Я хмуро качаю головой.
Вид у Гаса такой, словно его только что огрели мешком по голове.
— Какого хуя…
— Старый прием, Гас, — говорю я, — стандартная практика. Правила везде одинаковые. Может, ему Драммонд посоветовала. Она и сама похожим образом пролезла. Да перестань, Гас, ты же сам видишь, как спелась эта парочка. Уж они своего не упустят. Теперь все не так, как раньше, в наши времена. И масоны теперь другие. Новые лейбористы, новые масоны. Молодежь тащит перышки в свое гнездо.
Гас изумлен, но мало-помалу до него начинает доходить. Он медленно качает головой, словно уже видит, как тридцать лет службы с бульканьем уходят в канализацию.
— А сколько они тут прослужили? Без году неделю. — Я презрительно усмехаюсь. — Без году неделю.
Нам приносят заказ: яичницу, фасоль, бекон, помидоры, кровяную колбасу и булочки, но у Гаса, похоже, пропал аппетит.
— Ты действительно считаешь, что он ведет такую игру?
Он кривится так, словно каждое слово — пластырь, срываемый с открытой раны.
— Сукой буду, — киваю я. — Передай кетчуп.
В машине Гас по большей части молчит. Может, старый придурок этого и не заслуживает, но его надо держать на месте. Пусть понервничает, попереживает, потеряет веру в себя, а потом, глядишь, и вышибет себе мозги, так и не дотянув до собеседования.
Останавливаемся у магазина, торгующего подержанной мебелью. Когда-то здесь заправлял Рэб Вэнс, но потом, в один прекрасный день, Франко Бегби и Алекс Сеттерингтон отправили старика на покой. Просто пришли и сказали, что берут помещение в аренду. Рэб все равно был мусором, но совершенно безобидным парнем, просто вылитый. Кларк Кент[33]. Теперь здесь продают наркотики; это ясно уже хотя бы по тому, какое дерьмо сюда заносит: Кесбо Хэлкроу, Недди Макинтош, Спад Мерфи, Саймон Уильямсон, Рейми Эйрли, Джюс Терри и прочий сброд. Не думаю, что эту шваль привлекают старые костюмчики или побывавшие в употреблении холодильники. Бегби и Сеттерингтон считают себя большими умниками и думают, что никто ничего не заподозрит, если они встречаются с клиентом в пабе на углу или забегаловке через дорогу. Ошибочка! Я прижму их вонючие задницы! Но только мы не собираемся брать этих мудаков на мелочах. Нет, мы покончим с ними раз и навсегда.
В первую очередь с Сеттерингтоном. В прошлый раз ему удалось выкрутиться благодаря Конраду Доналдсону, но теперь старый фокус не пройдет. Можете не беспокоиться.
Поднимаемся к Окки, но того нет дома. Ничего удивительного, сутенеришка наверняка проводит Рождество в семейном кругу.
— Послушай, Гас, я бы хотел проследить за Лексо Сеттерингтоном. О Франко думать нечего, он парень предсказуемый. Но за Лексо нужен глаз да глаз. И поглядывай, не появится ли Окки.
— Сделаю, Брюс. Если Сеттерингтон попробует что-то провернуть, я буду знать.
В управлении сегодня хуй кого найдешь, а значит, все звонки будут идти ко мне. И что же мне делать? Мчаться по первому зову, чтобы предотвратить кровопролитие в какой-нибудь развоевавшейся по случаю Рождества семейке? Ну уж нет. Для этого есть другие. Пусть Тоул принимает меры. А то уж больно хорошо устроился. Сценарист. Да, интересно. Как ни хочу я увидеть за решеткой таких, как Горман, Сеттерингтон и Бегби, но куда больше меня бы порадовало, окажись на их месте Тоул и Ниддри.
Отработав свое — рождественское дежурство оплачивается вдвойне, — мы с Гасом отправляемся по домам. Праздник.
Дома готовлю тост к рождественскому обеду. На автоответчике сообщение. Тоненький усталый девичий голосок:
— С Рождеством, папа.
Надеюсь, Санта был милостив к ней, потому что я точно не был.
Сижу перед камином с включенным телевизором. Показывают фильм про Джеймса Бонда, который я видел, наверно, миллион раз. Бонда играет Шон Коннери. Правильно сделал, что съебался из Шотландии и не спешит возвращаться. Заявился на десять минут, сказал этим придуркам, что им нужен парламент, и поспешил убраться! А уж они, недоделки гребаные, так счастливы!
Разогреваю фасоль и подбрасываю в огонь еще парочку листов из рукописи. Одно удовольствие смотреть, как они горят. Но тут внимание привлекает следующая страница.
Офис Билла Тила. День.
Строгий, чисто функциональный кабинет. На столе семейная фотография. Билл Тил — приятный, вежливый мужчина средних лет. Он не похож на типичного копа и скорее напоминает интеллектуала. В кабинет входит изящная, привлекательная женщина с папкой в руке. Это Аннабель Дрейпер.
(Билл)
— Аннабель…
(Аннабель)
— Билл, прошлой ночью…
(Билл)
— Аннабель… прошлая ночь… Я хочу сказать, что все пошло не совсем так… У меня и в мыслях не было…
(Аннабель)
— Скажи, Билл. Просто скажи. Ты много чего сказал вчера.
Но только до тога, как получил, что хотел.
(Билл)
— Боже, Анна, я…
(Аннабель)
— Ты не думал и не хотел, чтобы мы влюбились.
(Билл)
— Черт возьми, Анна, мы же взрослые люди. Я женатый мужчина и вообще гожусь тебе в отцы. Мы же профессионалы, мы полицейские. Прошлая ночь…
Из интеркома слышится глухой, бесстрастный монотонный голос.
Это сержант Бретт Дэвидсон.
(Бретт)
— Шеф, это Бретт. Мы опознали подозреваемого.
Думаю, вам стоит зайти и посмотреть.
(Билл)
— О'кей, Бретт, уже иду.
Выключает интерком.
(Билл)
— С этим придется подождать, юная леди.
(Аннабель)
— О, как удобно. Полагаю, ты…
(Билл)
— Все, сержант Дрейпер! Вы свободны!
Аннабель поворачивается и выходит, хлопая дверью.
И что же это мы здесь, мать вашу, имеем? Надо ли понимать так, что Тоул дерет Драммонд или все это только благие пожелания, больные фантазии мерзкого ублюдка? Я вдруг чувствую, как во мне просыпается интерес к карьере начинающего сценариста мистера Тоула!
Рукопись сползает на пол, но я решаю, что не буду пока ее сжигать. Бретт Дэвидсон… глухой монотонный голос… мать твою, Тоул! Вот же наглец! Поднимаю с пола папку и начинаю листать страницы, отыскивая другие упоминания о Бретте Дэвидсоне, однако скоро останавливаюсь. Нет. Если только я уступлю собственному любопытству и начну читать, то тем самым признаю победу Тоула. В конце концов я и спер-то ее, чтобы досадить Тоулу, но совсем не для того, чтобы Тоул досаждал мне.
Нужно быть сильным. Слабый заглянул бы в рукопись. Нужно быть сильным.
Швыряю папку в огонь и с нарастающей паникой наблюдаю, как «кирпич» начинает темнеть, а листы скручиваются от краев. Пальцы сжимают подлокотники кресла.
В какой-то момент (0подкинь угольку,) но я все же остаюсь на месте и стараюсь (Брюс, подкинь угольку)жap, и я чувствую, как одновременно (добавь грязного,) и тошнит.
(черного угля 00 Топливом всегда был уголь. Есть.)
Оставаться в одиночестве выше всяких сил. Сажусь в машину и еду по пустынному, кажущемуся покинутым городу, сам не зная, куда и зачем. Потом меня как будто озаряет, и я поворачиваю в южный пригород. На полпути вспоминаю, что Клелла перевели, и качу к Королевской Эдинбургской больнице в Морнингсайде.
Пациентов в клинике Артура Доу немного, а те, что есть, настоящие комики. Один из них старина Клелл. Странно, но после перехода из отдела тяжких преступлений в дорожный он превратился прямо-таки в комок нервов. Впрочем, мне наплевать. Я приехал только для того, чтобы поразвлечься за его счет, а еще потому, что мне больше нечем заняться.
— Хорошо, что заглянул в такой день, Брюс, — ровным, безжизненным голосом говорит Клелл. — Спасибо.
Интересно, думаю я, он говорит это, потому что накачан таблетками или потому что действительно понимает, зачем я здесь. Хотя… какая мне, на хуй, разница.
Он начинает нести бредятину, ожидая, что я сяду и стану его слушать, как какой-нибудь гребаный священник.
— Особо тяжкие… столько всякого дерьма… день за днем, каждый день… рано или поздно сказывается. Я думал, привыкну, стану циничнее, жестче, пройдя через все это…
Замечаю сексуальную пташку в халатике медсестры. М-м-м.
— Какая куколка, Клелл! Ну, ты неплохо здесь устроился!
— …не думал, что будет так тяжко… семь лет в трубу… два брака… пил как сапожник… надо было понять…
— И такие за тобой ухаживают? Ну, теперь я не удивляюсь, что ты решил задержаться здесь на Рождество.
— …и только когда решил перевестись в дорожный отдел… к нормальному не так-то легко привыкнуть, Брюс…
— Как думаешь, у нее есть дружок? Должен быть, при такой-то заднице!
— …так что я просто плачу за свои грехи, Брюс… за все приходится платить…
