— А я её никогда не забывал, — задумчиво заметил Валера, загоняя обойму в рукоять пистолета. — А ты? Не звонит тебе больше? Не пишет?
— Я же сказал тебе: я — деловой человек, предприниматель.
— А, ну да… секретарша у тебя, кстати, сочная… как её…
— Карина.
— Ага. Я б её отжарил. Сможешь устроить?
— Она сама кого хочешь отжарит… — улыбнулся Митя, — я как-то пригласил её сдуру в Марбелью. Так она заебла меня там, в натуре: с утра до вечера с хуя не слезала… я аж мозоль натёр.
— Ух ты ж…
Они вышли на улицу и уселись в A8.
Сторонись больниц, этих домов скорби. Но если очнулся в больнице, что ж, пусть: лишь бы знали эскулапы дело своё. Жаль лишь, что, сам того не желая, становишься причиной медленной гибели ближних. Доктор, гипс не нужен: кости срастутся за ночь. В палате еще только двое: лежат в неживом полусне.
В больнице ночь суетлива. Но дверь в палату плотно прикрыта, и можно снять перевязки, подняться из койки и встать у окна: гляди на меня, Хозяин.
Если Румбо вышел из Ада, то что для него есть Ад?
Думал, глядя на озаряемую прожектором будку вахтёра.
Ощущение сопричастности к Племени.
Это племя разнородно и велико, и рассеяно по тверди земной. Каждый живёт своей жизнью, не гнушаясь порой забвения. Но когда пробьёт час, и Он призовёт — мы вернёмся.
А возвращаемся мы всегда туда же, откуда пришли.
Но какова конкретно моя миссия?
На этот вопрос эта жизнь и будет ответом.
Уничтожить Мир, чтобы зачать новый — в этом главная цель. Каждый из нас должен стать ступенью лестницы, ведущей наверх, к дворцам обновленной Вселенной.
Что жизни наши? Крупинки пороха. Каждая в отдельности — сгорит, едва накоптив. Но если засыпать эти крупинки в патрон, забить туго пыж и снарядить горячей пулей — вот тогда только смерть наградит тебя прощальным своим поцелуем, которого нету слаще.
Не будет нас — и Вселенная застынет ледяным туманом. Но жива Вселенная — и хочет обновиться. И если не исполним мы нашу миссию, она угаснет — и последний шанс возродиться у нас будет отнят. Последний шанс сказать этой жизни: ещё раз! Пусть повторится, потому что мы любим её. Любим так, как другие любить не умеют. Потому что подобна Адскому пламени любовь наша, а кто в Аду не горел, любви не знает.
Но вот сереет небо, и кончается ночь. Слышны шаги медсестры и грохот тележки с суднами. Пора одевать тело в гипс, чтобы никто ничего не заподозрил. Пора напяливать на себя гримасу бессилия и ложиться в больничную койку. Пусть думают, что такой же, как все. Пусть лечат. Притушу до мерцания фитилёк радиации; прикинусь своим в доску. Вживусь в этот мир, покуда не отыскал ещё ручку настройки. Тем более, в этом мире уже бывал когда-то под другим именем. Или нет? Или просто, было что-то очень похожее? В чём разница? Теперь сразу и не поймёшь. Да и какая разница, в каком мире воскреснешь ты для свершения свой миссии?
Путь у каждого свой, но все они — сойдутся в вершине, как пороховые горошины, забиваемые в гильзу пыжом.
Сжечь себя — чтобы вернуть в этот мир свет.
Лететь на огонь, лучась счастьем.
Раздуть своим прахом печь Новой Звезды.
Пусть говорят, что брежу.
Пусть говорят: невроз.
Если не здесь, то где же?
Пламенем жжёт вопрос.
Если не мы, то кто же?
Коль не сейчас, то когда?
Возница, роняя вожжи,
Падает под обода.
Кони кометами мчатся
Сквозь ледяную пыль.
Жить — это всё-таки счастье:
Парусом грудь растопырь!
Взмоем заре навстречу.
Смерть подождёт: не впервой.
Услышь же, о, род человечий,
Наш торжествующий вой!
После невзрачного обеда сосед угостил текилой: дочь принесла. Пустился было в откровения, но Румбо отстранился, поблагодарив:
— Извини, брат… ты лучше держись от меня подальше: я заразный сильно, загнёшься.
Сосед долго смотрел на него. Улыбка на покрытом седой щетиной лице.
— Надо же… заразный. А что за хворь такая? Интересно просто.
— Паранойа.
— В плане?
— В плане всего. Это долго объяснять, извини. А за текилу — muchas gracias. — он старался избегать этих людей, хотя знал: то, что произойдёт, неотвратимо.
Кому суждено умереть, тот умрёт.
А кто выживет — умрёт в следующий раз.
Влез на кровать.
Гипс мешает.
Разморило.
Сон уносил к странному месту, напоминающему просторное высокогорное плато — где-то на уровне облаков: пронзительный ветер, скупая растительность и седой туман клочьями.
Ветер шуршит в травах.
Ветер шуршит в травах волнами.
И я — попал в эти волны: стоит лишь покрутить ручку настройки. Это 4-е измерение: перемещение вдоль среза миров. Нужно ли в самом деле застревать в каждом из них? Найти б её снова, эту ручку…
3оя шла рядом, сложив на груди руки.
— 3ой, привет… мы во сне?
— Да, во сне. Это милый, приятный сон, Румбо: учти это, и не вздумай превратить его в кошмар.
— Постараюсь.
— Тебе не холодно?
— Не беспокойся… я вижу, мы высоко в горах, так?
— Да, можно так выразиться.
— 3ой, послушай… мне нужен твой совет… вернее, объяснение. Тогда я вернулся в свой мир, и сделал то, что должен был сделать. И снова потерял след. Потерял тело. И восстал в волновом мире. И узнал, что миры — это волны.
— Да, волны энергии. — она остановилась; ветер трепал её локоны.
На ней был строгий костюм, напоминавший униформу стюардессы.
— То есть, ты хочешь сказать, что все мы — лишь разновидности энергетических структур? Поток заряженных частиц? Силовые поля? Излучение?
— Я не хочу говорить этого, но что это меняет? — подмигнула 3оя, — эге, я вижу, у тебя встал!
Румбо поморщился: эрекция сопровождалась тошнотой. Ощущение шло из мошонки.
— Прекрати! Я прошу тебя, 3оя, не надо этого делать со мной! Это слишком цинично.
— Всё, что ты делаешь — ты делаешь сам.
— Я всего лишь хотел спросить тебя, где найти ручку настройки. Этот переключатель волн, бесплатное чудо.
— Ручка настройки находится в твоей голове, Румбо. Только там, и нигде больше. — она заложила руки за спину и медленно зашагала в толщу тумана.
После пятисекундной паузы он двинулся следом.
Подумалось: влюблён в ведьму, которую вижу во сне. В эту потустороннюю девку. Так что ж остаётся? Спать?
Почва под ногами резко пошла под уклон, в стене тумана впереди просвечивала Бездна.
— Осторожней: здесь скользко.
— Вижу… что там, обрыв?
— Вроде того. Мы с тобой — на краю света.
— Край Света? А что впереди? Тьма?
— Энтропия. Энергетический вакуум. Чёрная дыра. Конец Времени.
— Но если я выбираю жизнь?
— Это — твой выбор?
— Мой. Лично мой.
— Во всяком случае, ты имеешь право им пользоваться. — Она прикрыла глаза, дыша ветром.
— А если я выберу смерть?
— Ты умрёшь.
— Да. А кто выживет — умрёт в следующий раз.
— Точно.
— Но что если все вымрут, и некому будет исполнить предназначенье?
— Ну… кто-то наверняка останется… и этот кто-то — будет тем самым, который.
— Ну а если всё же… отказаться. Дружно отказаться всем жить. Ибо сознавать, что ты — всего лишь звено цепи в неизбежном процессе мега-мутации, имеющей конечной целью Пламя Адское, достаточно… гм… удручающе.
— Что же не отказываешься? Почему еще трепыхаешься?
— Я?
— Да, вот лично ты. Другие такие же. Ты не один такой самый умный. Вот вы все, умники, и поведёте нас к новому воскрешенью.
— И сколько раз так уже было?
— Ты имеешь ввиду, сколько раз уже Вселенная погибала и возрождалась?
— Да. Вся, до мелочей. Миллиарды лет — до укуса мокреца. Один в один. Все наши жизни, длиной в несуществующий миг, и каждая клетка — всё заново. И всё точно также. До атома.
— Может, лучше поебёмся?
— Поебёмся! Можешь не сомневаться.
Ах, как трудно контролировать чувства во сне, как трудно кромсать плоть мечты.
Ты знаешь, что всё будет так, и никак иначе.
Ты не в силах изменить того, что происходит: каждый твой шаг — Закономерность: просто тебе невдомёк, что она в миллионный раз повторяется. Потому что мы — часть Вселенной.
Кто это сказал, что ветви дерева не знают, что они — часть дерева?
Ну и хуле с того меняется?! А?! А!? А!!! Аааа!!!
Проснулся в судороге. Ффу…
Повлажневший от пота затылок.
Мерзкая вялость членов.
Проспал почти до ужина.
Ужин обратился в завтрак.
После завтрака полагалась прогулка, но кто ж отпустит на ночь глядя?
Веселись-гуляй, народ… от пещер до небоскрёбов.
Разве так принято вершить судьбы великим?
А думаем мы головой исключительно.
