— Зато, — продолжаю я, — при нас товар. Мы ничего не потеряли, все путем. А ну как приплывем, — зыркнул по сторонам я, — да и заглянем в бар… А там и девушки недалеко — все равно что закинуть сеть.
Кэп чуть приободрился и забарабанил пальцами по рулю. Вспомнил о марсельских женщинах. Ты, Бенни, в Марселе бывал? А? Птенец… Вот причалим, значит, к следующему торгу… Я тебе такие покажу места — вмиг забудешь о галете и яйце! Мелькающие по причалу гроты-ноги, огненный взгляд… Пышные кудри, разноцветные ткани да кружева. А под тканями — обожги меня медуза! — целый шторм! Утянет — да и забыл уж, где ты.
Вот и подплыли к побережью. В команде у нас было несколько новичков. Как ракушки к днищу, прилипли они к раскаленным на солнце бортам. Разинув рты, рассматривали они приближающийся огромный порт.
— Держите глаза, а не то вылетят! — прокричал с мостика Кэп, — есть десятки Бостонов, сотни Лиссабонов и Кантонов, но Марсель — он всего один!
Чистая правда, тысячу чаек мне на бушприт!
Мы ступили на выложенный крупными булыжниками причал. О, Боже, сколько запахов, аж кружится голова! Пройдешь вперед, и в ноздри тебе уже заползает букет из арманьяков, портвейна, виски и солода из лавки старого черта Луи. Потом не заползает, а бьет по пазухам хренов Рокфорд, что облепил безусого Жана Крюссе лоток. Мята, ваниль и имбирь у тетушки Эдит… Едкий дым из близлежащих кузниц и запах свежей крови из скотобоен братьев де Пари. Смотри, Птенец, не упади, когда ступишь на эти пропитанные солнцем и запахами булыжники, не упади…
Счищай давай, не зевай!
Мены должны были начаться на следующий день. Голодранцам на шхуне было разрешено отдыхать. Мы с Кэпом наведались в приметную таверну «Ля Зусак». Отведали говядины в шампиньонах с сардинами и вином. Банджо со скрипкой ваяют на пару, шум, толкотня… А наевшись, остались здесь на ночь, чтоб сбросить хандру и напряг.
Три шиллинга — и плавание вокруг света началось. Помню, за окном, как головка Эдама, светит полная луна. Отгоняю сей образ и налегаю на свою beauté. Упругая обезьянка с ворохом рыжих волос…
За стенкой Кэп не отстает и рьяно долг священный отдает. То короля Георга помянет, то псалм Еклессиаста проорет.
Что смеешься, Желторот? Джо не дурит, он не врет.
Мой акростоль уж собрался в Ливингстон, как Вильям Смит. Благое дело, я не против, да и банник мой всегда готов. Но случился необычный и внезапный поворот. Звон посуды, вопль, грохот — уж не двинулся ли кто? Оторвался, приоделся и со всех ног в коридор. Там, среди нагих Адамов, в обрамленьи разноцветных глаз… Господа с Франциском поминая, прикрывая dignitas… Кэп метался в возбужденьи, проклиная мир и нас.
Позже он мне, с теплой кружкой на руках, все подробно объяснил. Ты, я помню, про вещицу Билли мертвого спросил? Кэп давно таверну знает, и к девицам он частенько забегал. Но такого brusque virage, как сегодня, он никак не ожидал. Оседлал, поскакал, накал страстей, финальный залп. Оседлал, поскакал, накал… вру, завертело, как в девятый вал. Раз, два, три — и Кэп — не Кэп, на деле да, а внешне нет. Смотрит он и видит, что давно лежит внизу, но кто вверху? А вверху — сам красный Сатана сидит, лобком об ахтерштевень шелестит!
Чу, заломим — хватит! — эта тема не для нас. Я напомнил ненароком Кэпу про сменившийся цвет глаз. Он всмотрелся в зеркало, потом взглянул на вещицу у себя на груди. Это была искусно вырезанная фигурка лупоглазой совы. Размера плевого да веса немалого она. Вот, сам взгляни… что, колется игрушка Сатаны? Тяжела, согласен… из металла — вестимо, не банный лист. Кэп фигурку мне отдал и, опережая спор, сказал:
— Ни к чему мне якшаться с дьяволом морским. А ты помоложе, выстоишь небось…
Утро выдалось простым, разве что фигурка не остыла ничуть. Мы с Кэпом разделились в обязанностях по поводу мен. Солонину он передаст на корабле, а я портвейн разберу.
Время течет быстро, а от клиентов отбоя нет. Я же мыслями в серебрянной колючей Сове. Попробовал согреть ее в ладони — а вот хрен, не зверь, а льдышка! Когда закончил, вышел на свежий соленый воздух. Солнце еще даже не доползло до зенита, во дела! Поэтому я, значит, решил немного по Марселю погулять.
На площади Прадо, на Большом Рынке, гвалт и гам. Все, как на причале, только интенсивнее в десятки раз. Кружева, ажур, атлас, букле. Свинина, огурцы, салат и лук. Порох, сыр, железо и духи. Книги, воск, капуста и… КОЗА!!!
От испуга я отшатываюсь назад, затем слышу громкий всхрап. Черноглазая морда со смешным звенящим бубенцом! Я вскрикиваю и снова лечу спиной назад. Не успеваю убраться с дороги, как сбиваю с ног некоего мужика.
— Черт побери! Что вы делаете? — говорит он, пытаясь встать.
Ему помогают несколько одетых в те же одежды людей. Видимо, спутники или что-то вроде слуг. Мужчина брезгливо стряхивает грязь и пыль. Я лопочу что-то несусветное про кинетоз.
— Кажется, вас качает не только от качки, и, похоже, морские ветра лишили вас приличных манер. — говорит он.
Не французский, не испанский, но имеется акцент.
Я поспешно извинился, но ему уж было все равно. Он пристально вгляделся мне в глаза. Затем он подал знак своим и выудил блестящий нож… На солнце, ослепляя, хищно заиграла сталь. Они начали медленно меня окружать.
— И какая же, интересно, у нас штучка? — ласково спросил главарь.
Его глаза загорелись хищным огнем.
И тут я, Бенни, осознаю — глаза его точь-в-точь как у меня. Зеленый — чертов Рокфорд с плесенью, а синий, как… Да ничего мне, кроме моря, и в башку-то не придет! У него тоже Сова, и он хочет забрать мою! Еще чуть-чуть, и кольцо сомкнется, поэтому медлить нельзя. Я просто срываюсь с места и бегу со всех ног. Эхо топота множества ног наполнило весь бульвар Мишле. Замелькали веревки с бельем, облупившиеся краски на стенах…
Проскакиваю мимо играющих на земле малышей. Меня не волнует, что с ними случится через несколько секунд. Поворот — улица Негрко сужена и практически пуста. Через несколько метров — влево, в еще более узкий переулок. Я начинаю отчаянно петлять. Где преграда, либо перескакиваю, либо обхожу. Мимо цветочных горшков, мимо смуглых лиц и лепестков жасмина! Стараюсь не запутаться в переплетении дорог. Это тебе не море-океан пересекать. Но с каждой минутой ноги заплетаются а дыхание прет.
Жак Пикон, две стенки с тысячей веревок с сушащимся бельем. Меня резко хватают за грудки, и ноги по инерции залетают вперед. Я падаю и больно ударяюсь головой об асфальт. По груди уже забегали чьи-то резвые руки. Чей-то вкрадчивый голос над самым ухом заговорил:
— Все как по маслу, да? Ути ты мой хороший, молодец! Но где же предмет? А? Дяденька, где же ваш предмет?
Рубашка рвется и на свет божий выуживается моя маленькая Сова.
— Оп-ля!
Я рычу и изо всех сил вмазываю воришке кулаком в висок. Тот отпускает шнурок и заваливается набок, но тут же встает. На вид ему где-то около одиннадцати — совсем зеленый юнец. Сальные патлы, залатанные в нескольких местах штаны… Глаза с вожделением смотрят на мою Сову. Зеленый и голубой. О, Господи, весь город что ли осатанел?!
Он снова на меня кидается, но на этот раз я готов. Уворачиваюсь, как хренов торреадор, ловлю его за руку. Заламываю и опрокидываю на асфальт. Пацаненок дергается, но я крепко держу. Неожиданно меня окутывает с ног до головы. Кажется, это была еще не просохшая занавесь. Тут же меня толкают. Полюбивший мой затылок асфальт снова делает свой страстный поцелуй.
От удара я на какое-то время теряю сознание а очухиваюсь уже в теле пацана. В общем-то, я даже не удивился, ибо вспомнил рассказ Кэпа и вообще всю необычность Совы. Просто увидел самого себя, путающегося в занавеси, как муха в ловушке паука.
Тут, словно сквозь воду, я услыхал, как меня кто-то окликает.
— Эй, хорек!
Я оборачиваюсь, хотя не собирался этого делать вообще. У выхода из проулка стоял мой знакомец с рынка. Совершено один, за исключением острого ножа.
— Кого хорьком назвал, дикобраз? — слышу будто со стороны.
— Дрыгал бы ты отсюда, мелкий, — небрежно бросил «дикобраз», — у меня дело к нему есть… А, уже запеленал… получишь леденец, а пока что кыш.
Я немедленно встаю перед ним.
— Слушай ты, московский кабан! Не смей трогать не свое. Думаешь, не знаю, зачем здесь? Ага! Шустрее и хитрее видал!
— Ах ты, шусяра! — видать, «дикобразу» не понравилась смена амплуа. — А ну-ка иди сюда, выродок горбоносый… Я тебе покажу, кто здесь шустер и хитер!
Я смеюсь ему в лицо.
— Ну попробуй!
Я отскакиваю, стоило «дикобразу» взмахнуть ножом. Шагнув вперед, он обо что-то споткнулся и упал. Не обращая внимания на смех, он вскочил и с диким ревом обрушился на меня. Смазанное пятно: сталь, стена, белый занавес, лицо какой-то девушки, небо, снова сталь.
— Бесполезно, свинья! — кричу я. — Он все равно будет мо…
