалей себя. Не смотри по сторонам. Не сомневайся.
Так – победишь.
Беги, дыши, отталкивайся от земного шара. Преодолев себя, встретишь ли то, что нельзя преодолеть? Никогда.
1
В первый день октября – сухой, прохладный, пронзительный до звона в ушах, до тоскливого беспокойства в сердце – прогулка особенно удалась.
Нам достался дворик под номером пятнадцать. Самый широкий, прозванный «президентским». Здесь я мог совершать пробежку даже по кругу. Кроме того, дворик располагался с края здания и по-особенному, насквозь, продувался ветром. Свежий осенний воздух входил в легкие легко и свободно. Цементный пол был новый, гладкий, без трещин. Упражнять тело в таких условиях – одно удовольствие.
Запрокинув голову, интенсивно вдыхая прану, я постоял несколько минут, затем разделся до пояса, аккуратно уложил свою футболку на деревянную, вделанную в стену скамью, и побежал. Конечно, не по кругу – это была бы уже роскошь, ведь я гуляю не один, нас трое, – но по прямой линии, от стены к стене. И все равно места – в избытке. Можно вволю размахивать руками и даже ногами.
Друзья-сокамерники сегодня со мной. Обычно в момент вывода на прогулку они еще спят. Но один раз в несколько дней кривые позвоночники все же выходят подышать. Щурясь от дневного света, оба сейчас расположились у стены: Толстяк оперся спиной, Фрол же присел на корточки, закурил и принялся мелко поплевывать себе под ноги.
Я стал наращивать темп. Чтобы не терять скорость при развороте, я, добежав до стены, упирался в нее обеими руками и сильно отталкивался. Чем быстрее бежишь, тем больше кислорода поступает в тело – это все знают.
За высокой, в два человеческих роста, стеной, из соседней прогулочной клетки, тоже слышался топот и громкое пыхтение. И там кто-то усердно двигался, пытаясь победить гиподинамию и тюрьму. Я послал мысленный привет неведомому мне собрату. Возможно, это – министр, проходящий со мной по одному ДЕЛУ. Но я никогда ничего не узнаю о соседе за стеной. В элитной следственной тюрьме обитатель одной камеры ни при каких обстоятельствах, даже на краткую секунду, не столкнется с жильцом из другого бокса. Когда я иду на прогулку, или в баню, или на допрос, прочие арестанты ждут своей очереди за дверьми. И если я возвращаюсь с допроса, а кого-то (я могу только слышать) ведут мне навстречу, то конвоир поспешно вталкивает меня в «стакан» – специальную конуру, метр на метр, закрываемую снаружи на засов. Такие «стаканы», для удобства персонала, располагаются во многих местах заведения, во всех коридорах, через равные промежутки.
