Просто для протокола: Мисти спрашивает тебя:
– Разве это нормально – убивать чужаков, чтобы сохранить некий образ жизни, убивать потому лишь, что люди, которые ведут этот образ жизни, – это люди, которых ты любишь?
Ну, думал, что любишь.
Да, из-за того, что туристы приезжают на остров, из-за того, что с каждым летом их все больше и больше, ты видишь все больше и больше мусора. Запасы питьевой воды стремительно уменьшаются. Но понимаешь, нельзя препятствовать росту. Это антиамериканский подход. Эгоизм. Тирания. Зло. У каждого ребенка есть право на жизнь. У каждого человека – право жить там, где он может себе позволить. Мы имеем право искать свое счастье везде, куда только можем уехать, уплыть, улететь, везде, где сможем загнать его в угол. Конечно, когда слишком много людей приезжает в одно и то же место, они его разоряют, – но такова уж система сдержек и противовесов, способ адаптации рынка.
Но тогда получается, что единственный способ спасти свой дом – это облить его грязью. Сделать так, чтобы внешний мир в ужасе проклял его.
Нет никакого «ПОТСа». Есть только люди, готовые любой ценой оберечь свой мир от нашествия чужаков.
И какая-то часть сердца Мисти ненавидит этих захватчиков, язычников, наводняющих остров, чтобы разрушить ее уклад жизни, дочкино детство. Все эти посторонние, волочащие за собой свои неудачные браки, приемных детей, проблемы с наркотиками, порочную этику и дутые символы положения в обществе, – нет, Мисти не хочет, чтоб у ее ребенка были такие друзья.
У твоего ребенка.
У нашего ребенка.
Чтоб спасти Табби, Мисти может позволить случиться тому, что должно случиться, запросто может позволить этому случиться опять. Пусть откроется выставка. Чем бы ни был островной миф, пусть сбывается. И может быть, Уэйтенси будет спасен.
«Мы убьем всех детей Божьих, чтобы спасти своих собственных».
А может, они могут дать Табби что-нибудь получше, чем будущее, лишенное трудностей, чем спокойное, безопасное мирное затишье.
Сидя здесь, рядом с тобой, Мисти наклоняется и целует твой сморщенный розовый лоб.
Это ничего, что ты ее никогда не любил. Мисти тебя любила.
По крайней мере за то, что ты верил: она может стать великой художницей. Спасителем. Кем-то более значимым, не просто техническим иллюстратором или коммерческим ремесленником. Более того: сверхчеловеком. Мисти любит тебя за это.
Ты чувствуешь?
Для протокола: ей очень жаль, что так вышло с Энджелом Делапорте. Ей очень жаль, что ты вырос внутри такой ебнутой легенды. Ей очень жаль, что она встретилась тебе.
Грейс крутит рукой в воздухе – ногти у нее заостренные и желтые под прозрачным лаком – и говорит:
– Мисти, милочка, повернись-ка, я посмотрю, как сидит спина.
В день открытия выставки, вечером, когда Мисти в первый раз сталкивается с Грейс, та говорит:
– Я знала, что это платье будет замечательно смотреться на тебе.
Дело происходит в старом Уилмот-хаусе на Березовой улице. Дверной проем ее прежней спальни запечатан листом прозрачного пластика и отгорожен желтой полицейской лентой. Капсула времени. Дар будущему. Сквозь пластик видно, что матрас унесли. С ночника снят абажур. Обои над изголовьем испорчены какими-то темными брызгами. Почерк кровяного давления. На дверном косяке и подоконнике белая краска запачкана черным порошком для обнаружения отпечатков пальцев. Глубокие, свежие дорожки от пылесоса крест-накрест рассекают половик. Невидимая пыль мертвой кожи Энджела Делапорте, она вся была собрана для проверки на ДНК.
Твоя прежняя спальня.
На стене над пустой постелью – рисунок антикварного кресла, который сделала Мисти. С закрытыми глазами на Уэйтенси-Пойнт. Увидев статую, пришедшую, чтоб ее убить. Рисунок забрызган кровью.
Сейчас, стоя спиною к Грейс в ее спальне, которая напротив, Мисти говорит: не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель. Полицейские припарковались у самого дома. Если Мисти через десять минут не спустится, они войдут внутрь, с пистолетами на изготовку.
Грейс восседает на залоснившемся розовом пуфике у своего огромного туалетного столика, ее бутылочки с парфюмом и драгоценности разложены перед ней на стеклянной столешнице. Серебряное карманное зеркальце и расчески.
Сувениры богатства.
И Грейс говорит:
– Tu es ravissante ce soir.[50]
Она говорит:
– Сегодня вечером ты выглядишь восхитительно.
У Мисти появились скулы. Обозначились ключицы. Ее белые костлявые плечи, прямые, как плечики, торчат наружу из платья, в котором она выходила замуж в своей предыдущей жизни. Белый сатин ниспадает складками, платье держится на одной бретельке, оно уже стало велико, хотя Грейс сняла мерки с Мисти всего несколько дней назад. Или недель. Ее лифчик и трусики велики настолько, что Мисти решила их просто не надевать. Она почти такая же тощая, как ее муж, сморщенный скелет, сквозь который машины прокачивают воздух и витамины.
Тощая, как ты.
Ее волосы длиннее, чем были до падения. Ее кожа побелела от долгого пребывания взаперти. У Мисти появилась талия. И ввалились щеки. Теперь у нее всего один подбородок, и шея кажется длинной и жилистой.
Глаза и зубы – огромными.
Перед открытием выставки Мисти позвонила в полицию. Не только детективу Стилтону, Мисти позвонила в береговой патруль и в Федеральное бюро расследований. Мисти сказала, что сегодня вечером «ПОТС» совершит нападение на арт-шоу, которое откроется в гостинице на острове Уэйтенси. Потом Мисти позвонила в пожарное депо. Мисти сказала им, что сегодня вечером, где-то в семь или семь тридцать, на острове случится беда. Пришлите кареты «скорой помощи», сказала Мисти. Потом она позвонила на телевидение и сказала, чтобы присылали новостную бригаду с самым большим, самым мощным передатчиком, какой у них есть. Мисти обзвонила радиостанции. Она позвонила всем, кроме бойскаутов.
В спальне Грейс Уилмот, в этом самом доме с его наследием имен, начертанных на внутренней стороне парадной двери, Мисти говорит Грейс о том, что ее план провален. Пожарные и полиция. Телевизионные камеры. Мисти пригласила весь мир, и весь мир увидит открытие выставки.
И, вдевая сережку в ухо, Грейс смотрит на Мисти, отраженную в зеркале, и говорит:
– Ну конечно, ты всех обзвонила, но ты звонила им в последний раз.
Мисти говорит: что значит «в последний раз»?
– И нам правда очень жаль, что ты так сделала, – говорит Грейс.
Она приглаживает волосы ладонями своих корявых рук и говорит:
– Из-за тебя похоронный звон всего лишь станет чуть громче, чем нужно.
Мисти говорит, не будет никакого похоронного звона. Мисти говорит, что украла дневник.
И за ее спиной голос говорит:
– Мисти, милочка, нельзя украсть то, что и так твое.
Голос у нее за спиной. Мужской голос. Это Хэрроу, Гарри, Питеров отец.
Твой отец.
На нем смокинг, его белые волосы зачесаны в виде короны над его квадратной головой, его нос и подбородок – острые и сильно выдаются вперед. Вот мужчина, которым, по идее, должен бы стать Питер. Его дыхание пахнет. Вот руки, насмерть зарезавшие Энджела Делапорте в ее постели. Спалившие дома, в которых Питер оставил свои письмена, свои предостережения.
Вот мужчина, который пытался убить Питера. Убить тебя. Собственного сына.
Он стоит в коридоре, держа Табби за руку. Держа твою дочь.
Просто для протокола: кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как Табби бросила ее. Вырвалась из ее цепкой хватки, чтобы схватить холодную руку человека, показавшегося Мисти убийцей. Руку статуи в лесу. На старом кладбище, на Уэйтенси-Пойнт.
Грейс воздевает оба локтя в воздух, ее пальцы застегивают жемчужные бусы сзади на шее, и она говорит:
– Мисти, милочка, ты же помнишь своего свекра?
Хэрроу наклоняется и целует Грейс в щеку. Выпрямившись, он говорит:
– Разумеется, помнит.
Запах его дыхания.
Грейс вытягивает руки перед собой, хватает пальцами воздух и говорит:
– Табби, иди сюда, поцелуй бабушку. Взрослым пора идти на вечеринку.
Сначала Табби. Потом Хэрроу. Еще одна вещь, которой не учат в художественном колледже: что говорить людям, восставшим из мертвых.
Мисти говорит Хэрроу:
– Разве вас не должны были кремировать?
И Хэрроу поднимает руку, чтобы взглянуть на часы. Он говорит:
– В ближайшие четыре часа не кремируют.
Он подтягивает манжету рубашки, чтобы спрятать часы, и говорит:
– Мы бы хотели представить тебя зрителям. Мы рассчитываем, что ты скажешь пару приветственных слов.
Мисти говорит, она точно знает, что скажет. Она скажет: бегите. Уезжайте с острова и не возвращайтесь. Скажет то, что пытался сказать Питер. Мисти скажет всем, что один человек мертв, а другой – в коме, и все из-за какого-то безумного островного проклятия. В ту секунду, когда ее выпустят на сцену, она крикнет: «Пожар!» Она в лепешку разобьется, чтоб очистить помещение.
