Георгий Злобо - Бесплатное порно

— Ты особо-то не рассуждай тут! — взъярился вдруг ни с того, ни с сего Отец, — Доверия не оправдаете — дух из вас вышибу! Мы с мамой вас породили — мы и прихуячим!..

Пантелеймон познакомился с Кузьмой в городском парке, куда оба пришли поглазеть на первый снег.

Уже смеркалось, тротуары наводнил пеший люд, но парк был пуст, и следов на белой простыне было немного.

Считая себя единственным на целом свете, Пантелеймон прогуливался вдоль скамеек, и, разглядывая отпечатки подошв, декламировал под нос себе:

— Простите, это ваши стихи? — невольно вырвалось у шедшего за спиной Кузьмы.

Пантелеймон же испугался необычайно. Шок от сознания, что всё это время мысли его подслушивало чужое существо был так глубок, что, не отдавая себе отчёта в происходящем, он со странным, жабьим каким-то воплем вцепился Кузьме в горло, и при этом обильно дристанул.

Кузьма был шокирован происходящим не менее Пантелеймона, тем более что в упомянутый момент времени находился под воздействием циклодола. Он вообразил отчего-то себя магом, принимающим экзамен у послушников. Экзамен по литературе.

Кузьму скрутила жестокая судорога, приведшая к почти полному параличу с сопутствующим кататоническим ступором.

Пантелеймон не стал добивать его: он хотел сначала убежать, но ведь прежде надо было вытряхнуть говно из штанов.

Пока был он занят этой кропотливой работой, взгляд встретился с остекленевшими глазами Кузьмы — не срезанный вовремя шип совести ужалил мятежную душу. Удалив кое-как какашки, Пантелеймон взвалил Кузьму на плечи подобно бревну и оттащил домой.

Так завязалась их дружба.

— На рабочем совещании Отец часто вместо того, чтобы дискутировать, украдкой рассматривал красивых в той или иной степени женщин, для понта делая якобы пометки в блокноте. Если его спрашивали о чём-то, он с умным видом соглашался. В случае, если неизбежность согласия не была очевидной, вдумчиво морщил лоб, и, важно растягивая слоги, говорил туманно о необходимости ещё раз проработать данный вопрос.

CFO была несомненно сладкой тёткой. Ляжки тяжеловаты, правда… а оно, с другой стороны, самый смак: неприятно, когда у тебя на плечах кости — словно скелет ебёшь. Правда, рот не особо удался, но сиськи, по всему видать, хороши. Аккуратные такие, ладные сисечки, мнущиеся как лепёшка.

Пока CFO говорила, Отец разглядывал её, как голодный любовник. Представил, как снимет с неё эти… ну, короче… эти, как их… ну! Ну! Ну, блять!!! — Баттерфляй нажал на газ и, взвыв мотором, исчез из поля зрения.

Кузьма прижился у Пантелеймона.

Они существовали как два растения в разных горшках: вроде бы рядом, но, по сути, совершенно отдельно друг от друга.

Кузьма, несмотря на паралич, быстро встал и заволочил своё тело по комнате: ведь если он не сможет самостоятельно срать, Пантелеймону придётся выносить за ним горшок, а он никогда не сделает этого по идейным соображениям.

Пантелеймон, и вправду, отстранился, и даже по вечерам запирался у себя в кабинете, где часами курил кальян и играл на скрипке.

Так текли дни: унылая череда склизких будней.

И вот как-то раз Кузьма подкараулил Пантелеймона в коридоре и молвил ему с укором:

— Ты на кого ж, гад, стережёшь меня здесь, скажи?

— Я? тебя стерегу? да ебись ты конями в любую секунду.

— А зачем домой к себе приволок, а?

— Но… я явился как бы невольной причиной твоего недуга! — заметил Пантелеймон, встряхнув кистями. Удар должен быть как выстрел пушки, подумалось.

За окном собиралась гроза, и гремело уж сквозь яростную серь небес нещадное электричество.

— Вон! — Пантелеймон махнул рукой к окну, после очередного всполоха молнии, — полюбуйтесь, уважаемый: ебическая сила электричества. Такая вхуярит — вмиг испепелит. А человечество заперло этого зверя в медный провод и сделало своим рабом! Приручило, то есть. Если уж электричество приручили… если приручили атомы… о чём ты говоришь? Куда мы, два параноидальных ублюдка против этой своры. Порвут вмиг, ё-моё… растащат на запчасти. Крутым парням — крутые тачки, ага, видали мы таких мудил. Мудило на витрине.

— И я тоже так думаю, — улыбнулся Кузьма, спуская курок.

За какой-то волшебный миг Пантелеймон отпрыгнул, и две подряд пули угодили в облицовку: тут он перекатом в коридор, а там — вырвался на лоджию, схватил «Сайгу», проверил затвор, затихнул.

Но Кузьма больше не стрелял.

Патроны кончились.

— Робототехника далеко шагнула с тех времен, что ты… — не раз говорил Сергей любовнице своей Марине, садясь за руль её Lexus — а и расстёгивая ширинку.

Марина сосала, подвывая, насаживаясь на кожаный кол до самой глотки.

Эх, хороша баба, хороша… хоть и волосы жидки и часто в перхоти. Зато цвет такой как я люблю: тёмный, загадочный, думалось Сергею: он млел и распалял себя мерзкими мыслями. Что вот, дескать, не у него она отсасывает сейчас, а хуй чей-то чужой, — а он это наблюдает, и ждёт, когда ухарь кончит.

— Промышленные роботы, это тебе не киборги-убийцы. Это послушные звери в руках человека, — тихо говорил Сергей, гладя Маринин затылок, — а киборг-убийца никому не нужен. Он одинок в своей загадочной миссии. Кем послан? Никто не знает… о, сладкая девочка моя, я сейчас кончу! — трясся, жмурясь и беззвучно смеясь сквозь оргазм.

— Растопырь свой пухлый рот: буду бить тебя в живот! — накидывался, бывало, Отец на Кольку, когда тому едва стукнуло 15.

Колька защищался как мог, но Отец, увлекавшийся гирями, и на досуге толкавшийся на ковре самбистов, быстро приводил его в полуобморочное состояние либо чудовищными по силе затрещинами, либо ухватив за ворот и до сблёва тараня рёбра коленями.

Колька давно хотел замочить отца, и не раз делился этой мыслью с сестрой и братом. Идею те поддерживали, но помогать отказывались.

— Обеспечьте хотя бы мне алиби, ебать-колотить! — возмущался Николай, отрабатывая атаку ножом запястья с последующим порезом глотки.

— Алиби-хуялиби, — отзывался с деревянного человека Генка, — пускай вот он тебе алиби обеспечит! — кивал на куклу, похотливо скалясь.

— Ага, ага, ага, — гоготала, вторя ему Ирка, — я завтра улетаю на Майорку с моим новым бой-френдом Федей, — так попрошу его подтвердить, что ты с нами летал, если что! — она подмигнула ему, нюхая ковырявшиеся в жопе пальцы.

— Давайте только всё детально проговорим по времени, чтобы не подловили, — предлагал Колька, — и они увлечённо строили планы.

Планы, которым не суждено было сбыться.

Потому что план Буратино был другим.

Наталья, супруга Сергея, после смерти его продала тяжёлый Nissan patrol и прикупила лёгкую Импрезу.

На ней ездила она по пятницам снимать хулиганов на пристани.

Район новостроек начинался сразу за мостом, и там же стоял в раскорячку переделанный под ночной притон теплоход.

Там по вечерам собиралась масса дюжих мальчуганов: нужно было только набраться терпения, чтобы не зацепить какого-нибудь смазливого педика, который будет читать стихи вместо крепкой стреляющей палки.

Там они с отцом и встретились.

Пока Отец понял, по чьей вине погубил он детей, прошло несколько лет.

Годы эти походили в чём-то на кукурузные зёрна: жёлтые, жирные, одинаковые, с пряной сольцой и вкусные пока не остыли.

Что же теперь делать с этой ёбаной куклой? — задумывался, бывало он, перелистывая свежие «Ведомости». Продать его разве что… Да кто ж купит? Он, вон, весь в засохшей сперме, и кровью пропитан: воняет.

Разве что отнести за бесценок индусам: пусть наколдуют чего-нибудь, чтобы он больше гадостей никаких не творил, а был мне покорен, как электричество! — решился он, наконец, и в одну из солнечных суббот завернул Буратино в полиэтилен и отвёз к вокзалу.

Через три дня заехал забрать его.

Внешне кукла не поменялась, разве что немного как бы разбухла, словно разрыхлясь и теряя форму.

Отец вдруг приревновал деревянного человека к индусам, и одновременно очень возбудился, подумав о том, что целых три дня кукла находилась в их полном и беспрекословном обладании.

Надо будет как-нибудь завалить черномазого, и, пока будет трепыхаться в агонии, присунуть ему елду в ножевую рану, — мечталось отцу тихими вечерами.