кустами роз они!..
Как тебе?
– Хочешь сказать, это специально… это кто-то специально такое сделал? Зачем?!
– Ну, полагаю, она его пытала. А может, и просто так, для удовольствия. Да какая разница! Если тут её тачка – ты понимаешь, что это вообще означает?!
– Нет, – честно признался я.
– Тачка не может умереть, понимаешь ты? Она железка, она и так неживая!
Я всё ещё не понимал. Честно.
– Значит, она – она сама приехала сюда, нашла способ добраться оттуда сюда, на тот свет! На этой своей тачке! Значит, если мы сможем завести тачку – сможем вернуться на ней в мир живых!
Я не стал влезать со своими соображениям и вопросами, вроде того, зачем кому-то вообще понадобилось добираться на тот свет. Или что дом – вот этот вот дом – он будто бы тоже неживой, и что теперь? Оказался же тут, почему бы и тачке не оказаться? В общем, неубедительно. Арлекина сердито зыркнула, словно опять прочитала все мои мысли.
– Так, ладно, умник. Иди-ка ты в гостиницу.
– ?
– Внутрь этой чёртовой халупы. Узнай, что с заселением, постарайся выбить нумер на двоих, но без предоплаты. Будет нам план Б, если не сможем сбежать, хотя бы не сдохнем тут. Окончательно. И самое главное: узнай, в каком номере Рыжая.
– ?
Арлекина закатила глаза.
– Рыжая. Хозяйка тачки. Подкати к ней. Попытайся уговорить добросить нас до живых. Понял? Точно понял? Тогда иди!
Я собирался поспорить, чисто из принципа, что́ я ей – мальчик на побегушках, но потом передумал. В конце концов, ясно, что всё равно придётся сделать, как она говорит. Да и что я терял? Ну отошьёт меня эта Рыжая в крайнем случае, что меня не отшивали ни разу, что ли? Переживу.
Где-то неподалёку послышалась музыка. Музыка с большой буквы. Необыкновенно красивая, воздушная и щемяще-грустная. Никогда я не слышал такого чуда, только вот от этого чуда почему-то хотелось зареветь в голос. Я обошёл халупу кругом – на крыльце стоял древний патефон с медным раструбом и заводной ручкой сбоку, крутил чёрную виниловую пластинку. Я присел рядом с патефоном и закрыл глаза, уже зная наперёд, что заведу его снова и снова. Когда пластинка остановилась, я прочитал название. «Полёт» Шнитке, Берлинский симфонический оркестр. И правда полёт. На каком-нибудь биплане-этажерке, тихоходном, с матерчатыми перепончатыми крыльями, еле-еле не задевая верхушки мачтовых сосен. Внизу проплывают старые рыцарские замки, княжеские поместья, деревни со сказочными прянишными домиками… А ты смотришь сверху и понимаешь, что вся эта сказка уже давно кончилась, канула в лету и рассыпалась прахом. Сметена первыми в мире авиационными бомбами с таких же вот игрушечных бипланов-этажерок.
Прямо от дверей начиналось кладбище. Могилы, склепы, надгробные памятники – всё было, несомненно, очень дорогое, даже неприлично дорогое, словно родственники усопших жили ещё в тех дикарских временах, когда хорошим тоном было соревноваться в пышности похорон и когда вместе с императором закапывали всех его рабов, лошадей, лизоблюдов и т.д. Я прошёл вглубь кладбища, прочитал штук пять табличек на этих роскошных дворцах смерти. Три бывших диктатора из кровавых, остальных я не знал. Видимо, тоже сволочи. Каждый из склепов был в разы́ больше гостиницы за моей спиной, а могилы – размером с баскетбольную площадку, словно диктаторы перед смертью усиленно питались своими подданными, а потом наступали на мину и разлетались на максимально возможную площадь. Зачем иначе мертвецу такие метры?
Когда я вернулся к гостинице, патефон уже пропал, оставив меня гадать, был он на самом деле или нет.
Входная дверь была приоткрыта ровно настолько, чтобы я смог протиснуться внутрь. Если это имело хоть какой-то смысл. Да, там определённо был ресепшн: стойка регистрации, пара кресел, журнальный столик и дохлый фикус в горшке, но всё было тихо и запустело, покрыто густым слоем пыли, как в тех городках-призраках времён золотой лихорадки. «Достойная вечность за разумные деньги*», обещал плакат с сисястыми особами, томно лежащими у бассейна. *С почасовой оплатой.
Весь ресепшн помещался в комнатке четыре на четыре, достаточно задрипанной, с продавленным полом и обоями в выцветший цветочек. Разношёрстные двери с табличками: «1», «2», «3», «туалет» и «на 2 этаж». Я дзинькнул для приличия пыльный звоночек на стойке регистрации, полистал замшелую книжку на журнальном столике («Солярис» Лема), потом отправился стучаться в номера. Первая дверь оказалась не заперта, за ней – обычная обстановка захудалой гостиницы: две железные койки с пружинными матрацами, две тумбочки, рукомойник… эпохальное полотно на стене, в стиле соцреализма, изображало диктатора из первого склепа, попирающего сапогом диктатора из третьего склепа. Внизу полотна копошился благодарный народ.
Во второй двери снаружи торчал ключ с номерком «3», других отличий от первой комнаты я не нашёл. Разве что обои там отставали от стен не так сильно, да диктаторы на холсте поменялись местами. Теперь попирали первого, благодарный народ внизу оставался неизменным.
На втором этаже всё то же самое, только в последнем, шестом номере стоял на двух табуретах расшитый красным бархатом гроб. От гроба тянуло гнилью, так что подходить, а тем более заглядывать внутрь я не стал. Рыжей там точно не будет, по крайней мере, в том качестве, что мне нужно.
– Так, – сказала Арлекина, когда я явился с докладом. – Жди тут. Я сейчас.
– Так, – сказала она, когда вернулась обратно. – Анекдот на злобу дня. Знаешь, что случилось с Цыганом, который перехитрил смерть?
– Что?
– Помер. В гробу лежит.
– Смешно, – сказал я уже её спине. Деятельная Арлекина за эту долю секунды успела достать из-за пазухи свой скипетр с крысиной головой, перепорхнуть к машине и лёгким изящным движением треснуть её в боковое стекло. Стекло рассыпалось мелкой крошкой. Арлекина отомкнула дверь, одним махом оторвала часть приборной панели, залезла в автомобильные недра и принялась рыться в разноцветных проводках. Всё как в фильмах про угонщиков. Стартер крутил, Арлекина материлась, и виновата у неё была и искра, которая ни шиша не схватывала, и Рыжая, у которой тачка не заводится, и Цыган, который так некстати помер, и нет у нас теперь никакого плана Б. Ну и я, из-за которого всё это вообще началось.
Батарея садилась, стартер крутил всё неохотнее. Арлекина скинула свою курточку, осталась в чёрном спортивном лифчике и в таком виде нырнула под капот. Матерные ругательства летали с частотой снарядов при артобстреле, надежда на машину таяла медленно но верно.
От нечего делать я снова обследовал гостиницу, не нашёл ровным счётом ничего нового, спустился на первый этаж и плюхнулся в кресло. Наваливалась усталость, захлёстывала, будто волнами
