Тем не менее причины некоторых событий все равно оставались непостижимыми, поскольку корни их терялись в дописьменной древности. Он пребывал в постоянном напряжении мышц и некоторых областей мозга, подобном тому, которое возникает, когда первый раз садишься в седло и начинаешь использовать те мышцы, которые обычно не используются при ходьбе; он просыпался совершенно разбитый, ощущая боль в каких-то странных местах и органах, положение которых не мог даже точно определить…
Страх, восторги и огорчения, приходившие из далеких областей разума, все еще не нанесенных на карту…
В настоящий момент он принимал участие еще в одной идиотской операции – организации засады на грузовик с солдатами. В этой затее большую роль играло то, что он изготовил «совиный глаз» – прибор, позволяющий видеть в полной темноте.
Стреляя в кого-нибудь из укрытия, словно всемогущий Господь, поражающий грешника молнией с небес, или Тор, шныряющий свой молот, получаешь наслаждение совсем иного рода, чем то, которое возникает в ходе рукопашной битвы. Дуэли на винтовках очень распространены в этих краях. Противники находятся в двухстах или трехстах ярдах друг от друга: ты видишь его в оптический прицел и знаешь, что он, возможно, тебя тоже видит… клубы порохового дыма. Пуля ударяет тебя, прежде чем ты успеваешь ее услышать. Странное ощущение, как будто телевизор с выключенным звуком…
– А может быть, по дороге домой мы еще и мост взорвем, сэр?
– Разумеется, лейтенант, если с грузовиком все хорошо пройдет…
– Мы уж будем стараться, капитан. Сделаем все в лучшем виде.
Ким улыбается многозначительно и похотливо…
– Капитан, если меня убьют, я хочу, чтобы меня похоронили в одном гробу с вами…
– А с чего это вы решили, что мы умрем в один и тот же день, лейтенант? – говорит капитан с непринужденной улыбкой. Он совершенно очевидно наслаждается, этой беседой…
– Ну, сэр, если кто-то из" нас умрет раньше, он может просто распорядиться, чтобы в ящике оставили место для другого, это ж ясно… Только сперва, разумеется, надо прояснить этот вопрос с отделом здравоохранения. Вы не поверите, сэр, у меня на родине, в Сент-Луисе, в соответствии с пунктом 685-м директивы отдела здравоохранения вы не можете даже жечь мусор у себя в собственной сраной яме, если вы простите мне выражение, сэр.
Ким знал, что любимым пунктиком капитана были вашингтонские бюрократы, которые губят страну и пытаются удушить нас всех бесконечной волокитой.
– Они хуже грыжи, капитан.
– Да-да, разумеется, очень хорошо сказано, лейтенант…
Ким решает воспользоваться моментом.
– Бойцы слегка волнуются, сэр… Я хочу сказать, не могли бы устроить налет на какую-нибудь деревеньку, разумеется, после того, как разберемся с мостом…
– Конечно, лейтенант. Мальчики заслужили разминку.
Цитата из Тацита прокручивается у Кима в мозгу: «Если женщина или хорошенький мальчик попадаются им в руки, они разрывают их на куски в борьбе за обладание ими, в то время как пленных они заставляют перерезать друг другу горло…»
– Очень любезно с вашей стороны, сэр… – Ким скалит зубы в улыбке дикого пса. (Дикие псы, как вы, наверное, знаете, скалятся при встрече друг с другом в знак приветствия.) Капитан улыбается в ответ. И пятьдесят оборванцев во взводе Кима тоже скалят зубы, услышав это соблазнительное известие. Не заносите гражданских лиц в число потерь, пока хорошенько их не изнасилуете.
Засада оказалась сплошным кошмаром. Прибор ночного видения сломался… Конструкция была достаточно надежной, оставалось только довести до ума несколько технических деталей, но все испортил один боец, страдавший эпилепсией, – в припадке он выпустил в него всю обойму своего мелкокалиберного, тридцать патронов, и солдаты успели выскочить из грузовика и открыли огонь из пулемета, ориентируясь на вспышки выстрелов (пламегаситель тоже оказался неисправен). Ким дал команду отходить, оставив на месте пятнадцать убитых. Раненых, которые не могли ходить сами, пришлось пристрелить, чтобы они не попались в руки туркам – те, как всем известно, большие любители и мастера пыток и, поскольку пленные им попадаются редко, не упустили бы такого случая позабавиться.
Так как от взвода осталась только кучка бойцов, которой не под силу было бы взять штурмом нужник, они решили примкнуть к другой армии. В этом районе полиции как таковой не существует, а поскольку почти все население вооружено до зубов, человеческие потери, как правило, значительны. Тела оставляют прямо на улице на сутки. Если за сутки их не востребуют ни друзья, ни родственники, то тела пускают на удобрение.
Так от них хоть какая-то польза. Трупы самых молодых и здоровых скармливают «длинным свиньям». Мясо этих тварей, откормленных человечиной и свежими фруктами, удивительно приятно на вкус.
Банда Кима распадается. Он отправляется с тремя парнями в ресторан на вершине утеса, который нависает над долиной в том месте, где река становится шире. Он видит в отдалении шлюпки, изящные аутригеры70 с тонкими корпусами из твердых пород древесины и разноцветными парусами. Он заказывает графин метаксы, сухого ароматного бренди, который ароматизируют гранатовым соком… Официант встречает их улыбкой дикого пса и говорит: «Сегодня вечером у нас длинная свинья», – и возвращается через час с аппетитным поросенком, покрытым румяной корочкой, из-под которой течет жирный сок и виднеется розовое мясо… Они завершают трапезу местными апельсинами, растущими на бедных почвах на склонах холмов и поэтому имеющими специфический пряный привкус душистых трав, согретых полуденным солнцем. Они откидываются на спинки и рыгают, а тем временем сумерки, словно голубая пыль, медленно заполняют долину.
Ким лениво размышляет о своей миссии, о том, что он должен отыскать недостающее звено, то, с которого началась история человеческой речи… И о забытых племенах в отдаленных долинах, которые по-прежнему используют гортань в качестве полового органа… «Чем-то похоже на отвратительных золотых рыбок, – думает Ким, – которые целуются, впиваясь друг другу в холодные губы». Первые слова были невыразимо непристойны… Именно поэтому, за исключением тех самых отдаленных долин, они уже миллионы лет нигде более не звучат… Ким вспоминает одну историю.
Гончие Тиндалоса71, март 1929 года… В нашем языке нет слов для их описания… смутные намеки на них содержатся в мифах о грехопадении… непристойные древние таблички… У греков для них существовало специальное имя, которое скрывало их грязную суть… Дав чему-либо имя, вы тем самым отнимаете у него силу, в данном случае силу их гнусной сущности, в которой заключена суть их существования… Они слишком ужасны для того, чтобы называть их по имени или смотреть на них… Если ты сможешь взглянуть Смерти в глаза, та она потеряет свою силу и не сможет одолеть тебя. Quien es? Если ты требуешь у Смерти предъявить верительные грамоты, ты – труп. Фотография в ее паспорте – твоя посмертная маска, добраться до этих чертовых гончих, той жуткой и страшной тайны. Воистину нечто ужасное и невыразимое произошло в начале начал. Не было слов в начале каких начал? В начале тех начал, когда произошло ужасное и невыразимое, а как еще? До времени произошло ужасное и невыразимое, породившее время, а с ним вместе – и все обрушившееся на нас дерьмо… Семена греха до сих пор таятся в темных закоулках, алчущие и жаждущие… В белом сиянии, которое не было светом, в кричащем молчании я услышал их дыхание, ощутил его у себя на лице…
Дела идут все хуже и хуже, надо быть психом, чтобы захотеть вновь родиться на свет. Мы будем толкать перед собой тележки для покупок, полные каких-нибудь бумажек вроде денег, и нужно будет тратить все больше и больше чтобы приобретать все меньше и меньше и то же самое с документами их требуют все больше и больше чтобы доказать все меньшее и меньшее простаиваешь днями в конторах чтобы получить справку, но бюрократия сжевывает все больше и больше капусты из карманов налогоплательщика и гадит все новыми и новыми законами, пока твое разрешение на ношение оружия не окажется погребенным под кучей дерьма. У тебя нет формы 4F-Q, считай у тебя ничего нет, даже меньше чем ничего, и даже если у тебя этого нет, они все равно придут и заберут даже то, чего нет.
Я умчался от них на квинтильоны лет, но они учуяли меня и там. Они алчут чистого, неиспорченного… но при этом все, что не запятнано грехом, это они презирают. Они есть то самое, что отделилось от чистоты в самом начале начал… они по природе своей грязны – пожирающие нечистоты, раболепные, порочные, льстивые твари, вот кто они такие, сосуды всяческого беззакония. В этой Вселенной существует только чистое и грязное… Грязное алчет чистоты, но понимает лишь как пищу, которую можно пожрать, чистое же время от времени мечтает об искупительной капле грязи. И это беспокоит тех, кто нечист.
