Объясняя это, он разломил хлебную палочку надвое, превратил одну половинку в А, а другую половинку в В. Желая продемонстрировать, как они взаимодействуют друг с другом, он менял их положение на скатерти. Мы с Назом наблюдали за ними, слушая.
– Я говорю «в идеальном варианте», – продолжал Сэмюэлс, – поскольку эта схема обеим сторонам на руку. Грабители получают деньги, а сотрудники банка остаются живы. Вся эта картина рушится, когда в нее вторгается какой-нибудь фактор, никем не предвиденный и не встроенный в схему. – Чтобы это проиллюстрировать, он поставил между двумя половинками палочки солонку. – Какой-нибудь герой прыгает на одного из грабителей – была не была; истеричка командам не подчиняется; кто-нибудь пытается выбежать на улицу…
– Как с морковкой! – воскликнул я.
– Не понял, – Сэмюэлс снова нахмурил брови.
– Это… неважно. Продолжайте.
Сэмюэлс помедлил, потом возобновил рассказ:
– Эта предопределенная схема – когда она действует, что обычно и происходит к большому облегчению обеих сторон, – сильно перевешивает в пользу банка. Но только с того момента, как сработает сигнализация. Их цель – не помешать вам ограбить банк, а запустить конвейер, который позволит полиции сцапать вас после вашего ухода. Предотвратить запуск этого конвейера вы не можете, а счет времени от момента нажатия кнопки сигнализации до прибытия полиции идет на минуты: пять, семь, иногда всего две. Ваша задача – не помешать им это сделать, а выкроить себе достаточно времени на то, чтобы попасть внутрь, обратно наружу и снова к себе прежде, чем они это сделают.
– Как этого можно добиться? – спросил я.
– С помощью шока. Видите – и тут психология. Врываешься, стреляешь на испуг, размахиваешь пистолетом – и сотрудникам до того страшно делается, что они не могут ни кнопку нажать, ничего!
Тон его изменился. Он бросил бутафорские палочки; глаза его прямо-таки сверкали, словно загоревшись от воспоминаний о том, как он врывался в банки и размахивал пистолетом. Он снова отпил вина, вытер губы и продолжал:
– Они прямо как зайчики в свете фар – застывают. Заходишь внутрь, спокойно отводишь их от окошек, заставляешь лечь. Пользуешься их шоком, чтобы создать… мостик, что ли… такое подвешенное состояние, в котором можно действовать. Небольшой анклав, дефиле.
Я посмотрел на сидевшего напротив Наза и приподнял бровь. Он кивнул, вынул свой мобильный и нажал несколько кнопок. Пришел официант с нашей едой. Купаты из оленины, заказанные Сэмюэлсом, он по ошибке поставил передо мной. Они были серые и сморщенные, как хобот слона. Я представил себе, что пытаюсь украсть слона, а потом обнести его забором, избавиться от него, так, чтобы он просто улетучился.
– Куда все девается?
– Не понял, – переспросил Сэмюэлс.
– Я… ничего. Неважно.
Какое-то время мы молча ели; потом Сэмюэлс снова заговорил:
– Значит, так: это ограбление банка, которое вы хотите реконструировать. Оно какое-то конкретное? Одно из моих?
Я положил нож с вилкой и на минуту задумался над его словами. Пока я думал, эти двое смотрели на меня. В конце концов я сказал им:
– Нет, не конкретное. Комбинация нескольких, настоящих и мнимых. Тех, что могли произойти, тех, что произошли, и тех, что могут произойти когда-нибудь в будущем.
Как раз в этот момент у Наза запищал телефон. Он пробежал курсором по тексту на экране и прочел вслух:
– Дефиле (defile). В военной терминологии – узкая тропинка, вдоль которой солдаты могут идти только узкой колонной или по одному, особ. горное ущелье или узкий проход. Дефилирование, марширование колонной. 1835 г. Тж. глагол: загрязнять, развращать. От французского défiler и среднеанглийского defoul.
– Очень хорошо, – сказал я. – Просто очень хорошо.
– Да, – откликнулся Наз. – Превосходный термин. Марширование колонной.
– Дефиле во времени, – продолжал я. – Обходной маневр.
– И это тоже, – согласился Наз.
– Что-что? – не понял Сэмюэлс.
Я повернулся к нему со словами:
– Мы вас берем.
Следующие несколько дней мы посылали людей в город на поиски банков, способных послужить нам моделью для реконструкции. Особое внимание им было велено обращать на пути доступа и побега. Хорошими местоположениями считались углы. На главных улицах обычно бывает сильное движение, способное задержать полицейские машины. Боковые же улицы относительно невелики, так что их можно перекрыть во избежание преследования, и они часто заводят в лабиринт жилых районов, что дает кучу возможностей. Близость к полицейскому участку, естественно, нежелательна. Я распорядился, чтобы на поиски банков отправилось вдвое больше людей, чем несколько месяцев назад на поиски моего здания. Их отчеты доставляли к Назу в его штаб, размещавшийся в сине-белом здании рядом с моим; результатами были утыканы карты, заполнены диаграммы и таблицы; я, как водится, не обращал на них ни малейшего внимания.
Банк, разумеется, нашел я сам. Он находился в Чизике, неподалеку от реки. Я открыл там счет. Положил на него четверть миллиона фунтов, и меня тут же пригласили на встречу с менеджером. Причины заскочить туда – сделать вклад или снять деньги, забрать карточку, занести анкету и так далее – находились у меня почти ежедневно в течение недели. По моему распоряжению Сэмюэлс, Энни и Фрэнк тоже открыли там счета и часто заходили в банк, чтобы ознакомиться со внутренней обстановкой. Наз поручил кому-то найти архитектурную фирму, в свое время перестраивавшую здание, и приобрести копию чертежей, чтобы не ошибиться в измерениях и масштабах, когда будем реконструировать интерьер. Там был каменный пол, частично покрытый ковром; я велел Фрэнку запомнить не только узор на полу, но и все имевшиеся на нем и на ковре трещины и пятна. Энни купила в магазине шпионского оборудования в Мэйфере скрытый фотоаппарат и сняла стены – объявления и плакаты на них, места, где они были прилеплены, их надорванные или обтрепанные края, – чтобы их, как и само пространство, можно было точно воспроизвести.
На сооружение копии банка внутри склада в Хитроу ушло две недели. Цепь, включавшую шину с каскадами голубой дряни, я закрыл, велев демонтировать копии магазина и кафе, вскоре после того, как решил устроить ту реконструкцию, где я даю указания своим убийцам; потом, как только принял решение реконструировать налет на банк, я забросил и ее. Однако двух водителей, исполнявших мою роль в реконструкции с голубой дрянью и шиной, мы оставили: одного в качестве реконструктора-водителя машин, на которых мы, реконструкторы-грабители, должны будем подъехать к месту действия, где его покинем, другого – вести бронированный фургон, который должен будет приехать забрать деньги, предназначенные для кражи.
Энни сфотографировала улицу перед самым банком: тротуар, отметины на нем. Рядом со зданием был крохотный тупик, где едва-едва можно было припарковать один фургон. Сюда должен был въехать наш бронированный фургон; мы несколько раз наблюдали за тем, как это проделывал настоящий. По всей длине этой улочки проходила желтая ограничительная линия. Дойдя до торца тупика, которым кончалась улица, линия закруглялась под тем же углом, что и беговая дорожка рядом с моим домом. Поначалу сотрудники городских служб нарисовали ее под прямым углом – там все еще виднелся старый, наполовину смытый первый слой краски, который шел дальше, к углам тупика, – но потом они, или, может, пришедшие им на смену через несколько лет, передумали и скруглили ее. Кто-то, должно быть, принял такое решение: то ли сами рабочие, то ли комитет дорожного хозяйства Чизика в процессе закрытого совещания в здании администрации. Как бы то ни было, Энни это сфотографировала, и мы все достоверно воссоздали: ту же кривую, тот же виднеющийся из-под нее слой, наполовину смытый.
Сэмюэлс подолгу наблюдал за банком с улицы, засекая время приездов фургона. Они их меняют, объяснил он, но если наблюдать достаточно долго, можно вычислить последовательность изменений и частоту ее повторения. Рано или поздно она обязательно начнет повторяться, сказал он мне. Это всего лишь вопрос терпения; надо ждать, пока не вырисуется картина.
– Терпение – это мне нравится, – сказал я. – Но я заметил, что вы не записываете время.
– Я все это вот сюда заношу, – он постучал себя по голове. – Потому меня и прозвали Слоном – память у меня цепкая.
– Я думал, это потому…
– И поэтому тоже. Все это у меня в книжке есть. Я вам подарю экземпляр.
Он так и сделал, однако читать ее я не стал. Был слишком занят, наблюдая, как все складывается воедино. Три недели спустя после нашей первой встречи с Сэмюэлсом в «Проект-кафе» мы были готовы начать репетировать реконструкцию. На эту репетицию требовалось много. Она, как и предупреждал нас Сэмюэлс, включала в себя столько хореографии. Тут присутствовали реконструкторы-грабители, реконструкторы-сотрудники, охранники из фургона и публика, как внутри банка, так и снаружи – всего тридцать четыре реконструктора. Это была самая смелая – с большим отрывом – изо всех предпринимавшихся мной реконструкций. И самая сложная в смысле управления информацией. Стены офиса Наза облепили диаграммы: диаграммы планирования, пошаговые диаграммы, диаграммы Вена, списки и указатели, и пояснения к диаграммам, спискам и указателям. Когда я заходил к нему туда по вечерам после репетиций, он всегда был занят: то вычерчивал еще одну, то составлял аннотацию к уже существующей, а то просто сидел за столом посреди всего этого, молча, с остекленевшими глазами, а по всей комнате стояло беззвучное эхо его бешеного жужжания.
